В течение ноября месяца в Ставку поступили соображения и планы главнокомандовавших фронтами.
Генерал Рузский предложил в кампанию 1917 года нанести удар германским армиям наступлением на стыке Северного и Западного фронтов в районе Вильно Сморгонь, то есть повторить Нарочскую операцию, столь блестяще уже проведенную однажды.
Генерал Эверт считал выгоднейшим направлением своего фронта – виленское. Удар он полагал нанести в одном месте – кулаком – на фронте всего 18 верст, имея здесь 23 дивизии. Операция требовала затраты 46 дивизий и дополнительно еще 25. Иными словами, половина российской вооруженной силы направилась бы на участок 18 верст. Февральский срок коротких ударов привел Эверта в знакомое уже нам настроение, и он с места же запрашивал отсрочки на май (чтобы потом добиться новых и в конечном счете не атаковать). Для окончательной характеристики этого удивительного полководца надо отметить его записку, где он высчитал, что для успеха операции надо будет выпустить 814 364 тяжелых снаряда. Ни больше, ни меньше.
Генерал Брусилов смотрел гораздо шире и дальше своих незадачливых коллег. Он считал, что решения войны надо искать на Балканах и у стен Царьграда. Что касается своего Юго-Западного фронта, то галицийским 11-й и 7-й армиям он назначил разгромить живую силу врага, а карпатским 8-й и 9-й армиям подкрепить этот маневр и содействовать Румынскому фронту.
Оставайся в Ставке Алексеев, он стал бы искать компромисса между этими тремя планами, соглашаясь по очереди с тем из главнокомандующих, кто в данную минуту беседует с ним по Югу. Но Гурко не был Алексеевым, как Лукомский не был Пустовойтенкой. Новые руководители Ставки доказали, что они способны на самостоятельное стратегическое творчество.
Ставка выступила со своим собственным планом (составленным генералом Лукомским). Учитывая опыт только что закончившейся кампании, она отказывалась от сколько-нибудь широких операций на Северном, Западном и Юго-Западном фронтах и переносила стратегическое решение на Румынию и Балканы. В первый раз с начала войны стратегия поняла политику. Это было первое осмысленное решение Ставки за тридцать месяцев войны, в продолжение которых она не управляла событиями, а только подчинялась им. Рутина оказалась, однако, сильнее.
17-го и 18 декабря в Ставке происходило совещание главнокомандующих фронтами. С планом Гурко – Лукомского согласился один Брусилов. Рузский и Эверт категорически воспротивились балканскому направлению, считая, что наш главный враг не Болгария, а Германия. Проиграв по тридцать сражений, эти два военачальника все еще не научились воевать и не доросли до сознания той основной истины, что врага следует бить не в крепкое место, а туда, где он слабее. Оппозиция рутинеров оказалась слишком сильной, и вопрос о главном направлении остался открытым. Генерал Гурко находился в Ставке временно и не мог настоять на принятии своего плана.
В начале февраля генерал Алексеев, еще не оправившись от болезни, вернулся в Ставку. Ему в помощь был назначен генерал Клембовский (в звании помощника начальника штаба Верховного главнокомандующего). Освободившуюся 11-ю армию получил – по линии старшинства – генерал Баланин, ничем не выдававшийся командир скромного ХХУП армейского корпуса.
Четкая стратегическая мысль генерала Гурко пугала робкого генерала Алексеева. Эверт и Рузский, мыслившие по общепринятому шаблону и раз навсегда установленному трафарету, были для него ближе и понятнее. План Гурко Лукомского был отвергнут. Вместо него генералом Алексеевым был составлен и Государем утвержден новый, бывший по существу компромиссом представленных в Ставку планов главнокомандующих фронтами. Этот план кампании 1917 года предусматривал главный удар на Юго-Западном фронте и вспомогательные наступления на остальных. На Северном фронте ударной армией назначалась 5-я армия Абрама Драгомирова, доведенная до 14 дивизий, нацеленная от Двинска на Свенцяны.
На Западном фронте должна была атаковать 10-я армия генерала Горбатовского. Ей указывались целью Вильна – Молодечно, и она доводилась до 28 дивизий, из коих, правда, не все могли считаться полноценными, не имея артиллерии.
На Юго-Западном фронте вновь туда переданной Особой армии указано было сковать неприятеля. 11-я армия должна была бить на Львов в обход с севера (на Злочев), а 7-я армия – фронтально (на Бржезаны). 8-й армии указывалось содействовать наступлением на Днестре.
Наравне с Юго-Западным фронтом видную роль должен был играть и Румынский фронт. Генерал Алексеев упорно не желал замечать стратегических выгод Румынского театра и совершенно охладел к своему прошлогоднему плану похода на Балканы. В Румынии просто оказались сосредоточенными 36 пехотных дивизий, и надо было этим войскам дать какое-нибудь применение. Перевозить их обратно было невозможно из-за полной разрухи транспорта в России. 9-й армии указывалось демонстрировать в Карпатах, а 4-я и 6-я армии должны были двусторонним охватом взять в клещи неприятельские армии Макензена в районе Фокшан.
Румынские армии, полностью реорганизованные французской военной миссией, были доведены до 15 пехотных дивизий очень сильного состава (по 14–20 батальонов и 60 орудий). 2-я армия с февраля уже находилась на фронте между нашими 9-й и 4-й у Ойтузского перевала, а 1-я должна была к лету вдвинуться между 4-й и 6-й армиями на Нижнем Серете.
План кампании на 1917 год не обещал победы. Он предусматривал повторение прошлогодних безнадежных боен на Северном и Западном фронтах. На Юго-Западном и в Румынии мы имели все основания ждать крупных тактических успехов, если и не размеров Луцка и Доброиоуц, то, во всяком случае, размера Брод и Станиславова. Взятие Львова можно было считать обеспеченным. Но все это не могло дать нам победы. Слишком очевидна была разброска сил, допущенная этим безыдейным планом, и слишком велика рутина в тактических методах.
Злополучный вопрос о февральских коротких ударах отпал сам собой. Английские армии оказались неготовыми до марта, а в марте условия русского фронта исключали сколько-нибудь успешные наступательные операции. Через посредство прибывшего в Россию генерала де Кастельно Алексеев условился с новым французским главнокомандующим генералом Нивеллем о производстве решительных наступлений на Восточном и Западном театрах войны в апреле (до 1 мая нового стиля).
Государь лично настоял на производстве в начале апреля десантной операции для овладения Царьградом. Руководить ею должен был командовавший Черноморским флотом адмирал Колчак.
За два года до того – в апреле – мае 1915 года – этот поход на Константинополь дал бы России выигрыш войны и предотвратил бы надвигавшиеся на страну потрясения. Сейчас же все сроки были уже безвозвратно пропущены, и государственное преступление первой Ставки оказалось непоправимым.
Глава XVI. Борьба на Кавказе
В те дни, когда все внимание России было устремлено на поля Галиции и Польши и когда казалось, что судьбы нашего Отечества решаются на берегах Немана, Вислы и Сана, небольшая горсть русских воинов готовилась к встрече векового врага на далекой закавказской окраине. Выступление Турции на стороне Центральных держав было предрешено еще в первые дни мирового конфликта, когда 22 июля был заключен германо-турецкий оборонительно-наступательный договор. Султан Махмуд V был в ужасе от предстоящей войны (Воевать с Россией! Но ее трупа одного достаточно, чтобы нас сокрушить!).
Однако старотурки и сам повелитель правоверных ничего уже не значили в Турции 1914 года. Власть султана существовала там лишь номинально, и в стране после переворота 1908 года безраздельно господствовала младотурецкая партия Единство и прогресс, возглавляемая пылким и честолюбивым Энвером – убежденным сторонником германской ориентации. Турецкая армия – единственная политическая сила в стране и опора младотурок – была в руках германских инструкторов во главе с генералом Лиманом фон Сандерсом[113]. Начальником Генерального штаба был полковник Бронсар фон Шеллендорф. К началу конфликта Турция была бесповоротно втянута в орбиту германской политики, и союзный договор 22 июля явился венцом обдуманных и планомерных усилий берлинской дипломатии. Прибытие 28 июля в Золотой Рог Гебена и Бреслау и передача их кайзером Турции было первым результатом столь много обещавшего союза.
Все силы России были отвлечены тяжелой борьбой на Западе. Кавказ оставался почти что без защиты. Подобный случай не мог больше повториться. Им надлежало воспользоваться сейчас или никогда. Турции представлялась возможность вернуть все утерянное ею с Кучук-Кайнарджийского мира до Берлинского трактата. Энвер-паша не колебался. Опьяненный германскими доктринами, окрыленный грандиозными политическими планами, он верил фанатически в свою звезду. И жребий был брошен: в ночь на 16 октября 1914 года германо-турецкие корабли атаковали наши черноморские порты, сумев возвратиться безнаказанно.
