всякой видимой поверхности в домашнем интерьере, в том числе и одежде его обитателей-мужчин. Берлинская вышивка украшала гардины, шторы, обивку, скамейки для ног, мебельные накидки, ширмы, коврики, скатерти, каминные подвески, кармашки для часов, жилеты и тапочки [334]. Картины, которые женщины выбрали по каталогам для воспроизведения, отражали визуальный язык домовладения среднего класса: цветы, готическое искусство, домашние животные, религия, королевская семья. Пропагандисты берлинской вышивки утверждали, что, несмотря на серийный дизайн и простейшую технику, здесь все же требовались художественное суждение при выборе шерсти и узора и упорство – для создания изображения надлежащего качества. Автор справочника 1851 года решительно защищал это ремесло:
Возможно, кто-то будет настаивать, что рукоделие в том виде, в каком оно практикуется в настоящее время, является всего лишь механическим искусством, и недавнее изобретение берлинских узоров может до известной степени содействовать этому мнению. Мы же, однако, полностью это отвергаем. Никто из тех, кто посмотрит на работу простой копировальщицы этих эскизов (которая обычно делается для продажи в Германии, где ни вкус, ни суждение не проявляются в выборе цветов и мастерство не проявляется в их применении), не может сравнить ее с работой талантливой рукодельницы, которая, пусть даже и делая стежки по тому же образцу, создает то, что можно по праву назвать: «картина, написанная иголкой» [335].
Эффективная, гибкая экономика потребления производила и распространяла дизайны, шерсть и сопутствующие товары, а журналы и руководства, которых становилось все больше, вдохновляли и направляли. Но в основе этой деятельности была женщина, склонившаяся над куском ткани, сосредоточенная на последовательностях стежков и цветов. «Вышивка – это, в сущности, единоличное искусство, – гласил справочник конца XIX века, – и, вероятно, наряду с тем, что она приспосабливается не только к повседневному бытовому использованию и украшению, но и к обычным условиям – не требует ни специальной мастерской, ни дорогостоящего оборудования, – это послужило успеху ее возрождения, обязанного прежде всего энтузиазму, вкусу и терпению наших соотечественниц» [336].
Время и терпение были общими условиями для целого ряда тихих домашних развлечений. Они занимали свободные минуты и часы, но редко забирали пространство у нужд семьи. Самыми продуктивными видами деятельности были те, что можно было возобновлять и откладывать по обстоятельствам. Они могли осуществляться в полном физическом одиночестве. Несмотря на переполненные интерьеры домов среднего класса, все же часто можно было найти себе временно незанятую комнату, а там, где слуг было принято игнорировать, – иметь в своем распоряжении весь дом, пока остальные его обитатели были в школе и на работе, или ушли спать, или – в случае с мужчинами – отдыхали в клубе. Или же они могли представлять собой форму абстрагированного уединения, когда рукодельница находилась в компании окружающих и вместе с тем – отсутствовала, поглощенная своим рисунком.
В своем самом эффективном проявлении рукоделие служило созданию внутренней ментальной вселенной: работа пальцами делала возможной рефлексивную концентрацию, иначе не достижимую в переполненном людьми ежедневном кругу домашнего хозяйства. Автор «Женского руководства по вязанию на спицах, плетению и вязанию крючком» пришел к выводу, что различные виды деятельности с использованием иголки приведут женщин «к формированию таких привычек мышления и рефлексии, которые могут привести к более высоким достижениям, нежели вязание шали или плетение кошелька» [337]. А миссис Битон в своей «Хозяйкиной сокровищнице» провела неожиданную параллель с практикой, которая все еще была преимущественно мужской прерогативой: «Рукоделие обладает необычным успокаивающим влиянием, которое, пожалуй, весьма похоже на то, что испытывают любители „курева“, находясь под воздействием табака. Когда женщина одна, шитье помогает ей думать» [338].
Наслаждаться этими формами абстрагированного уединения могли лишь те, кто брался за иголку с целью отдохнуть и развеяться. Увлечение берлинской вышивкой, которую в конце столетия потеснила возрожденная художественная вышивка, имело мало общего с отчаянной борьбой многих жен из рабочего класса за поддержание одежды членов семьи в приличном состоянии, так чтобы следующим утром ее можно было снова надеть. Незадолго до начала Первой мировой войны Мод Пембер Ривз провела одно из первых исследований в области временнóго бюджета, проследив, чем выборка мужчин и женщин занимала себя в течение обычного дня. Домохозяйки занимались пошивом, часто в одиночестве, но не по собственному желанию. После того как дети и мужья ложились спать, они сидели одни и чинили одежду, в которой те на следующий день пойдут в школу и на работу. Три вечерние записи в дневнике гласили:
9:00. Чиню одежду мужа и продолжаю с платьем до десяти.
8:30. Шью, пока муж ложится спать. 9:00. Отсылаю мать. Подготавливаю все к утру. Чиню одежду мужа, как только он ее снимет.
8:00. Прибираю, мою чайную посуду за мужем, подметаю на кухне, чиню одежду, нянчусь с малышом, укладываю старших детей спать. 8:45. Готовлю мужу; чиню одежду [339].
Их отстранение от домашних было функцией практической необходимости, а не рефлексивной абстракции. Доминирующим опытом было не умственное обновление, а физическое истощение.
Опубликованные руководства по пасьянсу, филателии и шитью были самодостаточными текстами, не только описывающими, но и часто наглядно показывающими различные этапы этих видов досуга. Они были весьма характерны для переживавшей расцвет литературы о спокойном отдыхе [340]. В 1852 году Сэмюэл Битон создал новый формат женской периодики. Журнал Englishwoman’s Domestic обещал предоставить точную, практическую информацию по широкому кругу тем, таких как кулинария, платье, вышивка, домашние животные, развлечения и садоводство [341]. Ключом к успеху стало сочетание конкретных, применимых на практике сведений о рассматриваемом занятии и прямого обращения к читателям, которые, как предполагалось, были не только аккуратными домохозяйками, но и умными, умеющими выражать свои мысли женщинами. Им было предложено писать в журнал – как о ремесленных навыках, которые они хотели бы практиковать, так и на другие темы, касающиеся литературы и разнообразных занятий.
Рост объема периодической литературы сопровождался диверсификацией рынка пособий по спокойному отдыху. К последней трети XIX века ассортимент справочников был столь обширен, что предприимчивые издатели уже смогли выводить на рынок целые сборники, содержащие квинтэссенцию печатной мудрости для удобства бытового потребителя. Такие опусы, как «Книга развлечений и советов» миссис Валентайн, «Домоводственный справочник» Касселя и «Хозяйкина сокровищница сведений по домоводству» миссис Битон, снабжали информацией о приготовлении пищи, всех видах рукоделия, домоводстве, домашних развлечениях, садоводстве, домашних животных, изысканных птицах и зверях, а также о других новых увлечениях, таких как фотография и коллекционирование марок [342].
Авторы этих пособий исходили из двух следующих убеждений. Во-первых, считалось, что респектабельные мужчины и особенно женщины, изготовляющие полезные и декоративные предметы и собственноручно ухаживающие за
