В начале мая меня направили в распоряжение формировавшейся тогда комендатуры Берлина. Начальником был генерал Берзарин, в личном распоряжении которого находилась группа переводчиков. Одной из наших задач была разборка и идентификация захваченных немецких документов. Выполняя именно эту задачу, я в кипе привезенных в комендатуру документов обнаружил небольшую записную книжку, на первой странице которой стояло: «Мартин Борман».
Когда, это было?
Я начал работу у Берзарина 16 мая. Книжку я обнаружил где-то 18 или 19-го. Конечно, сразу доложил Берзарину. Он приказал сделать перевод[1] и направить документ «наверх», то есть в штаб фронта, ставший уже штабом Главноначальствущего советской военной администрации. Штаб находился в пригороде Берлина — Карлсхорст.
Как книжка попала в вашу комендатуру?
Я не видел человека, который привез ее. Слышал лишь, что принес книжку какой-то немец, нашедший ее в кармане убитого…
Этот рассказ получил подтверждение… с немецкой стороны. Журналисты из журнала «Штерн» в 1965 году разыскали следы человека, который нашел книжку. Его имя — Эрнст Отт. Механик по профессии, в конце войны он жил в Берлине и в майские дни 1945 года работал вблизи того места, где 8 мая были найдены два трупа, которые — в отличие от других — не имели никаких ран и повреждений. Судя по тогдашним берлинским обычаям, кто-то был не прочь поживиться добром. С одного из трупов было снято кожаное пальто, а из его кармана вынули кожаную записную книжку. Эрнст Отт решил отнести ее в советскую комендатуру, надеясь получить за «трофей» советский «продовольственный пакет». Расчет был правилен: пакет дали, а книжечка попала в комендатуру. Этот вариант вполне правдоподобен (более правдоподобен, чем тот, что я слышал от Телегина).
Итак, блокнот попал из берлинской комендатуры в штаб в Карлсхорсте (к Бокову). Я обратил внимание на одну из подписей под переводом, сделанным у Бокова. Она гласила — Вайнерт. Полковник А. Синяев с удовольствием разъяснил мне, что в его штабе переводчиком работала дочь выдающегося немецкого поэтаантифашиста Эриха Вайнерта Марианна. Где она сейчас? Наверно, в Берлине. Звонок в Берлин — и у меня состоялся следующий разговор с Марианной Вайнерт:
— Вы держали дневник в руках?
— Конечно. Это была небольшая книжечка.
— Его принадлежность была ясна?
— В свое время, я помню, не все были уверены в принадлежности дневника Борману. Сомневался в этом и генерал-лейтенант Боков. Но все-таки общее мнение склонялось к тому, что записи делал сам Борман.
Кстати, как истолковать тот факт, что в записях все время речь о Бормане идет в третьем лице и он обозначается «М.Б.»? В частности, в вашем переводе вслед за буквами М.Б. в скобках написано «Мартин Борман». Это ваше дополнение?
Слова в скобках, конечно, принадлежали мне как переводчице. Всюду стояли только буквы М.Б. Однако в то время довольно часто было принято писать о себе в третьем лице. Мне не кажется это аргументом в пользу принадлежности дневника кому-либо иному.
— А вы делали перевод одна?
Да, это я делала одна. Возможно, после меня перевод проверяли, но во всяком случае основную работу мне пришлось выполнить самой. И насколько я помню, тогда мне это стоило немало усилий…
Через некоторое время Марианна Вайнерт письмом подтвердила свои воспоминания:
«Совершенно верно, что за несколько дней до окончания войны я переводила дневник Бормана с немецкого на русский. Тогда я работала в штабе 5-й ударной армии, занималась пропагандой среди немецких войск и в первую очередь исполняла обязанности переводчицы. Наступая из района Кюстрин, наша армия быстро продвигалась вперед и первой вышла на восточную окраину тогдашней имперской столицы в районе Мальсдорф — Фридрихсфельде. Наша часть разместилась в Фридрихсфельде. Дальше советские войска наступали вдоль Франкфуртераллее и в центре Берлина натолкнулись на ожесточенное сопротивление фашистских войск. Бои потребовали приложения всех сил нашей армии.
Ранним утром одного из таких боевых дней я была вызвана в штаб, в Карлсхорст. Генерал-лейтенант Боков лично принял меня. Он заявил, что дает мне исключительно важное политическое поручение. Ночью во время боев советские войска захватили значительное число фашистских документов. Он полагает, что среди этих документов находится дневник рейхслейтера Бормана, одного из ближайших сподвижников Гитлера. Необходимо немедленно перевести этот дневник, ибо он может содержать важные данные о судьбе Гитлера и прочую важную информацию. О находке дневника уже доложили Сталину и тот приказал немедленно сделать точный перевод. Некоторые офицеры штаба армии, говорившие по-немецки, уже начали этим заниматься, однако они не смогли этого сделать, так как текст очень трудно поддавался чтению. Дневник написан от руки, в некоторых местах его трудно разобрать, имеются какие-то странные знаки, которых никто не может понять.
Сейчас мне очень трудно вспомнить, когда именно переводила я этот документ. Сразу после окончания работы над дневником Бормана мне было поручено перевести с русского на немецкий первые приказы Советской военной администрации, адресованные населению Берлина.
М. Вайнерт».
Принадлежность дневника бесспорна. Графологическое сравнение, которое я предпринял с помощью документов, полученных от франкфуртской прокуратуры, подтвердило, что текст написан рукой Бормана. Кстати, еще до получения оригинала я провел такое исследование. В дневнике под числом «14 апреля» стоит: «Родился наш Крёнци». Что за имя — Кристиан, Креденц? Таких детей у Бормана (среди 10!) не имелось. Загадку помог разгадать не кто иной, как один из сыновей Бормана. На мой вопрос о том, кого в семье звали «Крёнци», он письменно сообщил, что таково было прозвище младшего сына, считавшегося «кронпринцем» в семье. Я посмотрел в справочник: действительно он родился 14 апреля 1930 года.
Но и на этом детективная история бормановской книжки не завершилась. Из штабов Берзарина и Бокова она попала в Москву (Боков по телефону сразу доложил о книжке Сталину). Куда? Если судить по военным архивам, она очутилась в делах Главного Политического Управления (так это формально и должно было совершиться, ибо Боков был членом Военного Совета ГСОВ в Германии. Если текст попал к члену Военного Совета группы советских войск в Германии Телегину, то и он направлял свои документы по политической линии). Но вот перед нами такой документ из архива И.В. Сталина.
«Особая папка СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО 22 июня 45 г.
№ 735/6 ГОКО — товарищу Сталину
СНК СССР — товарищу Молотову ЦК ВКП(б) — товарищу Маленкову.
При этом направляю Вам копию дневника Мартина БОРМАНА — начальника канцелярии Гитлера и помощника Гитлера по руководству национал-социа-листской партией.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
Союза ССР
(Л. Берия)
Откуда взялся здесь Лаврентий Павлович Берия? Ответ на этот вопрос можно дать, зная своеобразие тогдашних отношений между военными органами и органами госбезопасности. Эта конкурентная борьба (и особенно борьба за право доклада Сталину) особенно разгорелась в момент вступления Советской Армии в Германию. Подчиненные Лаврентия Берия и его уполномоченный при Жукове генерал Иван Серов с пристрастием следили за тем, чтобы все, что касалось судьбы главарей нацизма, шло только через них, через органы НКВД. Недаром расследование судьбы Адольфа Гитлера было немедленно изъято из ведения военных — и настолько решительно, что даже самого Жукова по этому вопросу не информировали. Даже самого Жукова!
Так случилось и с дневником Бормана. Дневник у военных политработников «перехватили» чины НКВД, немного подправили перевод, перепечатали на своей пишущей машинке и 22 июня 1945 года доложили Сталину, Молотову и Маленкову. Конечно, адресаты не вдавались в подробности и не знали, что к находке НКВД не имел никакого отношения. Зато стоял новый штамп архива Политбюро: «Особая папка, дело 394, страницы 32–48».
Так дневник попал на стол Сталина.
Очерк первый:
Владелец — Мартин Борман
Существует логика документа. Раз на его первой странице значится имя, следовательно, надо рассказать о человеке, носившем (или еще носящем) это имя. Кроме того, надо учитывать и такое обстоятельство: наверно, среди читателей будет немало людей, которые не знают о Бормане ничего. Исходя из этого, я и приступаю к изложению, которое хотел бы назвать так: «Как становятся военными преступниками?». Ответ на подобный вопрос немаловажен, ибо — на самом деле — кто были те люди, о которых мы сейчас стализабывать, но которые двенадцать лет определяли судьбы Германии?
Однажды Борман (это было в 1937 году) заполнил краткую анкету.
