— Привезите их ко мне, — приказал фон Хольтиц. — Я хочу их видеть, прежде чем вы их расстреляете.
Незадолго до прибытия арестованных в его кабинете появились запыхавшиеся генеральный консул Нордлинг и Бобби Бендер. Сюда их привело невероятное совпадение. На авеню Анри-Мартен во время обычной воскресной прогулки хорошенькая парижанка увидела, как в грузовике вермахта мимо нее проехали трое человек в наручниках. Среди них она узнала своего жениха. Нордлинг умолял фон Хольтица найти этих троих, вырвать их из рук СС, пока их не расстреляли. Он сообщил немцу, что это были как раз те люди, с которыми он накануне ночью вел переговоры о перемирии. Без них руководство городом наверняка перейдет к коммунистам. Один из них был даже министром Шарля де Голля. Его зовут Александр Пароди, сообщил фон Хольтицу Нордлинг.
Лицо генерала скривилось в улыбке. «Господин консул, — ответил он, — по-видимому, это как раз те господа, которых я ожидаю».
* * *
Комендант Большого Парижа поправил свой монокль и с любопытством уставился на троих мужчин, которых подтолкнули к нему два огромных охранника. За последние 24 часа фон Хольтиц часто задавался вопросом, как выглядят люди, возглавляющие это безликое восстание. Окажутся ли они, как утверждает его разведка, «хулиганами» или «коммунистами»? К своему удивлению, генерал увидел трех запуганных мужчин, мало чем отличающихся от тысяч клерков, которые заполняют улицы Парижа по окончании рабочего дня.
Некоторое время он разглядывал их, а затем, не удержавшись от едва заметной улыбки, выразил свое удивление по поводу того, что три руководителя тайного Сопротивления оказались настолько глупы, что отправились по улицам средь бела дня в машине, набитой оружием и компрометирующими документами. «Вы что, принимаете моих солдат за бой-скаутов?» — спросил он.
Но фон Хольтиц не за тем приказал доставить этих людей в свой кабинет, чтобы потренироваться в насмешках. Он собирался сообщить им о масштабах катастрофы, которая обрушится на Париж, если уже принятое перемирие не состоится. По всему городу вновь начались перестрелки, добавил он. Как военный губернатор Парижа, отвечающий за порядок и безопасность своих войск, он будет вынужден, не имея другого выхода, ответить насилием на насилие. Он предупредил арестованных, что со всей решимостью будет обеспечивать безопасность своих коммуникаций в самом Париже и транзитных. Если бои возобновятся, то последствия для столицы и ее жителей могут быть трагическими.
Фон Хольтиц заметил, как при этих словах Пароди побледнел. Этот человек ему сразу же не понравился. Упорный и бескомпромиссный Пароди не проявил покорности, которой, по мнению фон Хольтица, требовало его положение. Теперь заговорил француз. Он тоже хочет порядка в городе. Но добавил: «Вы, генерал, командуете армией. Вы отдаете приказы, и ваши люди подчиняются. Сопротивление состоит из многих отрядов, и я контролирую далеко не все».
Фон Хольтиц оценивал его долгим взглядом. Несколько минут назад у него возникло сильное желание приказать, чтобы этого самонадеянного французишку расстреляли прямо под окнами, в саду Тюильри. Однако он не оставил надежды, что из этой встречи может что-то получиться. Если его предостережения действительно дошли до этих людей, то их влияние может помочь сохранить нордлинговское перемирие. Обернувшись к шведу, он сказал: «Господин консул, поскольку эти люди были арестованы после прекращения огня, я решил передать их на ваше попечение».
С этими словами немец встал и вышел из-за стола. Он спросил Пароди, является ли тот офицером. Француз ответил, что он офицер запаса. «В таком случае, — сказал фон Хольтиц, — между офицерами такой жест допускается». И с этими словами прусский генерал протянул руку человеку, которому он только что сохранил жизнь.
Но Пароди отказался ее пожать.
Нордлинг заметил, как краска залила лицо фон Хольтица. Это был жест, который фон Хольтиц и двадцать лет спустя вспоминал с горечью. Но не меньше его был взбешен офицер фельджандармерии, доставивший трех пленников. Когда этот офицер провожал их вниз по лестнице отеля «Мёрис», другой офицер услышал его бормотание: «Мы вас достанем». Бобби Бендер обогнал эту маленькую группу и выскочил на улицу. Слева, у тротуара улицы Риволи, он увидел черный «паккард» с работавшим на холостых оборотах двигателем. Рядом с водителем сидел человек в гражданском и наблюдал за группой. Перед ним на приборной панели поблескивал вороненой сталью автомат.
Агент абвера подошел к машине Нордлинга. Он сказал шведу и сопровождавшим его трем французам, чтобы они не отъезжали, пока он не заведет свою машину.
Бобби нажал на стартер своего «ситроена», запаркованного недалеко от машины консула. Под его капотом был секрет, который через несколько секунд спасет жизнь Нордлингу и сидевшим рядом трем голлистским лидерам. Бендер, будучи до войны агентом фирмы «Ситроен», установил в своей машине гоночный двигатель — во всем Париже не было быстрее автомобиля. Машина Нордлинга тронулась. И тут же, как Бендер и ожидал, черный «паккард» пристроился за ней. Бендер вдавил акселератор.
Визг колес заставил фон Хольтица броситься на балкон. В конце улицы Риволи, у въезда на площадь Согласия, он увидел, как «ситроен» Бендера под прямым углом перерезал дорогу черному «паккарду». На другом конце площади скрывался из виду «ситроен» Нордлинга с развевающимся шведским флажком. Фон Хольтиц все понял. Кровожадные агенты СД — им закон не писан — попытались заполучить назад голлистов, которых он только что освободил. Они готовы были расстрелять их, а заодно и генерального консула Швеции почти на ступенях его дома.
— Боже мой, — подумал фон Хольтиц, — им просто повезло.
* * *
На ужин мужчины съели груши. В старинной вилле в деревне Сен-Ном-ла-Бретеш, где они укрылись на ночь, они нашли только эту горстку перезрелых фруктов. Из-за ржавых ворот виллы до них доносились стук дождя по мощеным улицам и зловещий топот проходящего батальона СС, занимавшего этот городок. Майор Роже Галлуа и его проводник доктор Робер Моно были удручены. За полдня им удалось продвинуться только до этой деревни, расположенной в восемнадцати милях от Парижа и все еще в тылу у немцев.
Галлуа, начальнику штаба возглавлявшихся Ролем парижских ФФИ, было приказано следовать за Моно через линию фронта для выполнения наиболее ответственного задания, которое он когда-либо получал от Сопротивления. Роль послал его просить союзников о массовой заброске оружия, с помощью которого Роль надеялся завершить восстание и установить в Париже власть победоносного коммунистического крыла Сопротивления.
Галлуа и Моно были старыми друзьями; но на этой сырой вилле они оказались вместе по чистой случайности. Будучи инспектором лечебных заведений в районе вокруг Парижа и одновременно главой медицинской службы Сопротивления в этом же районе, доктор Моно имел автомашину и достаточно немецких пропусков, чтобы при желании добраться до Берлина. Благодаря этой редкой привилегии и родилась идея поездки.
На протяжении многих недель Моно наблюдал, как коммунисты внедряли своих агентов во все звенья Сопротивления, включая его собственную контору. Моно считал восстание первым шагом к коммунистическому перевороту и решил помешать этому. В субботу вечером от одного из своих агентов он узнал о существовании в немецкой линии обороны прохода. Он предложил Ролю провести через линию фронта человека, который «установит связь с союзниками и попросит у них оружие». Как он и надеялся, Роль сразу же ухватился за эту идею.
В сырой и затхлой вилле Моно спокойно и аргументированно объяснил Галлуа, что просить о заброске в Париж оружия было бы жестокой и непоправимой ошибкой. Просить американцев забросить в Париж хотя бы один-единственный патрон — значит послужить подготовке коммунистического переворота. Не оружия надо просить, уговаривал доктор, а как можно быстрее привести в Париж союзников и прежде всего де Голля.
Галлуа знал, что Роль не торопится увидеть, как на улицы Парижа вкатываются «шерманы» союзников с огромными белыми звездами на броне. Лидер коммунистического крыла ФФИ хотел получить пулеметы Эйзенхауэра, а не его солдат. Одержимый идеей получить оружие, Роль совершил тактическую ошибку, послав на задание, вероятно, единственного человека из своего штаба, который был восприимчив к настоятельным уговорам Моно.
Единственная свеча в комнате зашипела и погасла в расплавленном воске, и в погрузившейся во тьму вилле повисло долгое молчание. Наконец Галлуа заговорил. «Робер, — сказал он, — по-моему, ты прав».
Под шум хлеставшего по черепице дождя спутники уснули. Через несколько часов Роже Галлуа, безвестный боец французского Сопротивления, переодетый в брата милосердия, добьется того, чего не смог сделать даже Шарль де Голль. Он убедит Дуайта Эйзенхауэра изменить свои планы и направить войска в Париж.
