Новая философия
В европейском гуманитарном знании продолжается дискуссия о сущности языка в "постнациональном мире", и связана она с полемикой вокруг понятия нации. Многие учёные исходят из известного определения Бенедикта Андерсона ("нации - это воображаемые сообщества"), выводя из него и отрицание понятия "национальный язык", который также признаётся воображаемым идеологическим конструктом (что, кстати, восходит к идеям М. Бахтина). На этом основании распространение английского языка считается естественным процессом, отражающим новую глобальную идентичность носителей передовых взглядов. Английские названия товаров и рекламные стратегии представляют глобальную эстетику, глобальную систему ценностей, которая через них утверждается в повседневности. Тем самым создаётся и новая система убеждений и социальных поведенческих образцов. Важнейший результат этого не языковое воздействие англицизмов само по себе, а возникновение элиты, ориентирующейся на глобальное, её культурное отчуждение от остальных и возникающая из-за этого социальная поляризация. Английский в неанглийском контексте свидетельствует о современности говорящих и символизирует власть. Именно поэтому, считают многие учёные умы, усилия пуристов бесплодны - они направлены не на первопричину языковых заимствований.
За рассуждениями такого рода стоит идеология глобальных монополий, для которых важно "свободное движение людей и капиталов". Национальные границы и территории - препятствие для глобализационной политики. Не очень нужны ей и национальные языки. Язык в таком случае обязательно должен быть представлен как произвольный набор знаков, как инструментарий, который лишь служит переносу информации, в принципе заменим любым другим набором знаков, не вызывает эмоций и не влияет на мышление. Если все идеи будут (конечно же, постепенно и в не полной пока мере) реализованы, то исчезнет и разница между коренным жителем и мигрантом - просто не станет критериев их различения. Опоры лишатся идеи любви к своей родине и народу.
При формировании политического, культурного и этнического самосознания язык играет центральную роль. Там, где намерены укрепить сплочённость общности, всегда апеллируют к языку. В различных исторических контекстах он предстаёт как самой природой данная форма выражения сообщества, глубоко укоренённая в его культурной, а иногда и этнической идентичности. Сегодня же все эти идеи объявляются социальными конструктами - продуктом манипуляции - и отбрасываются. Такой подход объясняет и появление многочисленных терминов: "постнациональный", "наднациональный", "глобальная идентичность". Создание глобальной идентичности уже идёт и выражается в появлении метроэтничности - типажа жителя крупного города, ориентированного лишь на "индивидуальный жизненный проект" с гедонистическим уклоном и не отягощённого национальной идентичностью. Говорит он, разумеется, на английском.
Существует, наконец, историческая специфика развития некоторых стран, на которую также необходимо обратить внимание. Приведу в пример Германию - в статусе наших языков и наций, сколь странно это ни звучит сегодня, много общего.
В германском гуманитарном знании по известным историческим причинам весьма распространён отрицательный взгляд на понятия нация и национальный язык. В академических кругах выражения "национальная идентичность" избегают; а если всё же заходит речь на сходные темы, пользуются выражением "культурная идентичность".
В лингвофилософских рассуждениях о современном состоянии немецкого языка ставится вопрос о том, почему немецкий столь легко сдаёт свои позиции. Нередко исследователи видят причину в недостаточно прочной немецкой идентичности и объясняют это общественной обстановкой и идейными тенденциями в Германии после 1945 года, когда молодым немцам последовательно прививалось чувство вины за преступления нацистского режима. Даже требования ввести закон о защите языка, аналогичный французскому, встречают идейное сопротивление: в 2001 году немецкий политик Э. Вертебах внёс в бундестаг предложение принять закон о немецком языке и закрепить его государственный статус, однако это предложение дважды (!) было отклонено. Публичные выступления в защиту немецкого языка рассматриваются как противоречащие духу политкорректности, который в современной Германии, как пишут сами немцы, включает чувство национального смирения.
Разумеется, нелепо отрицать, что обмен с другими языками и культурами ведёт к взаимному обогащению. Речь, однако, идёт о том, что на кону оказались культурный статус и роль национальных языков. Могут и должны ли страны (и если да, то как) защищать свои лингвистические ресурсы, противостоя глобалистскому неолиберальному дискурсу? Полагаю, что безусловно должны - без вмешательства общественных сил и русский язык рискует со временем попасть в число слабеющих языков, будущее которых ограничивается частной сферой и фольклором. История знает примеры возрождения языков путём сознательных и организованных коллективных усилий. Например, так был возрождён иврит.
У глобализации есть два аспекта - объективный, естественный ход вещей и искусственный, создаваемый через политику, экономические условия и идеологию. На искусственную составляющую можно и должно воздействовать, если мы хотим сохранить свой язык и свою культуру и историю. Какую бы позицию ни занимал тот или иной лингвист по отношению к вопросу о выживании родного языка, в одном едины все: очевидно, что языковые изменения не могут обсуждаться лишь в терминах лингвистики, поскольку они теснейшим образом связаны с социальными, политическими и экономическими тенденциями. Настало время вновь вернуться к вопросу о том, что же становится основным фактором разрушения языков, пренебрежения ими, их низкого престижа, и осмыслить, в какой области лежит ответ на этот вопрос.
Стрельцы идут!
ЖИВАЯ ИСТОРИЯ
Наталья ЯКОВЛЕВА, ОМСК
Это было почти всерьёз. "Враги" навалились со всех сторон. Надо держаться! Сабля тяжелеет в руке. Вместе с яростными криками из глоток ратников вырываются клубы пара. Они застывают в морозном воздухе,
пеленой зыбкого тумана покрывая "поле сражения", и красное солнце вскоре повисает над мнимым побоищем, тускло отражаясь в клинках и латах.
Доспехи прадедов
"Битва", случившаяся на площади возле Омской крепости, оказалась бескровной. Стрельцы снимают с разгорячённых голов шлемы и оказываются совсем юными. Большинство "древних русичей" пока безусы. Правда, в плечах у каждого - косая сажень. Не потому, что все - богатыри, просто ещё доспехи не сняли. А под ними ещё кафтаны, чуги[?] Правда, чтобы просто носить на себе кольчугу, не говоря уже про то, чтобы биться в ней, надо обладать недюжинной силой. Самый лёгкий доспех - кольчужная рубашка с вплетёнными пластинами, весит от 6 до 12 килограммов. Когда надеваешь в первый раз, трудно даже дышать, не то что двигаться. Самый тяжёлый - бахтерец, состоящий из соединённых вместе колец и пластин, расположенных наподобие рыбьей чешуи, и вовсе тянет на 22 килограмма. Но по чину и доспех - он принадлежит главному омскому богатырю, руководителю общественной организации "Лаборатория исторической реконструкции "Наследие Сибири" Василию Михайловичу Минину.
Историческая реконструкция - новое увлечение, которое завоёвывает всё больше сторонников в нашей стране. Первые клубы, объединявшие любителей живой истории, в России появились в конце 80-х. Начиналось всё с ролевых игр, возникших из увлечения книгами, - моделирование описанных в книгах ситуаций, костюмов, поведения героев. Меняются костюмы, декорации.
Исторические реконструкторы восстанавливают реальность, которая мало похожа на театр. По сравнению с ролевиками они - специалисты, причём узкие. Для игры это слишком серьёзно, а для хобби - затратно. Прежде чем выйти на настоящий "бой", мальчишки должны многое узнать и многому научиться. Курс обучения в ЛИРе, разработанный Мининым, составляет три года. В первый мальчишки изучают теорию - читают книги, сидят в архивах. Во второй - мастерят себе одежду и защитные приспособления. В одной кольчуге - около 20 тысяч колец, почти полторы тысячи стальных пластин. Кольца надо скрутить из стальной проволоки, пластины - выковать. Соединить всё это вместе - тоже дело нелёгкое. Плести кольца, например, можно несколькими способами, один сложнее другого - драконьей чешуёй, верёвочкой, фартуком[?] И только на третий год юному "наследию Сибири" дозволяется приступить к изготовлению оружия.
