Я уже несколько месяцев не видела отца и подумала про себя, что он выглядел слишком уставшим и преждевременно постаревшим. Когда я наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, он нетерпеливо отвернулся и не ответил на приветствие. В этот момент я поняла, что была слишком наивна, полагая, что аль-Сауды заняты исключительно накоплением богатства и не интересуются книгами. Мое волнение возросло.
Суровым голосом отец велел нам сесть и заявил, что имеет намерение сообщить нам неприятные известия.
Почувствовав на себе взгляд Али, я увидела, что он с присущим ему болезненным интересом к страданиям других безжалостно уставился па меня. В душе у меня не было ни малейшего сомнения в том, что к сегодняшнему собранию он имел самое непосредственное отношение.
Отец запустил руку в свою большую черную папку и извлек оттуда книгу, которую не мог прочесть никто из нас, поскольку она была написана на иностранном языке. У меня в голове все смешалось, я подумала, что, должно быть, ошиблась и все мои страхи были напрасными. Я недоумевала, какое отношение эта книга могла иметь к моей семье.
С нескрываемой яростью в голосе отец сообщил, что Али купил эту книгу в Германии и что в ней говорится о жизни принцессы, глупой, бездумной женщины, которая не понимает, какие высокие обязательства возлагает на нее привилегированное королевское положение. Он обошел комнату, держа книгу в руках. На обложке была изображена, по всей видимости, женщина-мусульманка, поскольку лицо ее было закрыто покрывалом. Она стояла на фоне турецких минаретов. У меня промелькнула дикая мысль, что, может быть, книгу написала какая-то стареющая, изгнанная принцесса из Египта или Турции, однако я быстро сообразила, что ее история вряд ли вызвала бы в нашей стране такой интерес.
Когда отец подошел поближе, я прочла название на немецком языке: «Я, принцесса из дома аль-Саудов».
Это была моя повесть!
С тех пор, как книга была продана «Уильям Морроу», крупному, респектабельному американскому издательству, с автором книги я больше не общалась и, конечно, не имела представления о ее невероятном успехе и о том, что «Принцесса» была куплена издательствами многих стран. Та, которую я видела сейчас, очевидно, вышла в Германии.
Сначала я ощутила мгновенный прилив восторга, который тотчас сменился неподдельным ужасом. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Оглушенная, я едва слышала голос отца. Он рассказывал о том, что Али, увидев книгу в аэропорту Франкфурта, страшно заинтересовался и приложил немало усилий и материальных затрат, чтобы перевести книгу, поскольку на обложке стояло имя нашей семьи.
Сначала Али решил, что это некая недовольная таинственная принцесса из семейства аль-Саудов обнародовала перед светом скандальные секреты своей жизни. Но стоило Али прочесть книгу, как в описаниях наших детских драм он тотчас узнал себя, и правда была раскрыта. Он отменил планы на оставшуюся часть отпуска и, обуреваемый гневом, поспешно вернулся в Эр-Рияд.
Специально для этого собрания отец сделал копии перевода.
Слегка шевельнув рукой, он подал знак Али. Тот, схватив лежащую рядом с ним кипу бумаг, начал раздавать каждому перетянутые резиновыми кольцами стопки листов.
Смутившись, Карим толкнул меня в бок, поднял брови и закатил глаза.
Сколько было возможно, я делала вид, что ничего не знаю, изображая на лице полное недоумение. Пожав плечами, я, не мигая, уставилась на очутившиеся в моей руке листы, но не видела ничего.
Звенящим голосом отец выкрикнул мое имя:
– Султана!
Я почувствовала, как мое тело содрогнулось.
Отец быстро заговорил, извергая слова с такой скоростью, с какой, на мой взгляд, мог строчить пулемет, выплевывая пули.
– Султана, ты не помнишь свадьбу и развод твоей сестры Сары? Другие поступки подруг твоего детства? Смерть своей матери? Поездку в Египет? Твой брак с Каримом? Рождение вашего сына? Султана?
У меня перехватило дыхание. Безжалостно отец продолжил обвинения:
– Султана, если у тебя трудности с памятью, и ты не в состоянии припомнить эти события, то я рекомендую тебе прочитать эту книгу!
Отец швырнул ее к моим ногам. Не в силах пошевелиться, я молча уставилась на валявшийся на полу том. Отец приказал:
– Султана, подними ее!
Карим схватил книгу и вгляделся в обложку. Он судорожно втянул в себя воздух – дыхание его было прерывистым – и повернулся ко мне:
– Что это, Султана?
Страх сковал мое тело, и сердце остановилось. Я сидела, прислушиваясь к себе, и с трепетом ждала, когда оно забьется вновь.
Потеряв над собой контроль, Карим уронил книгу на пол, схватил меня за плечи и начал трясти, как какую-нибудь тряпку.
Снова в груди я ощутила знакомый толчок, хотя тут у меня промелькнула детская мысль: жаль, что нельзя умереть па месте и тем самым обременить сознание моего мужа чувством вины, что оставалось бы с ним на протяжении всей последующей жизни.
Я слышала, как от напряжения у меня захрустели позвонки шеи.
Отец вскричал:
– Султана! Ответь мужу!
Внезапно прожитых лет не стало, и я снова была ребенком, находившимся в распоряжении отца. Как страстно я желала, чтобы была жива моя мать, потому что от этой злобной стычки ничто не могло защитить меня лучше жара материнской любви.
Я почувствовала комок в горле и поняла, что сейчас заплачу.
Много раз в прошлом я уже говорила себе, что не может быть свободы без отваги, и все же отвага подводила меня каждый раз, когда я в ней больше всего нуждалась. Я и раньше знала, что если книгу прочтут члены моей семьи, то секрет выплывет наружу. Как дура, я полагала, что мне ничто не угрожает, поскольку в нашей семье книги читает одна только Сара. Даже, думала я, если слух о книге разнесется по городу, мои родственники вряд ли обратят на это внимание, конечно, если только не будет упомянут какой-нибудь эпизод из нашей юности, который они смогут припомнить.
Но вышло так, что, по иронии судьбы, книгу, в которой речь идет о бесправии женщин в моей стране, прочел мой брат, которого коробит от одного только упоминания о правах женщин. Мой брат, этот демон, опорочил мою бесценную анонимность.
Я робко обвела всех собравшихся взглядом. В глазах каждого из них нашли отражение и удивление, и гнев. Все это, слившись воедино, производило тягостное впечатление.
Прошел всего какой-то месяц, а меня уже раскрыли!
Обретя голос, я слабо запротестовала, стараясь переложить свою вину на высшие силы, говоря то, что говорит каждый добрый мусульманин, случись ему быть уличенным в проступке, влекущем за собой наказание. Я глухо стукнула ладонью по стопке листов.
– Так было угодно Аллаху. Эта книга была угодна ему!
Али, усмехнувшись, поспешно ответил:
– Аллаху! Как бы не так! Дьяволу она была угодна! Вот кому, а не Аллаху! – потом он повернулся к отцу и совершенно серьезно сказал: – В Султане с самого дня ее рождения живет маленький дьявол. И книга эта была угодна дьяволу!
Сестры быстро начали листать страницы перевода, чтобы воочию увидеть, какие семейные секреты были преданы огласке.
Только Сара оказала мне свою поддержку. Она тихо поднялась на ноги и беззвучно встала за моей спиной. Она положила руки мне на плечи, и это мягкое прикосновение успокоило меня.
После первых вспышек гнева Карим наконец обрел самообладание. Я видела, что он тоже углубился в чтение перевода. Наклонившись к нему, я обнаружила, что он читает главу, в которой повествуется о нашей первой встрече и последовавшем за ней бракосочетании. Сидя совершенно спокойно, мой муж вслух зачитывал слова, которые видел впервые в жизни.
Сердитые выкрики отца возбудили недремлющую ненависть Али, и они оба старались перещеголять друг друга, обвиняя меня в глупости. Среди страстной перепалки я услышала, что Али обвинил меня в предательстве.
Предательство? Но я люблю Аллаха, мою страну и моего короля, поэтому я выкрикнула в ответ:
– Нет! Я не предательница! Только случайное собрание заурядных умов могло прийти к такому скоропалительному выводу об измене!
По мере того, как во мне рождался гнев, страх мой начал уменьшаться.
Я про себя подумала, что мужчины в моей семье абсолютно уверены в том, что мужчины и женщины могут мирно сосуществовать друг с другом только тогда, когда один из полов является доминирующим над другим. Теперь, когда мы, женщины Саудовской Аравии, начали получать образование и думать сами за себя, в наших жизнях станет больше места для разлада и боли. Все же я приветствую борьбу, если она даст женщинам больше прав, поскольку ложный мир означает дальнейшее порабощение женщин.
Жаркая полемика продолжала нарастать, я утонула в частностях. Страх, испытанный мной вначале, затмил память о том, что вообще заставило меня обратиться к Джин Сэссон с просьбой описать историю моей жизни. Теперь я перестала слушать обвинения и заставила себя вспомнить об утоплении моей подруги Нади. Я была подростком, когда религиозные власти обнаружили моих добрых подруг Надю и Вафу в компании мужчин, с которыми они не состояли ни в браке, ни в родстве. Поскольку обе девушки оставались девственницами, то не понесли официального наказания по обвинению в преступлении против морали. Зато они были осуждены семейным судом. Вафу выдали замуж за человека, который был на много лет старше ее. Надя была утоплена. Такого жестокого наказания потребовал ее собственный отец, заявив, что честь семьи была опорочена бесстыдным поведением его младшей дочери. С казнью Нади утраченная честь семьи якобы будет восстановлена.
