В 1944 году для генеральных комиссариатов Латвии, Литвы и Эстонии был изготовлен дополнительный выпуск квитанций, действительных до 30 апреля 1945 года. Полностью повторявшие в оформлении знаки предыдущего выпуска, они были изготовлены на бумаге с водяным знаком: аббревиатурой OST по всему полю. На лицевой стороне всех квитанций изображены медальоны с рисунком крестьянина, треплющего лен, и крестьянки, стригущей овец. Вокруг медальонов помещен текст на двух языках: «Лен и шерсть — богатство земли». Внизу помещена эмблема вермахта. Все квитанции изготавливались в Риге на нескольких предприятиях.[168]
Белоруссия, благодаря своему территориальному расположению (между Польшей, Россией, Украиной и Прибалтикой), оказалась в особой ситуации. Хотя она числилась в составе рейхскомиссариата «Остланд» и, соответственно, там должны были иметь хождение соответствующие денежные знаки (т. е. оккупационные марки (кредитные билеты) Главного управления имперских кредитных касс, а также «текстильные пункты» или «талоны»), но наравне с ними в расчетах применялись и украинские карбованцы, не говоря уже о советских рублях.[169] Не так широко, но все же использовались и польские деньги, так что немцам даже пришлось 12 июня 1942 г. издавать специальный циркуляр банкам, в одном из пунктов которого было сказано: «Польские денежные знаки и польские монеты больше нельзя обменивать, возможно лишь принимать в сумме до 10-ти рейхсмарок на инкассо. Свыше 10-ти рейхсмарок могут быть приняты только в том случае, если будет представлено удостоверение, из которого видно, что польские денежные знаки ввезены в Беларусь законным путем».[170]
В отличие от беспорядка в деньгах, в плане ценообразования немецкое руководство пыталось навести порядок. Так, возглавлявший Генеральный комиссариат «Беларусь» гауляйтер Вильгельм Кубе издал указ, запрещавший самовольное повышение цен в сравнении с 20 июня 1941 г. Сообщения о каких-либо изменениях цен публиковались в «Правительственном вестнике» генерального комиссариата.
На территории генерального округа «Беларусь» в городах Барановичи, Бегомль, Вилейка, Койданово, Логойск, Плещеницы, Слоним, Слуцк, Узда функционировали филиалы Немецкого государственного банка. В Минске находилась Имперская кредитная касса, через которую осуществлялся перевод денег между отдельными филиалами Госбанка. Сберегательные счета велись лишь для местного населения. Довоенные вклады аннулировались. Новые оформлялись только в рублях. Вклады, по которым выплачивали 2,5 %, были весьма незначительны, как и размеры денежных накоплений.
В районах Беларуси, которые были включены в состав Восточной Пруссии — Белостокская область с некоторыми районами Брестчины и Гродненщины, обращались денежные единицы рейха, т. е настоящие немецкие марки.
Наряду с бесконтрольной эмиссией оккупационной марки значительную часть дохода Главного управления Имперских кредитных касс составляли поступления от средств, реквизированных у населения, реализации ценного имущества, награбленного оккупантами. Этой цели служило постановление о валютном праве Остланда, куда входил и генеральный округ Белоруссия, согласно которому население должно было сдать в местную кредитную кассу изделия из золота и других благородных металлов, а также иностранную валюту. Тем, кто нарушал валютное законодательство, грозили тюремное заключение, конфискация или штраф. Кроме того, в распоряжении немцев оказались значительные денежные фонды, которые не удалось эвакуировать. Кстати, денежная реформа 1942 года об изъятии у населения советских Денег касалась и территорий «Остланда», что послужило дополнительным способом ограбления местных жителей.
Но в изначально более бедной Белоруссии ситуация с продуктами и товарами широкого потребления оказалась гораздо хуже, чем на Украине, не говоря уже о Прибалтике. Крайне низкий жизненный уровень городских и сельских жителей оккупированной Беларуси и острый дефицит многих потребительских товаров привели к возрождению натурального обмена. В конце 1941 года в немецкой оперативной сводке из Минска сообщалось: «Доверие к ценности денег почти полностью исчезло. Русская валюта в частной торговле вообще не курсирует, немецкая берется неохотно. Основой торговых расчетов служат самогон, табак, мука, причем эти товары берутся не только потребителем, а вообще являются мерой стоимости торговых сделок».
Анна Марковна Скумс, пережившая оккупацию в белорусской деревне Липовец (находившейся в районе Лепеля), вспоминает: «…в первые месяцы после оккупации у сельчан, и у нас в том числе, был еще какой-то минимальный запас соли, спичек, сахара. Но вскоре ничего этого не стало: запасы истощились. Купить их было негде. Без сахара и спичек жить трудно, но можно. А без соли жить невозможно. Это кошмар. Пища без соли не лезла в горло. Кто хоть раз испытал мучение есть без соли, тот поймет меня. В больших селах были до войны магазины, и когда началась война, жители этих селений растащили имеющиеся в них продукты. А в Липовце и в других не-больших деревеньках магазинов не было, и поэтому никто не смог создать необходимых запасов. Идти искать в других деревнях, где можно было бы выменять хоть немного соли, было делом опасным. Можно было поплатиться жизнью. Вот и мучились без соли. В городах, в крупных местечках остались продовольственные склады, советские войска, отступая поспешно, не успели их ни вывезти, ни уничтожить. Немцы — народ деловой. Захватив эти склады, сразу поняли, как их лучше использовать. В каждом гарнизоне открыли ларьки, где торговали фашистские ставленники и прихлебатели. Ближайшие от Липовца гарнизоны размещались в Краснолуках и Кащино. Как можно было купить у них соль? Денег не было. Советские деньги не принимались, а оккупационных марок у жителей Липовца не было. А деньги и не нужны были. Шел простой натуральный обмен. Соль меняли на яйца, масло, сало, ягоды, грибы, как на свежие, так и на сушеные. Ягод и грибов в наших лесах было множество. Сельчане приносили их целыми корзинами. За это паны давали один-два фунта соли. И тому были рады. Вагонами отправляли фашисты в свой «фатерлянд» ягоды и грибы для своих фрау и киндер. Особенно охотно принимали они лекарственные я годы.[171]
Попытки оккупационных властей удержать цены на довоенном уровне привели к распределению ряда важнейших для населения продуктов по спискам, карточкам (как это имело место в Минске), которые далеко не всегда можно было отоварить.
В генеральном округе «Беларусь» в соответствии с «премировальным планом» 1943–1944 годов в каждом магазине текстильных изделий вывешивался список всех прядильных изделий, предлагаемых населению.
На оборотной стороне текстильного талона была напечатана часть упомянутого списка для ориентации в выборе нужного товара. Владелец текстильного талона мог, например, приобрести: «женский платок на голову или одна пара портянок = 4-м текстильным талонам; 1 метр фланели = 8-ми текстильным талонам; рабочие брюки (1 шт.) = 28-ми текстильным талонам…»[172]
Понятно, что созданная немцами чрезвычайно сложная и запутанная валютная, точнее, псевдовалютная система, да еще сопровождаемая заведомо обреченными на неудачу попытками удержать цены на довоенном уровне, на практике обернулась самой отчаянной спекуляцией, и советский рубль при этом сохранял роль расчетной единицы.
Вот что вспоминала о денежных расчетах в оккупированной Анапе Тамара Анатольевна Иванова: «Ходили тогда немецкие марки и русские рубли. Мы с русскими рублями, а немцы нам давали марки. Я помню, что бабушка ходила продавала тонкие стаканы. Немец купил эти стаканы у нее. И сказал: «Это не советские стаканы, это еще николаевские стаканы». Она продала наш екатеринбургский альбом. Там было очень много открыток Урала, и немцы купили Мою красивую довоенную куклу. Очень была у меня шикарная кукла. Это купил румын за кукурузу. Дал нам кукурузу забрал эту куклу. Ходили вот так, торговали».[173]
Писатель Анатолий Кузнецов, ребенком переживший оккупацию в Киеве, так описывал свои коммерческие операции: «Мы с Колькой Гороховским продавали сигареты. Это дело проще пареной репы. Мы ехали на огромный Галицкий базар, высматривали подводы с немцами или мадьярами и спрашивали у них:
— Цигареттен ист?
— Драй гундерт рубель.
— Найн, найн! Цвай гундерт!
— Найн.
— Йа, йа! Эй, зольдат! Цвай гундерт, битте!
— Вэ-ег!
— Цвай гундерт, жила, кулак, слышишь! Цвай гундерт?
— Цвай гундерт фюнфциг…
(Сигареты есть? — Триста рублей. — Нет, нет! Двести! — Нет. — Да, да! Эй, солдат! Двести, пожалуйста! — Про-очь! — Двести… Двести? — Двести пятьдесят…)
