Однако дело не только в эстетическом пристрастии к имперской эпохе, к миру советской элиты, к странным подпольным организациям вроде «Четвертой империи», дело не в болезненном, остром интересен к мальчикам с отцовскими наганами и девочкам, воспитывавшимся в Штатах; роман Терехова не только и не столько об этом, и не ради истины (в его случае — весьма сомнительной) ведет он свое расследование, доследование 60 лет спустя. Книга, в общем, о смерти, запах которой так ощутим на руинах бывшей страны; о том, как вцепляется в человека биологический ужас после утраты всех целей и смыслов. Расследование, которое ведет герой, — заполнение жизни, попытка придать ей цель, вкус, напряжение. Смерть караулит на всех углах, и за каким свидетелем ни устремится рассказчик — там тоже либо смерть, либо безумие, либо, по-трифоновски говоря, «исчезновение». Жизнь уходит сквозь пальцы, ежесекундно. Отвлечься не на что. Тем ярче сияют предвоенные и военные дни, дачи в Серебряном бору, теннис, влюбленности, дуэли — весь этот праздник, подсвеченный ужасом, потому что каждый день кого-нибудь берут. Такой страсти — во всех смыслах — советская история больше не знала. Эстетическое освоение этого феномена по разным причинам откладывалось: сначала было нельзя, потом не хватало талантов, и лишь одно сочетание таланта с достаточной информированностью знала советская литература: Трифонов этой жизнью жил, был ею навеки ранен и смог ее описать. Не зря Александр Жолковский, ценитель пристальный и строгий, признался однажды, что высшим трифоновским свершением — а может, и лучшим советским рассказом, не считая нескольких шедевров Аксенова, — считает «Игры в сумерках». Кто не читал — прочтите.
Терехов, честь ему и хвала, сумел описать не только ту жизнь, которую знает по литературе, воспоминаниям, документам и собственным догадкам, но и нынешнюю, мало кем изображавшуюся с такой силой и полнотой. Ремейк русской империи катастрофически не удался — к этому выводу автор подводит осторожно, но однозначно; может быть, даже против собственной воли.
Сложная книга сложного и незаурядного человека. Есть что читать.
Пять книг о Сталине и сталинизме
Игорь Пыхалов «За что Сталин выселял народы? Сталинские депортации — преступный произвол или справедливое возмездие?»
Ну конечно, справедливое возмездие. Кто бы сомневался. За сотрудничество с оккупантами, за уклонение от всенародного строительства социализма, за саботаж коллективизации, за рецидивы национализма, левого и правого уклонизма, буржуазного шовинизма… какие там есть еще измы? Книга Пыхалова чрезвычайно полезна, поскольку наглядна и убедительна. Главное же — даже сегодня львиная доля читателя не усомнится в праве диктатора вымаривать целые народы за то, что они ему не нравятся: великие дела иначе не делаются. Мы по-прежнему все прощаем за размах.
Геннадий Костырченко «Сталин против „космополитов“. Сталин и еврейская интеллигенция в СССР»
Подробный разбор антисемитской кампании 1949–1953 годов. История гибели Михоэлса. Таинственная история несостоявшейся еврейской республики в Крыму, идея которой была реанимирована в тяжелейшие годы войны под гарантии американской помощи. Генезис послевоенной патриотической риторики и причины удивительного рвения ее творцов — Бубеннова, Сурова, Ардаматского и прочих. Несколько архивных сенсаций, на диво объективный тон и весьма неутешительные выводы. Бестселлер января.
Бенедикт Сарнов «Сталин и писатели»
Сарнов всю жизнь исследует биографии писателей, определявших лицо эпохи, умудрявшихся ей противостоять и притом несущих на себе ее отпечаток. В какой степени все они зависели от Сталина? Могли ли состояться в другую эпоху? Зачем им нужен был напряженный диалог с ним — в некоторой степени заменявший обязательный для писателя разговор с Богом? Много замечательных свидетельств, личных воспоминаний, но при всей эссеистичности и публицистичности — неуклонная, строгая, аналитичная авторская мысль.
Сергей Кремлев «Имя России: Сталин»
Невыносимо пафосная, торжественная, нудная, бездоказательная, нордическая апология. Жесточайшие передержки и подтасовки, которых хватает, конечно, и в антисталинской литературе, но не в таком же количестве! Главное достоинство книги — актуальность. У Кремлева аккуратно доказывается, что для Сталина сегодня самое время. Последний всплеск докризисного гламурного тоталитаризма.
Владимир Литвиненко «Правда сталинской эпохи»
Правда заключалась, естественно, в том, что нас теснило враждебное окружение, мучил внутренний враг и подрывали пережитки. Неудивительно, что могучий национальный реванш 1937 года уничтожил революционеров первого поколения, терзавших белое тело России. Зато Сталин, возродивший державу, погубил значительно меньше народу, чем правительство коварного Ельцина. Читать эту книгу — наслаждение: можно легко предугадать все, что будет сказано на следующей странице, через страницу и в конце. Статистика, однако, и в самом деле восхитительная: получается, что в любую эпоху Россия самоистребляется примерно с одинаковой скоростью.
Пауло Коэльо
«Победитель остается один»
книга номера
Будем честны: Коэльо ни при какой погоде не писатель, массовая мода на него объясняется исключительно деградацией нашего мира, а польза этого феномена только в том, что наглядно обнажаются и лажаются его литературные корни, тоже очень сомнительные, но получше упакованные и потому стяжавшие подобие реноме.
Коэльо дерет отовсюду понемножку, но больше всего у Кастанеды, которого отдельные серьезные люди держат за мыслителя и даже воина света. Латиноамериканская проза, от Борхеса и Касареса до Кортасара и Льосы, тоже была у нас жестоко переоценена, хотя ее напыщенность, однообразие, олеографическая пестрота и картонные страсти могли вызывать такой восторг разве что у советского читателя, которому из милости приоткрыли окошко в третий мир. Все это не принижает шедевров Маркеса, Астуриаса или Рульфо (но их как раз знают немногие). Короче, Коэльо с полным правом мог бы носить любимую мою американскую футболку — «I’m not completely useless, I can be used as a bad example». Но ведь у нас в рубрику «Книга месяца» попадает не лучшее, а самое показательное. Коэльо у нас жил, ел-пил, в специальном экспрессе месяц ехал из Москвы в Сибирь, раздавая благословения во время автограф-сессий, — интересно же, что из всего этого получилось! Заграница постепенно начинает заново осваивать Россию, Коэльо — не исключение. Правда, мы у него не одни, он ездит много, и всякий раз приходится расплачиваться за гостеприимство: на всех, понятно, книг не напасешься, и довольно толстым романом «Победитель остается один» он убил двух зайцев: Россию и Канны. Думаю, в большинстве его романов можно проследить эту нехитрую комбинаторику — как слепить сюжет так, чтобы накрыть большую часть мировой аудитории. Другой логики не наблюдаю. Правда, в новой книге убитых зайцев значительно больше: «Наутро там нашли три трупа», плюс флешбеки по мелочи.
Но нас ведь не это интересует, верно? Нам интересно, какие штампы о России (ничего, кроме штампов, мы от этого автора не ждем, и он никогда не обманывает наших неожиданий) актуализованы сегодня — и почему именно они. Значит, в центре у автора бизнесмен Игорь Малеев: уже смешно. Витя Малеев в школе и дома. Игорь — типичный гость Куршевеля, только на этот раз он поехал в Канны: сорок лет, в отличной физической форме, в прошлом афганец (все-таки по квадратно-гнездовому посеву штампов Коэльо безусловно лидирует в своей номинации). От него ушла жена, Ева. И чтобы наказать или вернуть ее, он — сойдя с ума от любви — начинает слать ей послания. Послания эти своеобразны: он убивает всяких других людей, чтобы Ева об этом узнала. И что? Ничего, — видимо, что-то поняла. У этих русских такой способ объясняться в любви.
Убивает он своих жертв при помощи русской советской борьбы самбо, о которой у Коэльо тоже специфическое представление, но хорошо хоть, что не путает с сумо: «Самбо — или „самозащита без оружия“ — это боевое искусство, умение убивать голыми руками, и так, что жертва не успевает осознать происходящее. Оно развивалось и совершенствовалось на протяжении столетий, когда людям приходилось отбиваться от захватчиков, не применяя мечей или топоров. Впоследствии его широко применяли советские спецслужбы для того, чтобы, не оставляя следов, убивать неугодных. Тогдашние лидеры коммунистического режима упорно добивались того, чтобы самбо было включено в число олимпийских видов спорта, и хотели выставить на Московской Олимпиаде 1980 года свою команду, но усилия их успехом не увенчались: самбо было признано слишком опасным. Тем лучше. Благодаря этому оно не получило широкого распространения, и лишь очень немногие владеют его смертоносными приемами. Большим пальцем правой руки Игорь пережимает сонную артерию Оливии, и кровь перестает поступать в мозг. А другая рука одновременно нащупывает под мышкой определенную точку: если нажать на нее, происходит паралич мускулатуры».
