— От матери за рваную одежду и разбитые коленки доставалось?
— Маме футбол поначалу категорически не нравился. А после того как летом 1975-го в своем втором матче за взрослую команду «Волгаря» я травмировал мениск, она и вовсе начала воспринимать его в штыки. С выезда я вернулся с лангеткой на колене, которая вызвала у мамы ужас. «Надо заканчивать с этим футболом!» — разносился по дому ее крик. «Подожди, все образуется», — успокаивал я. Только потом, когда мной заинтересовался московский «Спартак», мама смирилась с моим увлечением. Больше того, приняла его и стала переживать за мою игру. Отец же сидеть перед телевизором не мог. Уходил в туалет, курил там одну сигарету за другой и периодически выглядывал, чтобы узнать счет.
— Классным вратарем вы стали очень быстро, в 1980 году уже выступали за сборную на московской Олимпиаде. К домашним Играм команда готовилась долго?
— Мы начали подготовку еще в 1979 году, когда выиграли Спартакиаду народов СССР. К тому времени уже было решено, что командой будет руководить главный тренер «Спартака» Константин Бесков. Он собрал состав и начал регулярно проводить товарищеские матчи. Главный же подготовительный сбор начался за три недели до старта Олимпиады. По турнирной дистанции мы шли успешно, предстоял полуфинал со сборной ГДР. Однако в день игры на базу приехал председатель Спорткомитета Павлов в сопровождении свиты. Пошли накачки: мол, ребята, не подведите, на вас смотрит вся страна. Такие разговоры настроения не прибавляют, все и так на нервах... Хотя обыгрывать немцев мы должны были по-любому. Но соперник забил нам уже на первых минутах встречи, а потом мяч упорно отказывался идти в их ворота. Один Вагиз Хидиятуллин запорол немыслимое количество голевых моментов, компанию ему составил и Валерий Газзаев. Перед матчем за третье место с югославами на базу вновь прибыло начальство, только уже с другим настроением. Лозунгов и призывов не было, вместо них звучали проникновенные просьбы: надо взять хотя бы «бронзу», без медали будет совсем плохо. С поставленной задачей мы справились, но на душе от этого легче не стало. Финал ГДР — Чехословакия смотрели с одной общей мыслью: на месте немцев должны были быть мы. Это, кстати, оказались единственные соревнования московской Олимпиады, за которыми мы следили непосредственно на стадионе. Все остальное видели только по телевизору.
— К тому времени вы уже два с лишним года выступали в «Спартаке». Слышал, наряду с Федором Черенковым даже являлись любимчиком Бескова.
— Это правда, Константин Иванович мог простить нам то, за что с других игроков спустил бы три шкуры. Но это не значит, что мне от него не доставалось. Просто отношения с тренером строились на другой, доверительной основе. Вспоминаю, например, свой юбилейный, трехсотый матч за «Спартак», дело было в Алма-Ате. После игры мы с ребятами собрались, отметили это событие. Константин Иванович узнал, вызвал меня на разговор, начал предъявлять претензии. «Но мы же ничего запрещенного не делали! — недоумеваю. — Просто собрались, попили пивка, пообщались». Бесков задумался: «Хорошо, отложим этот разговор. Посмотрим, как вы проведете следующий матч». «Даю слово, что вы разочарованы не будете», — отвечаю. В следующем туре выходим, хлопаем вильнюсский «Жальгирис» — 2:0. Все, больше эта тема у нас не поднималась.
Или другая история. После окончания сезона Бесков ездил в Кисловодск на отдых. Однажды я собрал команду и предложил ребятам последовать примеру тренера, отправиться всем вместе в санаторий. В итоге поехало человек пятнадцать — кто с женами, кто с подругами. Когда Константин Иванович увидел всю нашу компанию, то просто обалдел от такого единения. Через несколько дней он пригласил всю команду в ресторан. Посидели, расслабились немножко. Говорят, следующим утром будет хаш. Значит, надо встать в пять часов, его же едят на заре. Пришли, сидим за столом. Константин Иванович накатил рюмочку и ест с аппетитом. А нам в рот ничего не лезет. Раннее утро, суп горячий, жирный… Бесков это заметил, интересуется: чего, мол, такие мрачные? Я за всех отвечаю: «После пары рюмок хаш хорошо идет. А нам-то как?» Он кивает: «Понимаю, на что намекаешь. Вот скажи мне как капитан: будем мы на следующий сезон в призерах?» «Обещаю, будем», — отвечаю. «Ну хорошо», — говорит и разрешил нам тоже выпить. После этого хаш совсем по-другому пошел. Ну и мы не подкачали, через год в чемпионате СССР второе место заняли. Из таких вот нюансов и складывались мои отношения с тренером. Бесков знал: если я от имени команды дал слово, он может не беспокоиться. Доверял и прощал многое.
— Были случаи, когда не прощал?
— Если команда заступалась за виновного, тренер в основном менял гнев на милость. Но случалось, что он упирался, тогда уломать его было невозможно. Особенно если футболист находился на сходе и на это место уже присмотрели другого. Бесков в этом смысле был достаточно жестким человеком, с отслужившими свой срок расставался безжалостно. Из-за потери формы «Спартак» покинули многие: Гаврилов, Поздняков, Шавло, Романцев… Последнего команда потеряла буквально на ровном месте. Мы возвращались на поезде после выездного поражения от минского «Динамо». И разозленный Бесков в тамбуре громко высказал кому-то из помощников пару нелицеприятных слов о Романцеве. Олег их услышал, обиделся. «Все, — сказал, — больше на тренировку я не приду». Мы думали, это было сказано в эмоциях, начали его уговаривать. Но Романцев остался непреклонен.
Мне даже сейчас тяжело это вспоминать, мы с Олегом крепко дружили. Все праздники отмечали вместе — с ним, Ярцевым, Хидиятуллиным. Эта дружба началась, когда Романцева выбрали капитаном. Он сразу подошел ко мне, попросил: «Ринат, нужна твоя помощь. Одному мне с ребятами не справиться». Тогда в команде собралось много молодых игроков, их нужно было объединить в коллектив. Вот мы этим и занимались. На Новый год Олег надевал костюм Деда Мороза, я наряжался в Снегурочку и мы навещали партнеров, вручали подарки. Квартиры игрокам команды выдавали тогда в одном районе, мы все были соседями. В одном доме в Сокольниках жили, к примеру, Сорокин, Сидоров, Самохин, Шавло… Когда Романцев ушел, капитаном стал я и постарался сохранить это единство. Московский «Спартак» начала — середины 80-х был удивительной командой со своей неповторимой атмосферой. Этот дух сохранился до сих пор: мы, игроки того поколения, постоянно встречаемся, выступаем в ветеранских турнирах.
— Но ведь «Спартак» пополняли игроки с разным характером и воспитанием. Приходилось одергивать новичков, ставить их на место?
— Кто бы ни приходил в команду, мы сразу же брали его в оборот. Чтобы человек влился в коллектив и знал, что такое московский «Спартак». Не только в игре или на тренировке, но и в жизни. Если собираемся вместе после сезона в ресторане — была у нас такая традиция — значит, прийти должна вся команда. Никакие отмазки и оправдания не принимались. Индивидуалисты, конечно, все равно встречались — например, Александр Бубнов старался держаться в стороне. Но даже его мы сумели перевоспитать, и он уже не был таким отшельником, как в «Динамо».
Иногда приходилось ставить людей на место. В «Спартак» приглашали лидеров других команд, которые, оказавшись в Москве, порой чувствовали себя суперзвездами. Одним из таких игроков, например, был Виктор Пасулько, перешедший к нам из «Черноморца». Классический одессит с гонором и замашками незаменимого: мол, вот он я, принимайте. Что мы делали в таких случаях? Разговаривали с людьми, объясняли, куда они попали. Без применения силы, без мордобоя — но жестко.
Помню один случай. Были какие-то посиделки, на которых присутствовала вся команда. На следующее утро тренировка — все бегают, работают в поте лица, а один игрок стоит. Подхожу к нему: «Что случилось?» «Тяжело после вчерашнего», — отвечает. «Нет уж, дорогой, — говорю. — Или паши, или в следующий раз сиди вместе со всеми, но соблюдай режим». Бесков же тоже не слепой, все видит. Человек наверняка пил не один, значит, подозрение падает и на других футболистов. Зачем же весь коллектив палить?
— Сейчас все штрафные санкции за нарушения прописаны в контрактах игроков. Вам было проще?
— Наоборот, нашему поколению приходилось гораздо сложнее, чем нынешним футболистам. Сейчас игроки подписывают долгосрочные контракты, на два-три года. Если кто-то нарушил режим, он заплатит штраф и продолжит выступать дальше. Штраф, к примеру, составляет тысячу долларов, а зарплата — двести — триста тысяч долларов в месяц. В мое время все было по-другому: контрактов не было, футболиста просто зачисляли в команду. Ребята, в игре которых тренера все устраивало, могли выступать в одном клубе по десять — пятнадцать лет. Но если наставнику что-то переставало нравиться — все, пиши заявление. А уж коли нарушил режим, это приравнивалось к смертному приговору, ничего уже не поделаешь. И нужно было еще очень постараться, чтобы тебя взяли в другую команду. Потому все игроки держались за свое место. Молились: лишь бы не выгнали.
