Впрочем, в самое последнее время слово «обязательно» начало мутировать и превращаться в скользко-противную, подобострастную форму согласия. Его употребляют вместо «да» или «конечно»: «Кофточки другой расцветки у вас есть?» — «Обязательно». Не знаю, как вам, а мне такое употребление не по вкусу.
Оригинальность можно проявить не только в выборе слова, но и в оттенках звуков. Мой коллега по филологии и критике Александр Архангельский, ныне политический публицист и ведущий телепередачи «Тем временем», нестандартно произносит собственную фамилию. Прислушайтесь, как он говорит на старинный манер: «Арханьгельский». В этом — и дань традиционности, и личное речевое клеймо: однофамильцев Архангельских много, а «Арханьгельский» у нас один.
Часто наши индивидуальные странности делаются фактами языка, закрепляются в нем. То, что казалось ошибкой или оговоркой, становится нормой. Знакомый литератор по выходе моего «Романа с языком» дружески попенял на то, что главный герой в минуту отчаяния восклицает: «Полный бесперспективняк!» Мол, неуклюжее слово придумали, его и выговорить-то трудно. А я и не претендовал на изобретение, скорее подслушал в живой речи. Для уточнения открыл вышедший в том же году, что и моя книга, «Большой словарь русского жаргона» и нашел там этот «бесперспективняк» в значении «безнадежное дело». Так что всем советую: прежде чем поправлять других, сверьтесь со справочниками.
Ну а наибольшие права на странности имеет поэзия. Не учитывая этого, можно попасть впросак. Сатирик Михаил Задорнов с некоторых пор стал бороться за чистоту и правильность русского языка. Своей мишенью он избрал песенную «попсу». Тут, действительно, есть материал для беспощадной критики.
Поэты-песенники иной раз сочиняют такие «тексты слов», что хоть святых выноси. Меня очень раздражает, например, часто звучащая по радио строка: «Мастер и Маргарита жили в Москве былой». Тут налицо явная речевая ошибка. Слово «былой» означает не «старый», а «прошлый, минувший». Москва же еще, слава богу, не сгинула, не ушла в прошлое.
Но, смеясь над незадачливыми песенниками, Задорнов однажды попал пальцем в небо и сам страшно осрамился. С издевкой процитировал услышанную им песню: «Колотушка тук-тук-тук, //Спит животное Паук» — и зал дружно заржал. Да, именно заржал, а не засмеялся. Позор, позор и сатирику, и аплодирующей публике! Ибо эти две строки — из известнейшего, можно сказать — культового для интеллигентных читателей стихотворения Николая Заболоцкого: «Меркнут знаки Зодиака//Над просторами полей.//Спит животное Собака,//Дремлет птица Воробей…» Дерзко-парадоксальное произведение великого поэта оказалось положенным на современную мелодию, что само по себе, кстати, факт весьма отрадный.
Вот так получается, когда в борьбу за культуру речи вступает агрессивное невежество. Прокол Михаила Задорнова отнюдь не случаен. Когда-то он начинал талантливо и интересно, но в нынешнем шоу-бизнесе успеха добивается не тот, кто «странен», а тот, «кто на всех глупцов похож». И пошел Задорнов не по пути Булгакова, а скорее, по пути Бенгальского — того самого конферансье, которому в «Мастере и Маргарите» Воланд отрезал голову за его пошлые репризы. К счастью для современного преуспевающего шоумена, появление на его концерте Князя Тьмы маловероятно.
Я все вопросы освещу сполна…
Интересные письма получаю от читателей.
Зинаида Григорьевна Высоцкая, библиотекарь, с пятидесятилетним стажем, совершенно справедливо считает, что грамматический род аббревиатур определяется по главному слову. БАН (Библиотека Академии наук) и БЕН (Библиотека по естественным наукам) — женского рода, а ВИНИТИ (Всесоюзный институт научно-технической информации) — мужского. Но, как отмечает читательница, «во многих публикациях и в устной речи чаще всего о БАН и БЕН говорят „он“, а о ВИНИТИ пишут „оно“». Да, в публикациях стоит держаться нормы: «БАН получила новые издания». Но в неформальной речи не грех и приспособить грамматический род к фонетическому облику аббревиатуры: «выхожу из БАНа, а навстречу мне Петров». Порой разговорный язык влияет на норму: так, в порядке исключения ТАСС некогда сделался словом мужского рода, а не среднего, как того требовало ключевое слово «агентство».
Читательница В. В. Кочеткова (не указавшая своего имени и отчества), предлагает все-таки вернуться к былым формам обращения «сударь» и «сударыня». Дескать, пресса должна «развернуть кампанию» по этому поводу. Нет, это не выход. Попробуйте, сударыня, для начала внедрить старинные именования в кругу своих знакомых, и, если, «процесс пойдет», то мы присоединимся.
Сразу несколько существенных вопросов ставит Лев Андреевич Кобяков, инженер-строитель и, как он сам себя называет, «филолог-расстрига»: некогда учился на филфаке МГУ и жил в одной общежитской комнате с Венедиктом Ерофеевым. Своим любимым писателем Лев Андреевич считает Владимира Ивановича Даля, чей четырехтомный словарь взял бы с собой и в космос, и на необитаемый остров.
Поклонника Даля беспокоит «неумение многих публичных людей склонять числительные». Да уж, в этом болоте ораторы тонут один за другим. Например, большинство думских депутатов живет в «двухтыще-седьмом» году, хотя правильно выговорить сочетание «две тысячи седьмой» — невелик труд. Эти господа вообще работать не любят и безбожно прогуливают заседания. Потому и по русскому устному у них двойка. А ведь с составными порядковыми числительными все так просто: изменяйте только последнее слово, а предыдущие не трогайте.
Сложнее с числительными количественными: там надо «склонить» каждое слово, и не абы как, а с толком. Ну-ка, прочитайте вслух: «кошелек с 888 рублями». Даже если вы произнесете правильно: «восемьюстами восемьюдесятью восемью», то и сами вымотаетесь, и собеседника утомите. Рекомендую такую уловку — искать синонимичную конструкцию, где числительное стоит в именительном падеже: «денег в кошельке — восемьсот восемьдесят восемь рублей». Все-таки полегче!
Льву Андреевичу также не нравится подмена устойчивого выражения «принять меры» некорректным сочетанием «предпринять меры». Мне тоже! Глагол «предпринять» означает «начать делать что-нибудь, приступить к чему-либо». Предпринять можно действия, шаги. Однако в последнее время предпринимается бюрократическая агрессия на языковую норму. Чиновникам приятнее не короткий деловой глагол «принять», а солидное «предпринять»: добавляя приставку, они хотят затянуть принятие мер. Помните знаменитую формулу Ильфа и Петрова: вместо «подметайте улицы» — «позор срывщикам кампании по борьбе за подметание»? Заглянул я в Яндекс: на грамотное «принять меры» — четыре миллиона документов, на неграмотное «предпринять меры» — один миллион. Счет в нашу пользу!
Ну, и наконец проблема географических названий типа «Бородино», «Свиблово», «Переделкино». Пока по существующей норме они должны склоняться. Спасибо Лермонтову за хорошую рифму, благодаря которой «помнит вся Россия про день Бородина!» И побывать хочется в Бородине, а не «в Бородино». Заядлым москволюбам режут слух «магазин в Черкизово» и «аэродром в Тушино». Они хотят жить в Щукине и в Выхине, смотреть телепередачи, сделанные в Останкине.
Несколько иначе обстоит дело в Питере. Там даже от интеллигентных людей можно услышать: «Ахматова жила в Комарово» (а не «в Комарове», как настойчиво рекомендуют московские словари). Может быть, это из северной столицы ветер дует в нашу сторону? В большом коллективном труде «Русский язык конца XX столетия» Н. Е. Ильина еще десять лет назад отмечала, что «несклоняемые существительные на — ино, — ово постепенно захватывают позиции в средствах массовой информации». И не только в них. Тенденция к «несклоняемости» нашла красноречивое отражение в названии детского бестселлера Эдуарда Успенского «Каникулы в Простоквашино». Вспомнят будущие составители словарей любимый с детства мультфильм, да и узаконят такую форму. А что? С недавних пор лингвисты признали допустимыми «сто грамм» и «пять килограмм», хотя лично я никак не могу обойтись без «граммов» и «килограммов».
Попробуем побороться. Способ только один — держаться традиционной нормы, показывая личный речевой пример детям, внукам, коллегам и приятелям. Будем упорно склонять наши любимые топонимы (от Абрамцева до Ясенева) — и чаша языковых весов склонится в нашу сторону.
У выхода из станции метро мне вручили брошюру «Спросите „Родину“!». Страниц в ней всего шестнадцать, зато тираж — полмиллиона. Таких цифр, кажется, не бывало со времен «Политиздата» и отчетных докладов товарища Леонида Ильича Брежнева. Приношу домой, открываю и нахожу на четвертой странице следующее определение: «Национализм — это особенное, обостренное чувство любви к своему народу».
