Другое дело – автор этих строк, ограбленный в рамках статьи 146 Уголовного кодекса. Не указано имя, не оформлен переход прав, не выплачен гонорар. Даже сплясать не дали в финале.
Сообщаю людям высокой культуры, призывая Бога в свидетели: у Бабеля нет героини по имени Лиза Мельникова. Её не создавало и восхитительное одесское мифотворчество. Это мой персонаж – русская анархистка, чья высокомерная дерзость покорила Крика во время ограбления ресторана. У Бабеля нет героя по прозвищу Мимо Кассы. Его не создавало и неисчерпаемое одесское мифотворчество. Это мой персонаж – нелепый грабитель, который ворвался в лавку скобяных изделий и только у кассы обнаружил, что забыл револьвер. Я дал ему имя реального человека. Сруль Нахамкис – это дальний родственник Бабеля, которого раскопал (ну не буквально, конечно) одессит Ростислав Александров.
Очевидные всплески постановки, радующие зал, – ограбление ресторана со стихами Багрицкого на устах, ограбление банка под анархистскую проповедь и экзекуция Мимо Кассы. Он раздел Шаляпина, мирно гуляющего накануне концерта, и за это преступление, позорящее городской бандитизм, Беня Крик придумал ему особое наказание.
Всё это вырвано с мясом из моей повести «Трагедия чёрного рыцаря» (она же «Рыцарь с большой дороги»), дважды опубликованной в газете «Совершенно секретно» и вошедшей в книгу про авантюристов России. Да и сам главный герой в постановке наделён чертами, которых у Бабеля нет. Его персонаж – это хмурый и расчётливый бандюган, полностью погружённый в свой маленький этнический мир. Это человек, который за три тысячи рублей женился на мужеподобной Баське. Героя поднимает текст Бабеля, но сам он приземлён и вульгарен.
Мой герой абсолютно другой. Он наделён артистизмом, чувством юмора и мечтательностью. Моя повесть в своё время и родилась как спор с классиком. Меня вдохновило маленькое литературное открытие. Я догадался, как родилось имя «Бенцион Крик», которое очевидно не подходит герою Бабеля. В нём слышится чуждость статичному, погружённому в расчёты и склоки миру бабелевского детства. Оно из другого мира, из книг про морских разбойников, наполняющих юную душу жаждой приключений и подвигов. В период отрочества писателя была крайне популярна сказка Джеймса Барри о Питере Пэне, где действует Капитан Крюк. Вслушайтесь: «Ка-пи-тан Крюк» и «Бен-ци-он Крик». Это неслучайное созвучие и неслучайное совпадение по слогам.
Бабелю явно нравился этот персонаж, умный, крутой и способный проявить милосердие. Наверняка мальчишкой Бабель играл в пиратов, представляя себя на корсаре и в абордажном бою. Отсюда в «Одесских рассказах» эта очевидная странность – еврейский бандит с таким именем.
Я поставил задачу – создать героя, которому имя Бенцион Крик подходит. И оттолкнулся от истории Моисея Винницкого, он же Мишка Япончик, но наполнил бандитскую душу мечтой – ностальгией по рыцарству. Я наделил своего героя артистизмом и поэтичностью. Я создал трагикомедию, не взяв ничего из одесского мифотворчества. Я намеренно не использовал «одесский язык». Не потому, что он мне не нравится, а потому, что мой герой, воспитанный на европейской классике, на нём говорить не может.
Я не нарушил прав наследников Бабеля, поскольку создал другой персонаж, а такого объекта авторского права, как имя персонажа, не существовало в 2004 году и не существует сегодня. Использование имён чужих персонажей (с почтительным указанием на автора, как у меня, или без такового) – это целая литературная традиция. У нас ей следовали, к примеру, Пушкин и Салтыков-Щедрин.
И вот черты моего героя оказались перенесёнными в постановку Ермоловского театра. Прямые цитаты из моей повести рассыпаны по всему первому акту и искажены «под Одессу». У меня: «Это плохо, господа, что вы не интересуетесь поэзией». В спектакле: «Плохо, господа, шо вы не интересуетесь за поэзию».
Всё понимаю. «Одесские рассказы» прекрасны. По ним плачет сцена. Но возникает проблема. Ставить Бабеля по Бабелю – это значит делать шоу для зала с тремя рядами, два из которых будут не всегда заняты. Бабель – превосходный стилист, тонкий и глубокий писатель, но драматургия – не его конёк явно. Поэтому деятели искусств несут отсебятину, что вполне позволительно, или обращаются к чужим повестям.
В своём интервью режиссёр «Одессы 913» Родион Овчинников говорит, что провёл глубокие изыскания и написал сценарий пополам с классиком.
А классиков-то в данном случае два…
Я б в философы пошёл...
Общество / Человек / О, времена!
Теги: плагиат , право , законодательство , наука
Докторский корпус считается элитой любой науки. В философии всю вторую половину прошлого века число докторов соотносилось с числом кандидатов примерно как 1:10. Сейчас это соотношение близко к единице.
Если раньше элитный круг складывался в основном из вузовских преподавателей и работников научных учреждений, то теперь туда интенсивно проникают чиновники, политики, бизнесмены. Причём без соответствующего образования. С дипломами инженера, учителя, юриста, экономиста, даже музыканта. В других сферах такое исключено.
Всё больше появляется докторов не по основным философским направлениям («онтология и теория познания», «философские проблемы естествознания» и т.д.), а связанным в лучшем случае с общенаучной проблематикой («этика», «эстетика», «культурология», «религиоведение» и т.д.). Нельзя сбрасывать со счетов и влияние отечественного рынка, широкого распространения платных публикаций и платных защит, которые касаются прежде всего докторских диссертаций. Увеличивается количество людей, защитившихся не в общепризнанных философских центрах, а в местах, в которых специализированные советы появились относительно недавно и где крупные авторитеты отсутствуют.
Как наука философия несвободна от неопределённости, затрагивающей прежде всего связь между любовью к мудрости, совокупностью обобщённых положений других наук (логики, психологии, этики и т.д.), некоторыми вненаучными (не обязательно антинаучными) явлениями мировоззренческой и идеологической направленности, образованием.
Как вузовская дисциплина философия несвободна от противоречивости. Её преподавание, во-первых, охватывает всех студентов, хотя нуждаются в ней лишь будущие профессиональные познаватели (учёные, работающие в фундаментальных науках, и художники, создающие обобщающие произведения искусства), а также специалисты по воздействию на человека – психологи и педагоги. Во-вторых, ведётся на втором курсе, когда интеллектуальная основа ещё не сложилась. В-третьих, рассчитан курс для всех (кроме будущих философов) в одинаковом объёме. В-четвёртых, игнорируются различия культур, к которым принадлежат студенты.
Процесс преподавания предельно формализован учебно-методическими комплексами, рейтингами, аттестациями и т.д. Над каждым довлеет балловая система, отражающая так называемый коэффициент активности. Если он окажется ниже минимума, его субъект может быть уволен, независимо от учёной степени, успехов в науке, лекторского мастерства и т.д. На учебную работу отводится 50% часов. На научную же – только 12,5%. Но быть хорошим преподавателем, не будучи продуктивным учёным, невозможно.
Да, невозможно, конечно, не обратить внимания на пассионариев, стремящихся к цели вопреки всему и пренебрегающих иногда условиями. Но они крайне редки. Более распространена другая группа докторов, работающих в вузах, чаще провинциальных, и ориентирующаяся на административные должности: ректора, проректора, декана, заведующего кафедрой и т.д.
Многие доктора не читают спецкурсов, без чего качество преподавательской деятельности снижается. Объективно это объясняется тем, что в условиях отечественного рынка и двухступенчатости высшего образования спецкурсы нужны не всем вузам. Субъективно – тем, что часть докторов сама к этому не стремится, так как содержание её научной продукции либо далеко от потребностей, либо давно установлено и помещено в другие контексты. Причина и в том, что при чтении общих курсов некоторые лекторы излагают общеизвестные положения потому, что не имеют философского образования и специализируются в вопросах, далёких от читаемого.
Близкой оказывается ситуация и в научной работе. Написание монографий, разрешающих крупные научные проблемы, и статей, поднимающих актуальные вопросы, – явление нечастое. Чаще дело ограничивается либо учебными пособиями, которых и так немало, либо так называемыми научно-методическими разработками, на пользование которыми как средством, облегчающим подготовку к экзамену, авторы ориентируют своих студентов.
Вытекающие из всего этого перспективы очевидны не только тем, кто ведёт научную и преподавательскую работу в философии, но и тем, кому она необходима как мировоззренческий и методологический ориентир. И сам собой напрашивается вопрос: для чего нужны доктора философских наук?