— У вас есть личная охрана?
— Михаил предлагал, но я сначала брыкалась, а потом вовсе отказалась наотрез. Согласитесь, странная история: я филолог, регулярно участвую в научных конференциях, семинарах, общаюсь с коллегами, и вдруг телохранители за плечом… Это выглядело бы чудовищно.
— Были попытки давления через вас на брата?
— Бог миловал. Думаю, до недавнего времени многие не догадывались о наших родственных связях. Мало ли Прохоровых на свете? Брат долго оставался в тени, не был публичным человеком.
— Между тем вы, Ирина Дмитриевна, в этом году отмечаете юбилей: «Новому литературному обозрению» исполняется двадцать лет.
— Без помощи Михаила ничего не случилось бы. После защиты кандидатской диссертации я долго работала в журнале, хотя прекрасно понимала, что не имею никаких перспектив добиться чего-то значимого в науке, сделать профессиональную карьеру. Для этого надо было родиться мужчиной и непременно вступить в КПСС. Несмотря на громкие и красивые слова, в СССР к женщине часто относились как к обслуживающему персоналу. К тому же я занималась современной английской литературой и постоянно сталкивалась с нелепейшими проблемами. Половина авторов, на которых ссылалась, оказались под запретом, в любой научной статье меня заставляли бесконечно цитировать классиков марксизма-ленинизма…
— Хотя бы в Лондон вам позволили съездить?
— Смеетесь? Помню, как мама несколько лет добивалась, чтобы нам разрешили семьей отдохнуть в Болгарии. Не выпускали! Единственная моя заграница — поездка в Польшу в 77-м году, когда случился обмен студентами между университетами Москвы и Варшавы. Пока получала разрешение, прошла с десяток комиссий, где задавали предельно идиотские вопросы. Но потерпеть стоило. Я вернулась иным человеком, увидела совершенно незнакомую жизнь. Воистину глоток свободы! Поляки на улицах говорили о том, о чем у нас не решались шептаться даже на кухнях. Помню, я ехала по брежневской Москве, которую так любила, и впервые думала, какая же она серая и унылая, а люди на улицах хмурые и зажатые… Словом, на рубеже девяностых я остро почувствовала, что оставаться далее в замшелых советских структурах не могу. Они не поддавались реформированию. В голове крутилось множество идей и фантазий, но я не представляла, как реализовать их на практике. В ту пору мне уже было за тридцать, знаете, страшно рисковать, идти в никуда. С мужем мы развелись, росла дочка, приходилось думать о хлебе насущном. Не могла же я полностью сесть на шею брату! Но он сам сказал: «Попробуй. Хотя бы не будешь жалеть, что не воспользовалась шансом». Тогда можно было даже с небольшими деньгами начать с нуля новое дело. Узнав о моем решении, приятели всячески отговаривали, но я бросилась в омут с головой. Когда же поняла, во что влипла, отступать было поздно. Я очень благодарна брату. Не столько даже за материальную поддержку, сколько за моральную. Предельно важно, когда близкие в тебя верят. Человек часто сам не знает, на что способен. Все зеркала кривые… Пока ситуация не вынудит, скрытые внутренние резервы не откроешь. Я рискнула. Начинала абсолютной дилетанткой, училась на ходу, набивала шишки... Получилось то, что есть.
— Издательство, три журнала, благотворительный фонд… Как оценка сделанного — российская Госпремия и титул кавалера французского Ордена искусств и литературы…
— Главное, что работа была всегда интересная.
— Рука дающего никогда не оскудевала?
— Вы упомянули главный минус этой ситуации: в последние годы меня часто путают с братом, думая, мол, у Прохоровой денег куры не клюют. Это совсем не так. Здесь все считаное, приходится экономить на любой мелочи. Нормальной дистрибуции в России по-прежнему нет, говорить о распространении книг, увы, не приходится… Культурное издательство живет сложно. Это не рынок, а скорее некая миссия, инвестиция в будущее, без которой общество со временем попросту деградирует.
— Не завидовали журналу «Сноб»? Его ваш брат финансировал щедро, может, даже слишком. Не спрашивали: «Почему им, а не нам, Миша?»
— У меня нет никаких претензий. Брат вправе делать то, что считает нужным. Он и так очень много мне помогает…
— Свои оценки тому или иному начинанию Михаила даете?
— Если спрашивает. Сама стараюсь мнение не навязывать. Это было бы не совсем этично. Брат натура креативная, любит риск. Например, с «ё-мобилем» попал в точку. И проект востребованный, и название удачное. Не люблю стеб, но идея народной машины, едущей по нашим ухабам, точно «ё-мобиль».
— Кто для Михаила сегодня авторитет?
— Такие люди наверняка есть, но едва ли смогу назвать вам имена.
— О себе умалчиваете из скромности?
— Да, я одна из немногих, кто может сказать Михаилу правду напрямую, не подбирая слова.
— Часто ссоритесь?
— Знаете, некогда нам этим заниматься… Да и почвы нет. По мелочам спорим, в чем-то взгляды иногда не совпадают, но наш длительный дружеский союз позволил выработать общую платформу.
— В разводе с Потаниным вы были на стороне брата?
— Разумеется. Считаю, им стоило раньше расстаться, разделить бизнес. Тогда процесс получился бы не столь шумным и болезненным.
— Политические амбиции Михаила стали для вас неожиданностью?
— Пожалуй, нет. Он шел к этому постепенно. Все началось еще в Норильске. Брат не раз говорил, что город и комбинат похожи на государство в миниатюре. Михаил понял, что ему интересно управлять таким механизмом, у него это получается, и попытался перенести опыт на другую площадку, поскольку система государственного устройства в России нуждается в срочном реформировании. Почему не попробовать поправить, если есть воля и силы?
— Реакция широкой публики на ваш выход на авансцену тоже не удивила?
— Не ожидала, что запись моих теледебатов с Никитой Михалковым посмотрят в Интернете около миллиона человек. Это ведь не музыкальный клип и не юмористическая передача, а почти часовой разговор на темы культуры. Однако, если бы наша дискуссия с Никитой Сергеевичем случилась, к примеру, летом прошлого года, почти уверена, она не вызвала бы и десятой доли такого резонанса. Обстановка в обществе резко изменилась, капли дождя упали на пересохшую землю…
— Головокружения у вас не случилось?
— Послушайте, я не в том возрасте, чтобы сносило крышу от появления на телеэкране.
— Но когда на дебатах Михаила с Жириновским вы стали дирижировать что-то оравшим Владимиром Вольфовичем, у меня мелькнула мысль: too much…
— Почему?
— Впечатление, будто вошли в роль и она вам понравилась.
— Сказался недостаток опыта: я не заметила, что камера показывает меня… В тот момент Жириновский так блажил, что я невольно начала делать пассы руками в воздухе. Давай-давай, запевай! Это напомнило мне скверную оперу: какие-то фальшивые рулады, невнятный солист… Нет, я думала о содержании, а не о жесте. Понимаете, дебаты с Владимиром Вольфовичем изначально были похожи на ложные поля: говорить о чем-то серьезном почти невозможно, тебя провоцируют на соревнование в эпатаже, умении перекричать оппонента и оскорбить его. Это вопрос общей политической культуры, но не стиль Михаила и не мой.
— Первые отклики на ваше появление: не на того кандидата семья Прохоровых ставку сделала, стоило сестру в президенты двинуть. Потом появились сравнения с Раисой Горбачевой, дескать, Ирина Дмитриевна будет манипулировать братом-подкаблучником, как Раиса Максимовна Михаилом Сергеевичем.
— Хотите, чтобы я это комментировала? Для меня не новость, что люди бывают злыми. Едва человек выходит в открытое медийное пространство или в зону даже минимального успеха, о нем начинают говорить всякое. И о моей деятельности, ограниченной, казалось бы, специфической гуманитарной сферой, за двадцать лет понарассказывали разное. Знаете, если каждого слушать… Собака лает — караван идет. Люди вольны рассуждать, как им нравится. На здоровье! На всех не угодишь, я и не собираюсь. Твердо знаю другое: управлять Михаилом против его воли ни у кого не получится. Опыт «Правого дела» это доказал.
— Ваш брат уже сказал, что намерен снова баллотироваться на пост президента России.
— Правильно. Значит, так и будет. Он слов на ветер не бросает, за его спиной более пяти миллионов избирателей. Люди поверили Михаилу, и такой поддержкой надо дорожить. Брат вышел в публичное поле, назад в тихую гавань пути уже нет. Только вперед…
— Терпения хватит?
— Он же рассказывал вам, как в детстве отказался есть творог с комочками и голодал почти два дня, пока не победил. Если в шесть лет была такая сила воли, представляете, какой выдержкой Миша обладает сегодня?
