В эпоху Джугашвили подобные конкурсы проходили по всем отраслям. С использованием всех преимуществ единства собственности. Вспомним хотя бы всесоюзный конкурс пивоваренных заводов: победитель - Куйбышевский завод - по приказу наркома пищевой промышленности (всё того же Анастаса Ованесовича Микояна) передал технологию своего «Венского светлого» всем заводам страны, и независимо от их прочего ассортимента «Жигулёвское» стало доступно повсеместно.
Увы, после смерти Джугашвили конкуренция разработок сохранилась только в оборонной промышленности. В большинстве отраслей разработчиков - согласно теории маркетинга - искусственно развели по разным нишам (так, автомобили «Москвич» изрядно изменили, чтобы не конкурировать с «Жигулями»), Так начался печально памятный застой. Как видим - вовсе не неотъемлемый результат планового хозяйства.
© 2011.12.20. Впервые опубликовано в «Бизнес-журнале»
Либертарианство несовместимо с производством
В либертарианстве я давно разочаровался: идея простая, но либертарианское общество неустойчиво. Возможно, поэтому отношусь к его основоположникам куда сложнее, чем к основоположникам марксизма.
Карлом Хайнриховичем Марксом (1818.05.05-1883.03.14) и Фридрихом Фридриховичем Энгельсом (1820.11.28-1895.08.05) я всегда восторгался. Владимира Ильича Ульянова (1870.04.22-1924.01.21) уважал (за исключением нескольких лет перестроечного и постпе-рестроечного морока). Иосифа Виссарионовича Джугашвили (1878.12.18-1953.03.05; дата рождения 1879.12.21 появилась при первом аресте-ради объявления несовершеннолетним) ненавидел полвека, пока не убедился: Никита Сергеевич Хрущёв (1894.04.15-1971.09.11) на XX (1956.02.14-25) съезде партии в качестве кровавого тирана Сталина представил автопортрет.
Фридрих Августович фон Хайек (1899.05.08-1992.03.23) по сей день привлекает моё внимание. Его доказательство принципиальной недоступности значительной части исходных данных для планирования устарело с развитием информационных технологий. Но его идея эволюционного отбора общественных структур - ключ ко многим исследованиям целесообразности особенностей поведения и традиций. Да и деньги всё ещё остаются - как он указал - лучшим возможным обобщённым носителем экономической информации: дальнейшее совершенствование управления требует перехода к обработке сотен миллионов частных сведений, что лишь к концу нынешнего десятилетия станет под силу мировому компьютерному парку.
Каждая же виденная мною цитата из трудов Людвига Хайнриха Артуровича Эдлера фон Мизес (1881.09.29-1973.10.10) неизменно отвращает от знакомства с этим трудом в полном объёме. Он то не желает знать несомненные факты вроде сравнительных ролей разных членов антигитлеровской коалиции, то не готов сопоставить ход своих рассуждений с реальностью...
Особо впечатлила приведенная в одной дискуссии в моём ЖЖ цитата из книги Мизеса «Социализм: экономический и социологический анализ»:
«Вертикальная концентрация имеет целью обеспечить сбыт продукции или снабжение сырьём и полуфабрикатами - так обычно отвечают предприниматели на вопрос о цели таких объединений. Многие экономисты удовлетворяются этим, поскольку не считают своим долгом проверять высказывания "людей дела", а приняв это высказывание за истину, остаётся только анализировать его моральное содержание. Но хотя они и избегают углубляться в суть, точное расследование фактов должно было бы навести их на след. Ведь от управляющих заводов, объединённых в вертикальную структуру, часто можно услышать многочисленные жалобы. Управляющий бумагоделательной фабрики говорит: "Я мог бы получить гораздо лучшую цену за бумагу, если бы не должен был поставлять её 'нашей' типографии". Управляющий ткацкой фабрики говорит: "Если бы я не должен был брать пряжу у 'своих', я мог бы получать её дешевле". Такие сожаления - факт, и совсем нетрудно понять, почему они неизбежны в каждой вертикально интегрированной структуре.
Если объединённые производства были по отдельности достаточно эффективны и не боялись конкуренции, вертикальное объединение им не нужно. Лучшая в отрасли бумагоделательная фабрика может не тревожиться о сбыте. Типография, которая не усту пает своим конкурентам, может не беспокоиться за своё положение на рынке. Эффективное предприятие продаёт там, где ему дают наилучшую цену, покупает там, где это выгоднее. Это значит, что вовсе не обязательно, чтобы принадлежащие одному собственнику предприятия, каждое из которых представляет определённую стадию отраслевого производства, нуждались в вертикальном объединении. Только когда одно или другое из них оказывается неконкурентоспособным, предприниматель обращается к идее укрепить слабое союзом с сильным. Тогда он начинает смотреть на прибыли успешного дела как на источник покрытия убытков дела прогорающего. Если не считать налоговых и иных особых преимуществ, вроде тех, которые умели извлекать из картелизации металлургические заводы Германии, объединение не даёт совершенно ничего, кроме мнимых прибылей одного предприятия и мнимых убытков другого.
Количество и значение вертикально концентрированных структур чудовищно преувеличены. В экономической жизни современного капитализма, напротив, постоянно возникают предприятия новых отраслей, а части существующих предприятий непрерывно откалываются, дабы обрести независимость».
Но почему на основе логики Мизеса каждое предприятие не разделилось на цеха, а каждый цех - на станки? Правда, нечто подобное бытовало в Туле пару веков назад: мастера делали на домашнем оборудовании отдельные детали (по сей день в городе есть улицы Ствольная, Курковая, Ложевая и т. п.), а потом из них собирали оружие. Вот только не продержался этот мизесовский идеал: всё производство собралось под заводскими крышами.
Причин тому несколько. Читатели «Бизнес-журнала», как правило, лучше меня знакомы с хозяйственной деятельностью, а посему без труда укажут натяжки в рассуждении отца неоавстрийской экономической школы. Лично мне очевидна разве что простейшая: изображённые им причитания руководителей отдельных цехов чаще всего полностью перекрываются радостью руководителей других цехов, и суммарный эффект по всему производству обычно положителен. Но но мере развития техники всё важнее становится та причина, что вовсе не упомянута Мизесом - устойчивость технологической цепочки.
Тульские ружья и пистолеты содержали десяток-другой деталей. Их либо пригоняли друг к другу вручную, либо оставляли (для надёжной работы при загрязнении) зазоры, видимые (в тульском музее оружия) даже моим невооружённым глазом. В новейшем тульском пистолете ГШ-18 пара десятков деталей, и некоторые их поверхности сопряжены с микронной точностью. Проверять на точность изготовления детали, сделанные в разных местах, теоретически можно, но времени на устранение брака уйдёт неприемлемо много. А что делать другим производителям пистолетов, где обычно деталей более полусотни (пистолет Макарова долго был простейшим в мире: всего три десятка)?
Когда-то я описал в «Бизнес-журнале» один из крупнейших неядерных взрывов. В германском городе Оппау взорвалось более 12 тысяч тонн аммиачной селитры, ибо подрядчик, нанятый дробить слежавшийся запас, вместо порядка взрывов, указанного химическим заводом, ввёл свой. Взаимодействие независимых деятелей трудно организовать, даже если все они добросовестны.
Нынче стандартным приёмом недобросовестной конкуренции стал разрыв технологической цепочки. Всероссийский НИИ твёрдых сплавов в советское время входил в научно-производственное объединение с заводом, выпускающим его разработки. Заодно на заводских установках шли институтские опыты: жаропрочную металлокерамику трудно обрабатывать в комнатных условиях. В 1994-м московский комбинат твёрдых сплавов выкуплен шведским конкурентом Sandvik Coromant и с тех пор производит его устаревшие изделия: сливки с новинок шведы снимают сами. Институт же получает премии за находки многодесятилетней, а то и многовековой давности: новое ему в одиночку не под силу.
Конкурируют и государства. Ракета «Булава» терпела на испытаниях множество неудач, помимо прочего, потому, что в 1990-е немалую часть предприятий, производящих космические комплектующие (от спецсплавов до уплотнительной резины), скупили иностранцы и перепрофилировали или закрыли. Сейчас технологические тонкости приходится осваивать заново едва ли не с нуля, вновь проходя сложнейший путь, уже изученный - с немалым трудом! - в 1950-е.
Возможно, в 1922-51-м, когда Мизес писал «Социализм», взаимозависимость производств ещё не была столь очевидна (хотя уже тогда авто- и авиазаводы работали с сотнями поставщиков). Но сейчас отказ от вертикальной интеграции выглядит уже не прозрением, а предрассудком автора. Впрочем, это относится и ко всем прочим исследованным мною либертарианским идеям. Остаётся лишь пожалеть, что экономический блок нашего правительства всё ещё пребывает в плену соблазнительной простоты либертарианства. Той самой простоты, что хуже любого воровства.
