Эти ужасы продолжались в течение всего XIX столетия. Все было устроено ненадежно, по-варварски, во всем случай играл значительную роль, из-за чего осужденные часто были еще живы через пятнадцать минут после начала процесса удушения; более того, приводят даже и такие вполне достоверные случаи, когда жертвы приходили в сознание на столе, где должно было осуществляться вскрытие. Других уже после снятия с виселицы друзья оживляли с помощью горячих ванн, кровопусканий, массажа позвоночника и т. д.
Вступая в дискуссию о смертной казни, нельзя набежать соприкосновения с этими отвратительным и подробностями технического порядка, необходимо точно знать, о чем идет речь. Ведь мы сталкиваемся с вопросом, затрагивающим не только отдаленное прошлое. Официальное лицемерие, своекорыстно используя то, что казни сейчас уже не осуществляются публично, утверждает, будто современная казнь на виселице — превосходно отработанная технология, будто казнь всегда осуществляется «быстро и без происшествий»; не иначе — и попреки истине — вынуждены поступать и директора тюрем. Но в Нюрнберге казнь военных преступников сопровождалась ужасающими инцидентами, а повешение миссис Томпсон, состоявшееся в 1923 году, была столь же отвратительным позорищем, как и те, о которых рассказывали газеты последнего столетия. Палач, казнивший эту женщину, через некоторое время пытался покончить с собой, а тюремный священник заявил, что «желание ее спасти, если понадобится — даже силой, было практически непреодолимо». Тем не менее, правительственные рупоры не перестают говорить нам, что все обстоит превосходно, а рупоры правительства — самые достопочтенные лица.
Еще более позорными, нежели сама казнь (если это только возможно), были сцены, которые можно было наблюдать непосредственно после нее. Матери подводили своих детей к эшафоту, чтобы рука казненного прикоснулась к ним, поскольку полагали, что в ней заключена особая целительная сила; от виселицы отламывали куски для приготовления из них лекарства от зубной боли. Потом представители хирургов спорили о том, кому достанется труп; это был наиболее распространенный способ обзавестись телом для вскрытия.
При казни не принимались в уважение ни возраст, ни пол. Жен, убивших своих мужей, не четвертовали, а сжигали заживо. Дети моложе семи лет не подлежали смертной казни; на самом деле ее применяли только с четырнадцати лет. Однако в промежуток между семью и четырнадцатью годами они могли быть повешены, если против них было в наличии «очевидное доказательство злонамеренности»: таким образом, злонамеренность рассматривалась как нечто, способное заменить возраст, подходящий для казни. Вот несколько примеров.
В 1748 году Уильям Йорк, десятилетний мальчик, был приговорен к смерти за убийство. Лорд Правосудия отложил его казнь, желая узнать, правомочно ли повесить ребенка. Все судьи заявили, что следует поступить именно так, дословно утверждая, что «было бы весьма опасно, если станут полагать, будто мальчику возможно совершить столь ужасное преступление, будучи уверенным в своей безнаказанности… Следовательно, хотя казнь десятилетнего мальчика и могла бы показаться жестокостью, сделать это необходимо, ибо пример подобного возмездия отвратит других детей от совершения подобных преступлений».
Еще один ребенок был приговорен к смерти в 1800 году за то, что он подделал счета почтового отделения в Челмсфорде. Судья, вынесший этот приговор, так объяснял лорду Окленду причины, на основании которых он отказался заменить наказание каким-либо другим.
Все обстоятельства этого мошенничества показывают, что виновный обладал ловкостью и находчивостью, далеко превосходящими те, которые свойственны его возрасту. Вот почему я отклонил требование его защитника и не дал ему отсрочки в рассуждении его нежного возраста, будучи убежден, что он прекрасно понимал, что делал. Однако это всего лишь ребенок, которому еще не исполнилось одиннадцати лет, ребенок, носящий нагрудник или то, что ваша старая кормилица, дорогой друг, назвала бы фартучком. Чтобы успокоить чувства присутствовавших в зале суда, где каждый выражал ужас от того, что столь юное создание будет повешено, я, объяснив необходимость преследования и громадную опасность, если в нашем мире будет принято, что ребенок может совершить подобное преступление безнаказанно, ясно сознавая, что делает, дал присутствующим понять также и то, что еще во власти Короны вмешаться во всяком случае, который подвержен ее милости.
Это происходило в 1800 году. Сравним эти мотивы с теми, которых придерживался лорд Годдард, излагая перед судом присяжных случай с Крэгом, шестнадцати лет, и с Бентли, девятнадцати лет. Напомним, что Крэг был неграмотен, а Бентли — официально признан умственно отсталым, а также и то, что единственное воспитание, которое получили оба, — это фильмы про гангстеров и журнальные комиксы.
Чтобы судить об этом деле, отрешимся в уме от всего, что связано с фильмами, комиксами и литературой всякого рода. На эти обстоятельства ссылаются всегда, когда юные узники находятся в изоляторе, но при всех обстоятельствах они имеют лишь отдаленное отношение к процессу. Эти двое молодых людей — или двое мальчиков, как вам угодно их назвать, — оба достигли того возраста, с которого наступает ответственность перед законом. Им уже исполнилось четырнадцать лет, и несерьезно было бы утверждать, что шестнадцатилетний мальчик не отдает себе отчета в совершаемом преступлении, когда, вооружаясь револьвером и набивая карманы патронами, он прибегает к оружию в ходе очевидно противозаконного похождения…
Лорд Правосудия не изменил традиции, в 1948 году с успехом воспротивившись предложению повысить планку уголовной ответственности, предусматривающей смертную казнь, с восемнадцати до двадцати лет. Согласно британскому закону, лицо моложе двадцати одного года не считается достаточно взрослым, чтобы подписать контракт или завещание, но оно достаточно взрослое, чтобы отправиться на виселицу без завещания.
Смертные приговоры детям выносились до 1833 года. В этом году девятилетний мальчик был приговорен к повешению за то, что разбил витрину и украл цветных чернил на два пенса. Только общественный протест заставил изменить ему меру наказания. Сэмюэл Роджерс рассказывает в своих Застольных беседах, что он видел «группу девочек нежного возраста, облаченных в одеяния разных цветов, которых уводили на казнь в Тайберн». А Гревилль описывает процесс нескольких юных мальчиков, которые, выслушав смертный приговор, были страшно поражены этим и не удержались от рыданий. Он делает краткое примечание: «Я никогда не видел, чтобы мальчики так плакали».
В 1801 году Эндрью Бреннинг, тринадцати лет от роду, был публично повешен за то, что совершил кражу и похитил ложку. В 1808 году семилетнюю девочку повесили в Челмсфорде за то, что она подожгла дом, а в Мейдстоуне была повешена еще одна тринадцатилетняя девочка. Три года спустя лорд-канцлер, лорд Элдон, воспротивившись смягчению закона, имел бесстыдство заявить, что «в течение двадцати пяти лет, пока он был советником Его Величества, насколько он может вспомнить, никогда, ни в одном процессе не было отказано в милости, когда только была возможность в ней не отказывать».
Аналогичные утверждения относительно милости, в которой «никогда не было отказано», пока оставалась хоть «тень сомнения» в виновности, были сделаны в ходе дебатов 1948 г. о смертной казни и в других обстоятельствах, уже после того как Бентли, Эванс, Роуленд и т. д., отправились на виселицу.
Повторим: речь идет не о мрачном Средневековье, но, напротив, о веке Просвещения, когда во всей Европе уголовное законодательство быстро гуманизировалось. Под влиянием наставлений Беккариа, Монтескье и Вольтера смертная казнь впервые была отменена в Австрии в 1781 году Иосифом II. Его брат, Великий герцог Тосканский, последовал его примеру в 1786 году и ввел в действие кодекс, согласно которому главной целью наказания являлось приспособление преступника к нормальной жизни. Екатерина Великая издала в 1767 году знаменитый Наказ, который отменял смертную казнь и объявлял: «Умеренность управляет людьми, а не выступление из меры». (Хотя новый уголовный кодекс, создать который предписывалось Наказом, так никогда и не вступил в силу, этот Наказ должен был произвести революцию в русском уголовном судопроизводстве и, с другой стороны, представлял собой типичное проявление духа времени.)
В Швеции, после реформы Уголовного кодекса 1779 года, казнили в среднем не более десяти человек в год, в Пруссии под властью Фридриха II — пятнадцать. В той же самой стране за промежуток 1775–1778 гг. было казнено лишь сорок шесть человек, и из них только двое — за преступления против собственности (уличные кражи).
