— То, что вы говорите, Николай, наверное, имеет право на существование. Вот только зря трогаете Сергея Филина, ставите под сомнение его тяжелую травму после покушения.
— Я задаю вопросы, на которые никто не хочет отвечать. Когда очень стараются в чем-то убедить, пытаюсь понять: а зачем? В ситуации с Сергеем с самого начала была странность. Я имею опыт общения с людьми, пострадавшими от сильных ожогов, прекрасно представляю, что это за мука. А тут нам рассказывают о кислоте в лицо и через сутки показывают человека по телевизору… В последние месяцы упорно навязывается тезис, что Филин ослеп. На днях одного талантливого исполнителя сняли с роли в новом балете «Онегин». На вопрос «Почему?» немецкий репетитор ответил, мол, Сергей Юрьевич посмотрел и решил, что вам пока рано танцевать эту партию. Артист резонно заметил: «Но ведь Филин ослеп. Как он мог увидеть?» Реплика осталась без ответа. Тем не менее солист выведен из спектакля. Вот я и спрашиваю...
— Это не отменяет элементарного сочувствия к пострадавшему.
— Откуда знаете, выразил я его или нет? Вы постоянно со мной общаетесь, мы с вами живем в одной квартире?
— Опираюсь на публичные источники, ваши комментарии в прессе.
— И я обо всем сужу по публикациям. Многое не сходится с реальностью. В первый же день сказал: произошла трагедия. Хотите, чтобы заплакал? Могу легко это сделать, меня хорошо учили актерскому мастерству. Или прикажете к каждому интервью прикладывать баночку со слезами? Послушайте, ну почему никто не сочувствовал, когда я год болел, шесть месяцев провалялся на койке, за три недели перенес десять операций под общим наркозом? Филину не задавали таких вопросов, хотя он ни разу мне даже не позвонил. А в мою душу все лезут, хотят увидеть, что там! Радуюсь я или огорчаюсь — это мир, куда не собираюсь никого впускать. Хотите меня в чем-то обвинить?
— Зачем? Лишь добавлю, что с марта трижды был в клинике Аахена у Сергея и в последний раз наблюдал практически незрячего человека, которого надо водить за руку, предупреждая о количестве ступенек…
— Допустим. И какое это ко мне имеет отношение?
— Ваши вопросы повисают в воздухе, вот и реагирую, как могу.
— В отличие от вас в Аахене я не был и не собирался туда ехать. Кстати, вы в курсе, что планируется приезд пострадавшего на гастроли в Лондон и его чудотворное прозрение? Очередной пиар-ход! Готовьте английскую визу…
— А если этого не случится, извинитесь?
— За что?
— Хотя бы за тон.
— Я никого не оскорблял, лишь произнес вслух то, о чем все говорят в Большом. Филину и его семье уже сняли квартиру в Лондоне. Зачем, спрашивается? Он худрук балета, а не оперы, ему надо видеть, а не слышать…
— Ладно. Тогда последнее суждение, хотя, думаю, оно не понравится ни вам, ни Сергею. В этой истории вы оба, похоже, оказались жертвами и заложниками. Пусть и с разных сторон.
— Я со школьной скамьи был большим поклонником Филина, относился к нему с пиететом. У нас разница в выпуске четыре года. С 2005-го мы сидели вдвоем в одной раздевалке и часто общались. Когда Сергей организовал письмо против меня и сам собирал под ним подписи, я перестал разговаривать с ним.
— Николай, я не адвокат одному и не прокурор другому. Да и спрашивал не об этом.
— Отвечаю. Сергей позволил использовать себя против меня. А может, это и был его план. Но я на роль жертвы не гожусь. Как объяснить? Когда бежишь по дороге, а впереди большая лужа, надо ускорить шаг, чтобы меньше обрызгаться. Если остановишься, увязнешь. Вот и пытаюсь не сбавлять темп…
— Но на сцену уже не выйдете?
— В середине июля должен танцевать в Лондоне. Не с Большим театром. Хотя и на той же площади, где стоит «Ковент-Гарден»…
— И как билеты? Продаются?
— Не интересовался. Знаете, я двадцать девять лет на сцене и за эти годы ни разу не посмотрел через глазок в занавесе на зрительный зал. Никогда в жизни! Я по-другому устроен, неужели не поняли?
Быть! / Искусство и культура / Искусство
Быть!
/ Искусство и культура / Искусство
О режиссере Дмитрии Крымове рассказывает актер Валерий Гаркалин
Наши отношения с Димой Крымовым очень личные. Потому что родились из моей самозабвенной любви к Эфросу, его отцу, и преклонения перед его мамой Натальей Анатольевной Крымовой. А свел, сблизил нас поэт Андрей Чернов, который сделал совершенно новый перевод «Гамлета». Никаких планов не было, просто общий интерес к словесности. «Хорошо бы поставить этот перевод», — заметил я по окончании чтения. «А Гамлета кто сыграет?» — подхватил Дима. Ответил не задумываясь: «Я и сыграю». Представляете, только что отгремели «Ширли-мырли» — и вдруг на сцену Театра Станиславского Вася Кроликов выходит в роли принца датского в спектакле режиссера, который никогда еще ничего не ставил, а был известен как хороший художник и сын знаменитых родителей. Он замечательно придумал спектакль, позвав эфросовских артистов. Клавдия репетировал Николай Волков, Гертруду — Ольга Яковлева. Получилась история о семье, об отце, матери, брате и сестре, о любимой, о друге... Мы размышляли о человеческой природе и о том, как легко можно разрушить и даже уничтожить то, на чем строится вообще человеческая жизнь. Вот это так прозрачно стало в нашем «Гамлете». Никаких философствований, экзистенциальных вопросов. Конечно, знаменитый монолог остался, но он звучал по-другому и не был главным. Главным стал монолог антивоенный: «Идут за славой 20 тыщ самцов / К своим могилам, как к чужим кроватям...» Это был единственный момент спектакля, когда мой герой повышал голос. Здесь он не был в одиночестве и нигде не прислонялся «к дверному косяку». Он никогда не был один. Он был раздираем сложившейся ситуацией, ибо все, что он натворил, он натворил не рефлексируя, не раздумывая, а ровно наоборот. Вот что было важно.
С этого спектакля начался путь режиссера Дмитрия Крымова. А я исправно по его звонку приходил за несколько дней перед каждой следующей премьерой, чтобы помочь с артистами. Не потому, что сам он не справляется, но ведь его труппа состоит из моих учеников разных поколений. Он, как хищник, отбирал всегда самых тепленьких, чистеньких, хорошеньких. Однажды Дима позвонил мне и попал во время урока, я говорить не мог, извинился, а он не сразу отключил телефон, увлекся и прослушал все занятие. Мне было приятно, когда он потом признался, что готов бы был каждый день внимать моим рассуждениям об артисте. Но вообще-то он часто прикидывается, будто ничего в нашем деле не понимает. Крымов любит, когда идет процесс придумывания спектакля. Атмосфера царит демократическая, каждый предлагает и кричит, шумит, перебивает. Назвать это профессиональным репетированием крайне трудно. Его спектакли не рождаются в муках, а изобретаются весело, по-хулигански, сочиняются с детской наивностью. Но наступает момент, когда он садится в зал и превращается в зверя, беспощадного и жестокого, не побоюсь сказать — палача актеров.
После «Гамлета» я в его спектаклях не играл, но когда ушла из жизни моя жена, он позвал репетировать бунинские «Темные аллеи», хотел мне просто помочь, поддержать. Там ведь речь идет о жизни и смерти, о роли женщины в жизни мужчины, только потом понимающего, что было всем смыслом жизни. Потом, запоздало. Для меня в этом спектакле так много про нас с Катей.
Когда мы работали, Дима соскребал облепившие меня ракушки, как со старого корабля после долгого плавания. Очень со мной потрудился. И меня радует, что про эту роль никто не скажет: «Тот самый Гаркалин». С ним всегда интересно ощутить в себе что-то новое.
Реально крут / Искусство и культура / Шоу-бизнес
Реально крут
/ Искусство и культура / Шоу-бизнес
Игорь Крутой: «У нас не бизнес, а парад амбиций. Доходит до того, что пригласить среднего западного исполнителя дешевле, чем позвать нашего»
