Он не был актером на "руководящие роли", и опасности такой — до конца своих дней играть одних генералов и высоких партийных руководителей — счастливо избежал (не только по причине падения социалистического строя). Мешала стихия, мощь его собственного темперамента, хотя с «миллионами» он умеет говорить не только криком, но и шепотом, и негромко, интимно. В Пугачеве Губенко эту мощь — скифскую, дикую — как раз и играл. Его герои предпочитали всякие отчеты отнести на потом, чтобы отчитываться уже напрямик, без посредников. (Тут кстати вспомнить и министерский его опыт: кто бы еще осмелился вступить в схватку с самим Любавическим Ребе, отказываясь выдать книги из Ленинской библиотеки и вывезти их в США.)
Мощного и в этой мощи Губенко, наверное, следует отнести к актерам, если можно так сказать, прямого темперамента, выступающим и свидетельствующим как бы от первого лица (в таких случаях — как это было и с Высоцким — артистов принято отождествлять с их героями). С другой стороны, Губенко — в силу принадлежности уже не к шестидесятникам, но к поколению семидесятников — в своей игре резче, искуснее. Формальнее — имея в виду не равнодушие к содержанию, а внимание к форме, к внешней стороне дела. Жажда правды и лирическое, даже исповедальное начало помножены на техническую искусность. Исповедальность открытой — прямой — эмоции эффектно и естественно уживались в его ролях с пластической свободой и фиглярством, умением сыграть не комедию, а анекдот.
В фильме Сергея Бондарчука "Они сражались за Родину" (знаменателен сам список тех, кто его выбирал — Хуциев, Шукшин, Бондарчук, Панфилов, в театре — Любимов) был не лубок, как в сегодняшних фильмах "про народ", а патетическое полотно, где Губенко чувствовал себя естественно; эпический размах как раз для него. В спектаклях, которые он ставит — в "Белых столбах", в «Иванове», в «Афгане» — стремление к такой всеобъемлющей метафоре чувствуется всегда (хотя не всегда ведет к успеху). Николай Губенко говорит, что "Белые столбы", «Афган» несут на себе печать «любимовщины», — по Губенко, "того в лучшем смысле политического театра, каким была Таганка 60-70-х годов".
* * *
Он — разный. Сказанного выше достаточно, чтобы поверить, что Губенко-актер, режиссер в театре и кинорежиссер — три разных амплуа (разбирая его разные «роли», приходишь к выводу, что Губенко — министр культуры СССР и сегодняшний Губенко в Думе ближе всего его актерскому темпераменту, где всегда было больше места его романтическим иллюзиям, патетике). В фильмах Губенко чувствуется вкус к мелодраме (сегодня приходится пояснять, что мелодрама почти никак не связана с ныне распространенным мелодраматическим "мылом"). Он одинаково точно умел поэтически живописать жизнь обездоленных детей ("Подранки") и веселое умирание оставленных стариков ("И жизнь, и слезы, и любовь…").
Взрослых, конечно, тоже не забывал ("Из жизни отдыхающих").
Список актеров, которые работали с ним на съемочной площадке, достоин зависти. Ролан Быков, Георгий Бурков, Солоницын, Адомайтис, Мартинсон, Наталья Гундарева, Евгений Евстигнеев, конечно, Жанна Болотова.
Мог ли он вообразить, что окажется в положении почти изгоя, когда Таганка разделилась на две неравных части и Губенко возглавил «сопротивление» вчерашнему кумиру, учителю, к возвращению которого из-за границы он приложил столько сил?!
* * *
Театр "Содружество актеров Таганки" был создан в апреле 1993 года решением Московского городского Совета народных депутатов. Основу труппы нового театра составили 36 актеров и часть сотрудников Театра на Таганке.
В «половине», которую возглавил Николай Губенко, остались знаменитые, составившие славу общей Таганки Зинаида Славина, Михаил Лебедев, Татьяна Жукова, Наталья Сайко, Леонид Филатов, Инна Ульянова… Сегодня не все они заняты в спектаклях "Содружества актеров Таганки", что Губенко объясняет просто: чтобы занять всех, нужны деньги, деньги на новые спектакли ему не дают. Хотя раздел был официальным, его "Содружество актеров Таганки" и сегодня живет на правах бедной родственницы, слухи о передаче нового здания обратно Любимову нет-нет, да и возникают до сих пор.
Что касается раздела, то и тут все понятно: "Если бы не его претензии на приватизацию театра, никакого конфликта и не было бы".
Свой театр, несмотря на думские заботы, которые отнимают так много времени, считает все-таки главным делом: "Большая часть усилий, — говорит он, уходит не на творчество, а на хождение с протянутой рукой, и вы себе не представляете ту степень унижения, которую я испытываю все эти годы". После раздела "Содружество актеров Таганки" живет точно на птичьих правах, московских денег не хватает даже на зарплату: "последние годы все было сфокусировано на попрошайничестве ради театра".
За художественное руководство никогда не держался. Когда-то он сказал мне: "Не хочу, чтобы артисты стали заложниками моих убеждений. Не раз просил труппу, чтобы меня переизбрали, может быть, им стало бы легче. Если бы Филатов не хворал, он мог бы возглавить театр. Но… его очень не хватает. А отвернуться от голодного и нищего народа, уйти из политики — это недостойно".
Буквальное повторение травли
Дорониной — с теми же «референциями».
Когда забыто все — все заслуги, все роли, все фильмы. Не было такого, говорит Губенко, чтобы кто-то перестал общаться с ним из-за политических разногласий, ни Волчек, когда-то назвавшая его самоубийцей (когда он согласился стать министром), ни кто-либо еще. (Так вот в 1987 году, когда коллектив Театра на Таганке попросил меня возглавить труппу после смерти Эфроса, одной из первых, к кому я пришел посоветоваться, была Галина Борисовна Волчек. А пришел я к ней не потому, что мы когда-то работали вместе в одной картине, и не потому, что я хотел, чтобы она снималась у меня в другой картине — это не получилось, а потому, что знал, что она — честный, порядочный человек, который находился приблизительно в такой же ситуации, когда Ефремов уходил из «Современника». И я знал ее отношение к Эфросу и Любимову".)
* * *
Сегодня его чаще видишь на трибуне Государственной думы, чем рассказывающим, тем более — реализующим новый театральный замысел. Он не снимается и не снимает. И жена не играет. Говорит, что с 1991 по 1993 год предложения сниматься "шли валом. Что предлагали? Рэкетиров, убийц, энкавэдэшников, взяточников в высших эшелонах власти, новых русских, даже — за 50 тысяч долларов — предложили сыграть цыганского барона. Когда мне принесли этот сценарий с цыганским бароном, а речь там шла о геноциде цыганского народа, мы сидели вообще без копейки. И я сказал: "Берем не глядя". Но дочитал до шестой страницы и понял, что не буду это играть. Все-таки сценарий был плох. У Жанны были такого же рода предложения — с непременностью сексуально-порнографических сцен, которые не позволили ей принять эти предложения. У нее все-таки уже сложившийся образ в кино, начиная с ее первой роли. Поэтому, несмотря на то что мы сейчас живем довольно тягостно, мы эти предложения принять не могли.
Но есть мечты о реализации в неизвестном будущем уже почти написанного сценария о своем опыте в должности министра культуры, в жанре трагифарса. Это мечта".
Вместе они сочинили спектакль об Афганской кампании, который так и называется «Афган». Драматургия спектакля (ее авторы — Жанна Болотова и сам Николай Губенко) по-военному проста: письма погибших в Афганистане, воспоминания близких, документальная проза, стихи. Стихи афганской кампании и стихи поэтов Великой Отечественной. Последние вызывают не случайное воспоминание о другом спектакле Таганки — о "Павших и живых", который весь строился как поэтический монтаж по стихам погибших поэтов. (Воспоминание это как будто специально вызывается из нашей памяти нынешним посвящением на программке: "Советским солдатам и офицерам, рядовым и генералам, павшим и живым…") И там, и здесь "от себя" — только последовательность сменяющих друг друга стихов и историй, или — воспользуемся словом, уже упомянутым выше, — монтаж (для Губенко, который прославился не только как актер, но и как кинорежиссер, это понятие — из профессионального словаря).
Начинается с «нестроевого», "мирного" стихотворения Давида Самойлова, которое читает — то ли в записи, то ли за сценой в микрофон — сам Губенко (тут снова вспоминается, что больше нигде не умеют так читать стихи, как на Таганке, и раздел театра не помешал, слава Богу, сохранить и передавать дальше лучшие традиции этой сцены: молодые, которые играют солдат, в силе переживания, в пронзительности, искренности — самых необходимых здесь актерских качествах — не уступают таганским «старикам» — Зинаиде Славиной и Михаилу Лебедеву). "Я зарастаю памятью, как лесом зарастает пустошь…" — одно из по-настоящему великих стихов Самойлова."… Но в памяти такая скрыта мощь, что возвращает образы и множит… Шумит, не умолкая Память-дождь, и Память-снег летит и пасть не может…"
