Он взял с собой переводчика и внимательно следил за происходящим. Ход процесса убедил его в достоверности предъявленных обвинений. Да, заговор и впрямь существовал — к такому выводу пришел Дэвис. «Считать все происходящее политическим спектаклем означало бы предполагать, что зрелище это создано гением масштаба Шекспира», — писал он в своей книге.
Он напрасно не обменялся мнениями со своим переводчиком. Им был Джордж Кеннан — специалист по России, впоследствии сыгравший выдающуюся роль в послевоенной смене курса США в отношении СССР, ставший послом в Москве и объявленный Кремлем нежелательным лицом. Кеннан был убежден в том, что московские процессы — грубая фальсификация, и докладывал об этом в Госдепартамент.
А в июне грянули аресты высшего командного состава Красной Армии во главе с Тухачевским. Не далее как в марте Дэвис устроил в Спасо-хаусе беспрецедентный прием для советских военачальников. Приглашения были разосланы 60 командирам всех родов войск, многие пришли с женами. Тухачевский сидел рядом с дочерью посла.
И вот теперь чуть ли не все гости того приема оказались врагами народа, предателями, шпионами и заговорщиками.
Зимой 1938 года пришел черед новой группы заговорщиков. 27 февраля Дэвис записал в дневник новость об аресте Николая Бухарина и еще 20 человек. 2 марта, в день открытия судилища, посол поспешил в Колонный зал.
По-человечески ему было жаль обреченных. На скамье подсудимых сидели его знакомые, люди, с которыми он общался по долгу службы и в обществе, а с некоторыми подружился. Всего год назад на подмосковной госдаче наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца сидели за одним столом первый зам наркоминдела Николай Крестинский, нарком финансов Григорий Гринько, Ворошилов, Микоян, председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР генерал Ульрих, прокурор Вышинский и он, посол Дэвис. У профессора Дмитрия Плетнева он лечился и, как всякий пациент с врачом, имел почти интимные отношения. И вот непреодолимая пропасть пролегла между ними.
Посла отделяло от подсудимых чуть более трех метров. Он старательно делал скорбное лицо. Ему очень хотелось, чтобы жертвы террора заметили его сочувствие: «Я надеюсь, они прочли в моих глазах скорбь, которую я чувствовал, глядя на них при таких обстоятельствах».
В фильме «Миссия в Москву» все три московских процесса сведены в один. Суду предшествует дипломатический прием на Спиридоновке, в резиденции наркома иностранных дел Литвинова. Заговорщики о чем-то шепчутся с дипломатами враждебных держав, а тем временем вредители взрывают завод. В ту же ночь и на следующий день предателей арестовывают: Бухарина — на улице, Радека — в ресторане, Ягоду — в служебном кабинете, Крестинского — в книжном магазине, Тухачевского — в ложе Большого театра, где он сидит вместе с семьей посла Дэвиса.
Марджори Дэвис: Блестящий спектакль! Просто поразительный!
За спиной Тухачевского появляется военный, шепчет ему что-то на ухо. Вместе они выходят. Японский посол в ложе напротив указывает помощнику на место, где только что сидел Тухачевский. Дочь оборачивается, видит пустое кресло, показывает отцу. Тот даже не заметил исчезновения маршала.
Джозеф Дэвис: Как зовут балерину?
Тухачевский: Уланова. Ее сравнивают с Павловой.
Эмлин Дэвис: Я видела Павлову в спектакле «Балле-Рюс» в Нью-Йорке!
Тухачевский: Вот настоящий русский балет, мисс Дэвис!
В следующей сцене западная пресса и политики беснуются:
— Сталин устроил чистку в армии?
Член британского парламента — другому:
— Общественность желает знать, какие обвинения предъявлены, и я намерен поднять этот вопрос в Палате общин!
— Сталин ревниво держится за власть!
— Мы должны разорвать отношения с Россией!
— Красная армия готовилась захватить Москву?
— Коммунизм разоблачен перед всем миром!
Американский рабочий показывает другому газету:
— Видел?
Заголовок на первой полосе: «Кремлевский мясник».
Палата представителей Конгресса США:
— Господин спикер! Американский народ требует правды об этой массовой чистке!
Колонный зал. От былых симпатий посла не осталось и следа. Подсудимые — злобные враги и человеконенавистники. Зато Вышинский, в котором нет ни малейшего портретного сходства с оригиналом, — воплощенная суровая справедливость. У свидетельской кафедры — бывший нарком внешней торговли Аркадий Розенгольц.
Вышинский: Вашей главной целью было расчленение СССР в пользу определенных иностранных государств?
Розенгольц: Да.
Вышинский: Подсудимый Ягода! У вас был разговор с Пятаковым о том, чтобы вывести из строя Кемеровский химический комбинат?
Ягода: Да, гражданин прокурор. Это было частью более обширного плана, имеющего целью парализовать оборонную промышленность.
Вышинский: Вы учитывали тот факт, что при осуществлении вашего плана рабочие заводов будут обречены на гибель?
Ягода: Человеческие жертвы были неизбежны. Раз уж мы решились следовать этим курсом, мы не могли принимать в расчет немногие жертвы.
Вышинский: Пятаков! Вы тоже были согласны принести невинные жертвы ради ваших, скажем так, честолюбивых планов?
Пятаков: Более или менее…
Вышинский: Не отвечайте мне «более или менее»! Да или нет?
Пятаков: Да.
Вышинский: Ответ, по крайней мере, откровенный. Гражданин Ягода! Вы признали, что все эти многочисленные акты терроризма и саботажа были частью плана ослабления Советского Союза. Вы принимали участие в составлении этой программы?
Ягода: Мы все участвовали. Но в основном это была программа Троцкого.
Вышинский: Вы заявляете это, потому что точно знаете?
Ягода: Я не встречался с Троцким, если вы это имеете в виду. Его нет в стране.
Вышинский: Да, это мне известно. Но откуда же вы знаете, что приказы, которые вы исполняли, отдавал Троцкий?
Ягода: Потому что он присылал нам письма с указаниями. Кроме того, двое наших поддерживали с ним прямой контакт.
Вышинский: Кто эти двое?
Ягода: Пятаков и Крестинский.
Вышинский: Подсудимый Крестинский! Вы слышали заявление, которое только что сделал Ягода?
Крестинский: В основном.
Вышинский: В основном? Вы сидите рядом с ним. Вы плохо слышите?
Крестинский: Нет.
Вышинский: Ягода! Вы узнаете в этом человеке лицо, находившееся на связи с Троцким?
Ягода: Это тот самый человек, хотя тогда он, пожалуй, выглядел иначе.
Вышинский: Вы слышали это, гражданин Крестинский?
Крестинский: Да, слышал.
Вышинский: Это правда?
Крестинский: Нет. Я не троцкист. Я не имею с ним ничего общего.
Вышинский: Подсудимый Розенгольц! Вы слышали оба заявления. Какое из них истинное?
Розенгольц: Крестинский говорит неправду.
Вышинский: Подсудимый Гринько! Крестинский говорит правду?
Гринько (бывший нарком финансов): Нет.
Вышинский: Откуда вам это известно?
Гринько: Я был в числе присутствующих, когда он излагал нам программу Троцкого. Мы обсуждали способы ее осуществления.
Вышинский: Где происходили эти совещания?
Гринько: Иногда у него в кабинете, иногда — у меня, в народном комиссариате финансов.
Вышинский (Крестинскому): Полагаю, вы слышали все.
Крестинский: Я плохо себя чувствую.
Вышинский: Понимаю. У меня больше нет вопросов, товарищ председательствующий.
Весь этот диалог выдуман сценаристом Говардом Кочем и послом Дэвисом. Вместе с тем в нем слышатся отголоски реальной стенограммы, которая была опубликована, в том числе на иностранных языках. Так, например, Николай Крестинский стал единственным из обвиняемых на третьем московском процессе, отказавшимся признать себя виновным. Для Вышинского и Ульриха это стало большой неожиданностью. Вот что он сказал согласно стенограмме:
«Председательствующий. Подсудимый Крестинский, вы признаете себя виновным в предъявленных вам обвинениях?
Крестинский. Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником „право-троцкистского блока“, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
