В читальне колхоза «Серп и Молот» сидел апрельским вечером Тиунов и читал литературную страничку газеты «Социалистическое Земледелие». Его внимание привлекло стихотворение, озаглавленное «Марш мышей».
Бычачьей тушей вспух закат,
Закапав теплой красной кровью.
Покой вспугнули крик ягнят,
Блеянье коз и мык коровий.
Прошло, копытами пыля,
Степенным сытым шагом стадо.
И на пшеничные поля
Плывет медовая отрада.
Затих пшеничный океан,
Душист, мерцающ и просторен.
Он, как вином и солнцем, пьян
Обилием янтарных зерен.
Счастливо спели, как во сне,
Хлеба в немеренных просторах.
И вдруг в июльской тишине
Возник, как шелест шелка, шорох.
Как колыханье камышей,
Как шумы трав в ветрах урочищ,
Вскипел тишайший марш мышей
Под шаг мышиных серых полчищ.
Безглазым призраком войны
И прахом гибельной годины
Несли зловеще грызуны,
Как знамя, пепельные спины.
И дрогнула хлебов гряда
И зыбь в смятенье побежала,
Мышей кромешная орда
Катилась мягким серым шквалом.
И докатилась… Лунный диск
Смотрел, как око древней твари.
Пшеничный шорох…
Тонкий писк…
Зерно! Тебе не быть в амбаре!
Под стихотворением стояли, инициалы: «К. А».
«Словно про нас написано», — подумал Тиунов. И вдруг смутное опасение, безотчетная тревога охватили его. Он отложил газету и пошел к председателю колхоза Арбузову.
Арбузов сидел и дергал ус. Трубка лежала рядом. Трубка не дымила. Это было первым признаком того, что Арбузов расстроен.
Свирепо взглянув на Тиунова, Арбузов протянул ему молча бумажку.
Когда Тиунов начал читать, Арбузов уронил:
— Сегодня спешной почтой.
Бумажка была из станции Защиты Растений:
«СТАЗР извещает, что отпущенный колхозу „Серп и Молот“ мышьяковистокислый натр по ошибке сторожа СТАЗР'а сменен на обыкновенную соду. На сторожа наложено дисциплинарное взыскание».
Тиунов окаменел. Он вспомнил слова Тимошенки:
«Как только появится зелень, мышь хлеба не тронет. А пока зелени нет, все съест».
Взбудораженное стихотворением воображение Тиунова рисовало зловещую картину.
Под древним зеленоватым светом луны миллионные полчища грызунов с писком и шорохом уничтожают янтарное колхозное зерно. Поле шевелится от пепельно-серых прожорливых зверей.
— Я так думаю, — сказал, закуривая трубку, Арбузов, — что тут вредительство. Я сейчас велел оседлать Вороного. Давай-ка мне эту бумаженцию. Я поскачу к прокурору. Мы доберемся до всех мышей, и которые четырехногие, и которые двухногие!
Вороного оседлали. Артем Арбузов ускакал. Вороной бежал резво. В синих сумерках дремали свежие весенние поля. Апрельская луна плыла над зеленями, над степью, над Днепром. Свежесть, прохлада, покой полей разлились над этим благодатным кусочком мира.
Совсун открывал ящик, и мыши с писком бросались в пшеничные джунгли.
Но Артему было не до прохлады, и покой полей не доходил до его сердца.
«Дисциплинарное взыскание возложено на сторожа… Стрелочник виноват… Я вам покажу дисциплинарное взыскание… Если тут злой умысел, это ведь… экономическая контрреволюция…»
Так клокотали в Артеме горячие неуемные мысли.
На границе колхозной земли Арбузов приметил темную, унылую фигуру. Подъехав ближе, он узнал Совсуна.
Совсун шел, ничего не замечая, уставив глаза в одну точку. Были тихи и мягки его шаги — как тиха и мягка мышья поступь.
Арбузов стегнул Вороного. Подковы зацокали чаще. Качнулась зеленая луна в далеком Днестре.
IX. Бойцы вспоминают минувшие дни…
Впереди расстилалась степь, дикая, махновская. Это здесь, воскрешая романтику Запоржской Сечи, мчал Нестор Иванович Махно, бандит-анархист, батько, кулацкий гетман с табором тачанок, с гривастой конницей, с «яблочком»-песней — гимном буйного Махно.
Артем Арбузов, бывший боец «конной Буденного», отдался воспоминаниям Под черное знамя батьки встали забубенные головушки, «люмпены», острожники, прыщавые прапоры, матерые казаки кулацкой складки. Пили и пели. Жгли и резали. Пускали пух из перин.
Громили молодую республику.
Эх, батько! Всыпали тебе и твоей черной банде!
Подачки румынской сигуранцы и польская каталажка — такой твой путь, батько, в новый Вавилон, всепоглощающий Париж.
Разбежались твои прапоры, и сдали матерые казаки под пулями луганских шахтеров, донецких забойщиков и днепровских буденновцев.
А теперь Артем Арбузов, краснознаменец и герой противомахновского похода, скачет под апрельской луной в новую лобовую атаку.
Была хищная черная банда. Ее разбили. Идет новая хищная серая банда. И ее возьмет в сабли отряд, верный команде Артема Арбузова.
Артем не знал, что во главе серой банды встал махновский однокашник и собутыльник, мышиный батько Совсун.
Утром Артем приехал в город. Он купил Вороному овса и поставил его на двор старинного друга.
К прокурору Артем пришел к началу занятий. Он давно не был в городе и не знал, кто прокурор. Войдя в кабинет, он от удивления потрогал ус. За столом, ссутулясь над бумагами, сидел Антон Рудый, буденновец, товарищ Артема,
— Артем!
— Антон!
И полилась беседа о черной банде, о схватках, о синих дымках привалов, о походных шутках Семена Буденного…
— Я к тебе, однако, не о черной банде разговаривать пришел, а о серой. Завелась у меня в колхозе серая банда…
И Артем рассказал о мышиной напасти и трюке СТАЗР'а.
Антон Рудый прищурился:
— Так где же ты работаешь?
— В колхозе «Серп и Молот».
— Братишка, мне тебя дозарезу нужно.
И прокурор нажал кнопку, на которую Артем покосился иронически.
X. Еще напор, и враг бежит.
В кабинет вошел секретарь.
— Вызовите, пожалуйста, старшего следователя Исупова.
Минуты через три пришел маленький бритый следователь, блестевший стеклышками пенснэ.
— В каком положении дело о вредительстве в колхозе «Серп и Молот».
— Депо почти ясно. Не хватает нескольких второстепенных моментов. Мне не ясно, например, умышленно или по оплошности СТАЗР отпустила соду вместо мышьяковистого натра.
Прокурор слушал внимательно. Когда следователь смолк, прокурор сказал:
— Допросите товарища Арбузова. Он из колхоза «Серп и Молот».
Артем часто-часто захлопал глазами.
Следователь положил портфель на стол, сел и, вынув портсигар, предложил Артему папироску.
— Спасибо. Я курю из люльки — по казацки…
Следователь задымил. Допрос начался.
— Вы слышали о том что некий Совсун скупал в округе живых мышей?
— Понятия не имею.
— Вы знаете, что Совсун бывший махновец?
— Нет.
— Не кажется вам странным неожиданное повышение, так сказать, мышиного стада на колхозных полях, что отмечено даже в прессе?
— Кажется, но о причинах мы не знаем… Не знали, вернее.
И, поймав смеющийся взгляд прокурора, Артем поправился:
— Не знали, но догадываемся.
Следователь задал еще с десяток вопросов. Прокурор вмешался в допрос:
— Знаешь, Артем, мы снеслись с Харьковом и Москвой. Харьков тянет, а Москва ответила. Сельскохозяйственная лаборатория газеты «Беднота» прислала подробнейшее письмо М. С. Дунина. Мышей изничтожим в два счета. Правда, это связано с некоторыми издержками. Ну да ничего. Пусть заплатит СТАЗР. Люби кататься, люби и саночки возить.
Задребезжал звонок. Рудый взял трубку. Лицо его приняло вдруг хитрейший вид. Казалось, он — страстный охотник — заметил редкую благородную дичь и боится ее спугнуть.
Положив трубку, он окинул Артема и следователя ожигающим взглядом.
— Совсуна и сотрудника СТАЗР'а Тимошенко придется арестовать сегодня же.
Следователь и Артем встрепенулись.
— Дело в том, — продолжал прокурор, — что Тимошенко — тоже бывший махновец, друг Совсуна. Совсун дважды бывал у Тимошенко. Подмена мышьяка содой, вероятно, не ошибка, а злодеяние.
Следователь поднялся.
— Я пойду действовать.
— Добре, — одобрил прокурор.
Артем и Антон остались одни.
— Артем, чортушко Артем, — заговорил Рудый. — А ведь война и впрямь продолжается. Ведь банды изменили свой цвет. Были черные, стали серыми.
Артем набивал свою трубку.
— Да, — отозвался он. — Сегодня взят в плен штаб серой банды. Банду придется добивать.
— Добьем, Артем! Дунин из «Бедноты» мужик решительный. Командарм этого самого… злаков. Расписал в инструкции все пунктуально. Мне аж жутко стало. Ни одного мышонка не останется. Идем ко мне в гости. Ганна таких галушек наворочает, язык проглотишь.
