И последнее. Отправка еврофаковцев на учебу ненавязчиво сравнивается с аналогичным поступком Петра Великого. И в этой параллели есть определенный смысл: импульсивный царь тоже в свое время предпочел эволюционной преемственности «шоковую терапию», хотя по сути продолжал все то, что гораздо спокойнее, разумнее и национальнее начинали осуществлять его предшественники. Кроме того, многие ученые давно уже связывают с этой петровской акцией начало процесса принципиального отрыва русской элиты от народа. А кончился этот отрыв, как известно, Октябрьским взрывом. Не мной замечено: нелепо рубить в Европу окно, а тем более – отдушину. Дверь надо ладить. Такую, чтобы открывалась и в ту, и в эту сторону. Но не ногой, конечно…
Сейчас, когда я пишу эти строки, операция «Гром в пустыне» еще не началась, но может начаться в любой момент. Телевидение постоянно держит нас в курсе подготовки удара по Ираку. Вот взлетают с палубы авианосца крылатые боевые машины, похожие на те, что мы видели в фильме «Звездные войны». Вот из транспортных самолетов спускаются веселые американские солдаты, экипированные, как собравшиеся в Палестину крестоносцы. А вот и сам усатый Саддам Хусейн, настырно отказывающийся допустить международных экспертов в свои дворцы. На него европейский принцип «Мой дом – моя крепость» не распространяется.
Все это, честное слово, напоминает рекламную кампанию дорогостоящего боевика, премьера которого искусно откладывается для того, чтобы подогреть азарт зрителей и увеличить сборы. И пока весь мир, затаив дыхание, ждет оглушительной премьеры, легковерную публику пичкают интервью с кинозвездами, рассказывают ей о каскадерских трюках, показывают специально сконструированного для этой ленты электронного монстра – величиной со статую Свободы.
Политика всегда театральна, даже водевильна, но когда она продолжается в форме боевых действий, отношение к происходящему традиционно меняется: кровь есть кровь. По крайней мере, так было раньше. Теперь на наших глазах происходит некое качественное искажение международной нравственности. Нам предлагают отнестись к неизбежным жертвам и разрушениям как к виртуальной реальности. И, вероятно, убедить в этом тех, чей жизненный опыт почерпнут в основном из компьютерных игр, не так уж сложно. Заметно и то, как предстоящая трагедия все более и более обрастает некими фарсовыми деталями. Человек, который должен отдать приказ о бомбардировке «аморального Саддама», сам в настоящее время занят тем, что, попавшись на «аморалке», отбивается от обвинений в оральных и прочих домогательствах, как говорится, несовместимых с занимаемой должностью. В. Жириновский, летя в Багдад голубем мира, попутно дает плюху российскому послу в Ереване, а потом ритуально купается в заповедном озере. Смех да и только!
Во всей этой несерьезности, как специально, тонут голоса здравомыслящих людей. А ведь и вправду: одно дело ракетно-бомбовый удар по Ираку, оккупировавшему Кувейт. И совсем другое дело – плановое кровопускание только за отказ показать тайные объекты. Но никто уже не обращает внимания на несоответствие преступления и наказания. Никто уже не вспоминает, что на планете немало государств, десятилетиями нарушающих нормы международного права и установки ООН. Это как в классе: строгий учитель выбрал одного озорника и порет его в назидание остальным юным хулиганам.
Косноязычная попытка президента Ельцина указать на рискованность такого поворота событий была просто пропущена мимо ушей нашим старшим заокеанским братом. Более того, отечественное телевидение вдруг начало интенсивно отмечать девятилетие (на редкость круглая дата!) вывода советских войск из Афганистана, освежая у россиян комплекс вины как раз накануне американской силовой акции. Но я не уверен, что у СССР было меньше геополитических причин для введения войск в Афганистан, чем у Америки для проведения операции «Буря в пустыне». Однако это никого не интересует – ведь в Афганистане пролилась кровь! Настоящая… Кровь же, которую прольют в Ираке, будет, очевидно, виртуальной. Если смотреть по телевизору…
Прочитал я тут недавно, что мой знакомый писатель-постмодернист получил к пятидесятилетию литературную премию. Когда-то такое, помнится, уже было – давали премии не за творчество, а за возраст. Ну, конечно, это было при застое! Стал я сопоставлять – и ахнул: «А ведь снова при застое живем!» Впрочем, если учесть, что английский язык, судя по вывескам, стал у нас вторым государственным, лучше назвать наше сегодняшнее состояние «нью-застоем».
Судите сами. При застое в страну ввозили хлеб и ширпотреб. За нефть и газ. Сейчас ввозится почти все. Если с прилавков убрать импорт, на них будет так же пусто, как на митингах Демвыбора России. При застое, если помните, производство группы «Б» отставало от группы «А». Сегодня вообще «А» упало, «Б» пропало… Если бы не Газпром, мы бы давно уже друг друга ели и огонь трением добывали! Прежде в Москву ехали за колбасой, потому что основная часть колбасы была в столице. Теперь в Москву едут за деньгами, потому что до восьмидесяти процентов всех денег – здесь. В результате в представлении окраинных жителей Москва как была, так и осталась не собирательницей, а обирательницей земель русских.
Побывал я недавно в школе – со старшеклассниками беседовал. До перестройки, рассказали они мне, народ был нищим и голодным, а богатыми были секретари райкомов. И тогда пришел Ельцин… Батюшки! Именно так, когда я учительствовал, предписывалось говорить о дореволюционной России: народ был нищим и голодным, а царь и капиталисты богатыми. И тогда пришел Ленин…
При застое основная часть интеллигенции была прикормлена. Думать она могла все, что угодно, но говорить только то, что надо. Немногочисленных инакомыслящих государство старалось держать в строгой захудалости, но это не всегда удавалось ввиду широкой международной поддержки антисоветских смельчаков. Нынче, наоборот, прежние инакомыслящие прикормлены (это гораздо дешевле ввиду их немногочисленности!) и говорят то, что надо. Если они начинают говорить не то, что надо, то испаряются из эфира, как плевок с каминной решетки. Вспомните хотя бы утраченную совесть русской интеллигенции Сергея А. Ковалева. Основная же часть интеллигенции держится в строгой захудалости, но может при этом думать и говорить все, что угодно, – на кухнях, как и прежде…
Продолжим наш сравнительный анализ. При застое химик руководил культурой. При нью-застое доктор исторических наук руководит военно-промышленным комплексом, а Немцов – реформами. При застое генсек вручал своему сыну, заместителю министра, ордена. При нью-застое президент вручает своей дочери бразды правления. И снова, как в прежние годы, на высшем уровне лобызаются. Смотрю телевизор: Ельцин и Кучма целуются, словно два крупных геополитических голубя. Нацеловались. В результате долги Украине прощены, а все договоренности идут в ущерб России. Значит, опять помогаем симпатичным государствам вопреки собственным интересам?
Можно еще долго проводить параллели между застоем и нью-застоем. Попробуйте сами на досуге! И задумайтесь вот о чем. Последнее десятилетие стоило нам страшно дорого: обобрана и вымирает основная часть населения, утрачены исконные земли, потерян международный авторитет, подорвана обороноспособность… Ради чего? Ради того, чтобы из застоя попасть в нью-застой…
Чуть больше года назад умер поэт Владимир Николаевич Соколов. Людям, по-настоящему разбирающимся в стихах, нет смысла разъяснять его место в русской поэзии XX века. Для тех, кто не разбирается, постараюсь пояснить. Давайте представим себе всю русскую поэзию текущего столетия в виде, допустим, десятиэтажного дома. Поэты, ушедшие и здравствующие, обитают в этом воображаемом здании каждый соответственно своему значению: чем крупнее талант – тем выше этаж. Про нахраписто экспериментирующую и графоманящую ораву в подвале этого поэтического чертога не стоит и говорить. Минуем второй этаж, где слышны куплеты да гитарный перезвон. Задержимся ненадолго на седьмом, около двери, откуда крепко тянет поэтическим потом и нобелевской лаврушкой. А теперь туда, вверх, на десятый – где Ахматова, Блок, Белый, Заболоцкий, Есенин, Георгий Иванов, Маяковский, Мандельштам, Соколов…
`Последние лет двадцать Владимира Соколова звали за глаза «классиком» – все понимали, что он один из немногих поэтов, которые будут представлять российскую литературу XX века в третьем тысячелетии. Это понимали даже выстраиватели советских литературных иерархий: Соколов был лауреатом Государственной премии СССР. Вроде бы не оспаривали это и устроители поминок по советской литературе: Владимир Николаевич стал первым лауреатом возрожденной Пушкинской премии. Он никогда не занимался политикой – только поэзией, что в период торжества партийности литературы строго не приветствовалось. Но ему, Соколову, прощалось. За талант. Тяжко выговорить, но уйди он из жизни тогда, лет десять назад, государство на его могиле поставило бы достойный памятник, а на стене дома в Лаврушинском переулке уже давно висела бы мемориальная доска. Бог отпустил Соколову иной срок – весной этого года ему бы исполнилось 70. Поэт со своими жизненными и творческими принципами почти десятилетие прожил в новой, постсоветской эпохе. Не старался ухватиться за сучья противоборствующих ветвей власти, не участвовал в президентских кампаниях. Он просто служил великому русскому слову. С тем и ушел…
