Ты наверное страшно сердит на меня и думаешь, что я уже позабыл свое обещание, однако же ты видишь, я все-таки пишу; представь себе, я после нашего приезда сюда столько получил писем и так много должен был отвечать, что для этого длинного письма вовсе не было времени, вместе с тем мы через день пишем письма Папа и Мама, но наконец нахожу удобный случай и пользуюсь им, чтобы рассказать тебе, что я видел на этих небывалых по величине маневрах.
Отсюда мы уехали 25 августа… На следующий день в 6 час. вечера мы приехали в Высоко-Литовск[214]…
29 августа переехали в Брест-Литовск[215], где мы жили в отличном комендантском доме… В половине восьмого, надев прусские мундиры, поехали на станцию встречать Вильгельма Прусского[216]. Раньше, чем поезд остановился, он уже выскочил из него, подбежал к Папа и к дядям и несколько раз обнял их. Вообще во все его кратковременное пребывание с нами он мне чрезвычайно понравился своей искренностью и привязанностью ко всему русскому. По приезде домой сели обедать со свитой и тремя немцами из его свиты. В 10 часов вечера поехали к окраинам крепости на люнет[217] № 1 тореспольских укреплений. Из палатки, поставленной довольно высоко, мы смотрели на вооружение этого люнета. 600 человек креп<остной> артиллерии работало там, в полном мраке и замечательной тишине. Эта работа производилась как по-настоящему в военное время. Интересно было видеть, как они ловко работали, без всякого шума. От времени до времени их освещали большим электрическим фонарем, чтобы судить о быстроте хода вооружения. В полчаса все было готово, раздался оглушительный залп, и затем начали пускать светящиеся ракеты, совершенно как в деревне Никулине на больших маневрах, где стоял наш Преображенский полк.
30 августа. Погода была идеальная, такая же, как все эти дни. 24° в тени. В вицмундирах и Алекслентах пошли в здешнюю церковь; вокруг нее стояли: 68-ой пех<отный> лейб-Бородинский полк и по две роты от 10-го и 11-го резервных пех<отных> батальонов, по случаю их праздников. После обедни был парад; Бородинский полк прошел нехорошо, а резервные роты отлично. Папа видимо был огорчен этим и так и сказал полковому командиру. Ты, наверное, видал в приказе следующие слова: Его Имп<ераторское> Величество, найдя полк в хорошем, а резервные батальоны в очень хорошем состоянии, жалует и т. д… После этого был завтрак всем офицерам, откуда мы поехали в лагерь этих чудных пяти крепостных батальонов; вот уж обрадовались, когда Папа и Мама их посетили. Лагерь расположен у реки, и это главное там, где почти нет воды. После обеда мы опять поехали на форт Берг; тут был устроен прелестный фейерверк, который так хорошо удался благодаря теплой тихой ночи; дело окончилось букетом из 1000 ракет, залпом из всех орудий «Боже, Царя храни»!
31 августа. Простились с Вильгельмом и поехали на маневры. Так я не могу судить о них, но войска действительно были замечательны по своей выносливости; несмотря на тропическую жару, страшную пыль и безводицу (им по целым дням не приходилось пить), были совсем веселы и бойко кричали «ура!» при виде Папа и Мама.
2 сентября. Последний день, грандиозный великолепный парад; в строю было: 67 530 чел. Я был со своим Московским. Шли громадными Александровскими колоннами. Подобное зрелище не забывается. После парада и завтрака поехали в ж.д. Написал эту страницу в постели: я болен сильным насморком.
Ники.
(ГА РФ. Ф. 648. Оп. 1. Д. 70. Л. 42–47 об.)
Вел. кн. Сергей Александрович —
цесаревичу Николаю Александровичу
1 октября. Ильинское.
Милый мой Ники, наконец-то получил я твое письмо, которое, признаюсь тебе, ожидал с большим нетерпением и думал уже, что ты забыл свое обещание. Если б ты не был болен — я написал бы тебе грозное письмо, но теперь мой гнев смягчается, и я только надеюсь, что ты скоро поправишься; откуда и где ты мог поймать эту глупую простуду — это совсем на тебя не похоже.
Скажи Мама, что она чуть было не выдала мой секрет — телеграфировав тете, Лемох[218] передает мне твое письмо — она (т. е. тетя) не подозревала, что Лемох пишет мой портрет, ибо я ей готовлю surprise!! Но теперь все обошлось благополучно и «суприз» еще существует.
Очень интересно мне было читать описание всего того, что вы делали; действительно парад должен был быть чудесный; я не воображал себе, что церемониальным маршем проходили Александровскими колоннами, ибо эта колонна была уничтожена, — по-моему, она — одна из самых эффектных, но ужасно трудная. Очень тебе тоже благодарен за наглядный чертеж парада.
Теперь сообщу тебе, что наше житье здесь очень симпатичное, и что я глубоко наслаждаюсь и с ужасом помышляю о возвращении в противный Питер. Мы придавались всем деревенским удовольствиям — конечно, искание грибов играло немалую роль. Мы с Пицем даже удили и однажды наловили в один присест 98 ершей — недурно! Жена теперь усердно занимается выжиганием на дереве и уже делает прелестные вещи — я уверен, что Мама это бы понравилось.
Ездили мы на неделю в Тамбовскую губ<ернию> к Нарышкиным[219] и Воронцовым[220] — было очень забавно, но что там за дороги — это страх, пришлось по ним совершить 98 верст. Местность у Воронцовых некрасивая, и теперь только устраивается сад.
Сегодня было так тепло, что устроили пикник и пили чай в лесу. Скажи Мама, что наша соседка, старушка Княгиня Голицына[221] очень слаба и, вероятно, не долго проживет. Не пошлет ли она ей депешу?
Дай Бог тебе скоро поправиться, дорогой мой Ники, — мы тебя крепко обнимаем. До свидания.
Твой Сергей.
(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1340. Л. 15–18 об.)
Вел. кн. Сергей Александрович —
цесаревичу Николаю Александровичу
4 октября. Ильинское
Дорогой мой Ники, Лемох требует, чтобы я дал ему письмо к тебе — второпях пишу эти строки. Кажется, портрет вышел удачный, но сидеть пришлось немало — хорошо еще, что я мог читать, а то трудно выдержать.
Погода стоит довольно приятная, и мы совершаем громадные прогулки — окрестности тебе теперь более ли менее известны. Я читал теперь записки одного старого генер<ала> Карцева[222] — читая, думал, что тебя это может очень заинтересовать.
До свидания, обнимаю Папа, Мама, Жоржа и тебя — надеюсь, что ты теперь совсем здоров.
Твой Сергей.
(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1340. Л. 19–20 об.)
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — имп. Марии Феодоровне
24 <сентября>[223]. Ильинское
Милая Минни,
Теперь, когда ты снова вернулась к тихой жизни в Петергофе, шлю тебе несколько строк. Надеюсь, что ты здорова и с удовольствием провела время в Польше.
Мы неделю гостили в Тамбовской губернии. Нарышкины славно устроились в скромном, но уютном и чистом доме и приняли нас добросердечно. Их усадьба довольно живописно расположена у реки, дом на лесистом холме[224], все хорошо ухожено, но как убога и неприглядна местность вокруг!
Несколько дней мы пробыли у Воронцовых, их новый дом строится полным ходом, я не могу понять, как они обходились все эти годы без более просторного дома. Нам отвели дом интенданта, где она (Е. А. Воронцова. — Сост.) и графиня Бенкендорф[225] с большим вкусом все устроили. В один из вечеров мы затеяли веселую возню с детьми, они такие милые, и я рада, что немного познакомилась с ними.
Проселочные дороги, по которым мы добирались от станции до деревни, были отвратительны, и нас сильно подкидывало. Маша В<асильчикова> и я ехали, к счастью, в дормезе[226], весьма удобном экипаже Нарышкиных, так что 100 верст до их усадьбы проехали лучше, чем можно было ожидать.
Ты знаешь, я только здесь обнаружила твою драгоценную надпись в своем бюваре; мы были очень тронуты, я нежно целую тебя, моя милая «старая» (какой вздор!) Минни, за эти добрые слова.
