На уровне сознания эти журналисты приняли на ура идею построения либерального общества, но подсознание воспротивилось и сделало из идеала жупел. А они даже не заметили «неувязочку» и до сих пор пугают нас тем, к чему должны были бы призывать.
1998
СТРАСТИ-МОРДАСТИ И МАННАЯ КАША
Одно из самых распространенных заблуждений выглядит так: если что-то плохо, надо сделать наоборот — и будет хорошо. Так уж человек устроен, что для него естественней всего оперировать антитезами, противопоставлениями: добро — зло, белое — черное, свет — тьма, правда — ложь. И это, конечно, так и есть. Свет противостоит тьме, а правда — лжи. Но пользуясь инерцией противопоставления, легко совершить подмену. Делается это просто. Сначала что-то объявляется злом. Потом это доказывается — убедительно, с опорой на примеры, авторитеты, собственный опыт. А когда, наконец, сформировано соответствующее негативное отношение к тому, что обозначили как зло, остается только вместо истинной антитезы проставить мнимую. Причем на сей раз даже не обязательно утруждать себя серьезными доказательствами, ибо включается психологический механизм, заранее настроенный на антитезную пару, и многие, уже не рассуждая, автоматически принимают предложенный вариант.
В последнее время такое встречается, увы, слишком часто. Вот, к примеру, режим, при котором мы жили 70 лет, был обозначен как «большевистская диктатура» и, естественно, назван злом. Для того чтобы убедить в этом целую страну, из бесчисленного множества признаков отбирались только признаки зла; эти признаки компоновались, обильно иллюстрировались и т. п. Наконец негативный образ был сформирован: большевистская диктатура — зло. И тогда на место добра был поставлен… рынок. И все это подхватили. И тут же появились яростные апологеты рыночного «добра». По выражению модного в то время публициста — «рыночники Божьей милостию». И вслед за ними множество людей стали связывать рынок непременно со свободой и демократией. Как будто никогда не слыхали ни о Пиночете, ни о диктаторских режимах в Гватемале, Парагвае, Уругвае, Аргентине и других странах, где рынок прекрасно уживался (а где-то и уживается!) с самой жестокой диктатурой.
По этой же схеме были скоропалительно пересмотрены и многие другие аспекты нашей жизни, в том числе педагогические. Не остался в стороне и такой важный вопрос, как: «нужно ли детям знать о жизни правду?» Антитезная пара выглядела следующим образом: при большевиках детей кормили «манной кашей сладкой лжи», и это было зло, потому что подрастающее поколение не готовили к реальной жизни. Следовательно, добром будет говорение всей правды. Под всей правдой при этом подразумевалось (внимание: подмена!) то, что Горький, у которого мы позаимствовали ползаголовка, называл «свинцовыми мерзостями жизни».
И «свинцовые мерзости» хлынули бурным потоком и затопили экраны, страницы, сцену. Известный авторитет в области педагогики, восхищаясь романом Анатолия Кима, в котором уголовники изнасиловали и до смерти замучили одного зека, страстно призывал родителей включить этот роман в круг семейного чтения и для пущей убедительности сообщил, что он уже провел со своими детьми несколько коллективных читок.
А не менее известный кинодраматург, определявший репертуарную политику детской киностудии, в качестве образцов, которые сейчас более всего необходимы детям, приводил два сценария. В одном мальчики убили своего товарища, закопали в землю и, тайком приходя на это место, прикладывали ухо к земле — а вдруг он все-таки дышит? («Тут еще и особенности детского мышления, понимаете?» — восхищался маэстро.) Во втором же сценарии главным действующим лицом была… нога. Оторванная на афганской войне и зажившая своей отдельной жизнью. Помнится, образ окровавленного обрубка, особенно с учетом юной аудитории, показался нам ужасающим, но наш собеседник, напротив, одобрил эту творческую находку. (Впоследствии фильм по этому сценарию был снят, но широкой известности не приобрел — зрители к тому моменту уже «проголосовали ногами» и перестали ходить в «чернушное» кино.)
Примеры «правдивого современного искусства» можно приводить до бесконечности. Их «тьмы и тьмы и тьмы», но они вам и так отлично известны. Гораздо важнее объяснить, в чем же здесь подмена. Разве в жизни не встречаются жестокости, ужасы, зверства? Конечно, встречаются. Как, впрочем, и любовь, сострадание, самопожертвование. В жизни вообще все встречается и все — правда. Все, а не малая часть, которую в народе быстро и очень метко окрестили «чернухой». А выдавать «чернуху» за самую главную правду о жизни есть самая настоящая ложь! Раньше лгали, что все прекрасно, теперь лгут, что все ужасно. Вот она, истинная пара. Не ложь-правда, а ложь «коммунистическая»-ложь «демократическая». И даже не через дефис, а через «и», потому что здесь нет, по сути дела, никакого противопоставления: ложь и ложь.
И снова нас подстерегает ловушка. Хочется воскликнуть:
— Любая ложь неприемлема! Что та, что эта! Ребенок должен знать правду!
Но тогда детям нельзя читать сказки. Ведь, строго говоря, там все ложь.
Кстати, несколько лет назад мы столкнулись с яростным борцом за новое искусство для детей. Это был чиновник Министерства культуры. Гладкий, холеный, явно не познакомившийся в детстве с «суровой правдой жизни», он учил нас уму-разуму:
— Милые мои! Ну сколько же мы будем пудрить детям мозги этими красивыми сказочками?! Этими Золушками и Белоснежками?! Маловато потрясений, друзья мои! Жестче надо писать. Достоверней и жестче. — И его пухлые детские щеки даже втягивались на слове «жестче». — Когда же, наконец, появятся детские драматурги, которые будут писать нам сказки с плохим концом? Герои должны гибнуть, а зло — торжествовать. Пусть будет, как в жизни. Жизнь, милые мои, это вам не сопли с сахаром… — И, мечтательно улыбнувшись, добавил:
— Эх, если бы нашелся режиссер, который смог бы воплотить мой замысел… Представьте себе: кукольный театр, на сцене — пьеса. Ну, такая… настоящая, без сю-сю… И вот, в самый напряженный момент, скажем, — в момент убийства или, там, изнасилования… из сиденья вылезает иголка и впивается прямо в задницу зрителя! Чтоб уж проняло!.. А? Правда, гениально?
(Авторская ремарка: кукольные театры, о которых упомянул этот любитель потрясений, посещаются в основном детьми до-школьного и младшего школьного возраста.)
Ей-Богу, мы ничего не выдумали! Разве что немного сократили монолог чиновника. Другое дело, что его программа еще не полностью реализована. Не сконструировали ни в одном кукольном театре кресла с выскакивающими в нужный момент иголками. Зато с потрясениями все в порядке, и вряд ли кто-то может пожаловаться, что их «маловато». Проще всего посмотреть киноафишу. «Киборг-убийца», «Маньяк-убийца», «Поцелуй убийцы», «В постели с убийцей». Ну, это для подростков. Детей помладше, не волнуйтесь, тоже не обидели. И они не остались в стороне от «правды жизни». Ни тебе застойного Чебурашки с Крокодилом Геной, ни предзастойных экранизаций Бажова и Мамина-Сибиряка. (Разве что иногда по ТВ, а вот столь привычные еще недавно программы мультипликационных фильмов, на которые можно было торжественно водить детей в кино по выходным, бесследно канули в прошлое…)
Но, с другой стороны, детей ведь не лишили зрелищ! В том числе и мультиков. Их даже стало гораздо больше. Ну, подумаешь! — были советские, а теперь американские. Был Чебурашка, а теперь черепашки! И тоже приключения, и тоже сказочные. И даже хорошо кончаются… Но эта идентичность чисто формальная.
А что если мы сравним случайно зарифмовавшихся героев двух современных сказок? И не только героев, но и злодеев. И вообще картину мира в этих мультфильмах.
Главные качества Чебурашки — наивность, милота, обезоруживающее обаяние ребенка. Черепашек-ниндзя при всем желании наивными, милыми детьми никак не назовешь. Это, в сущности, «крутые парни», которые, чуть что — не задумываясь, молотят своих противников направо и налево, скорее напоминая молодежную банду, чем маленьких детей. В борьбе со злом, без которого не обходится ни одна сказка, Чебурашка вместе с закадычным другом Крокодилом Геной думает, шевелит кукольными мозгами, изобретает разные хитрости, но не избивает и, разумеется, не убивает старуху Шапокляк. Черепашкам, конечно, приходится решать вопросы военной стратегии, но определяет все физическая сила, физическая схватка со Злом. Кровь льется рекой, трупы навалены штабелями. Зло уничтожают буквально. (Правда, к Карабасу-Барабасу в «Золотом ключике» тоже были применены физические методы воздействия, но ему всего-то-навсего отрезали приклеившуюся к дереву бороду и оставили беднягу сидеть под дождем в луже!)
Да и представители зла в «Чебурашке» и «Черепашках» существенно разнятся. Проворная, смешная Шапокляк со своей крыской Лариской пакостят по мелочам. Никакой кровью, никаким насилием проделки старухи не пахнут. Она, как в песне Высоцкого, «по-своему несчастная», а потому к ней можно найти подход. Что, между прочим, и делают в финале герои, осчастливив ее дружбой. (Ох, маловато потрясений!) Закованный в сталь Шредер ужасен. Это некое Абсолютное Зло, к которому нельзя найти никакого подхода, кроме «радикального». Он готов уничтожить весь мир со всеми его обитателями.
