Есть в "Гробу своими руками" и Данте, и последователь Данте, скромный ученик, ничем не примечательный Перфилий Бессонов, который любил рисовать в тетрадках маленькие гробики и большие гробы, чтобы укладывать туда своих одноклассников, родственников и некоторых учителей. Конечно, у него не было такого изуверства, как у Данте, он не был обеспокоен фактом наказания и очищения - ему важно, чтобы всем было удобно, и чтобы всем нашлось место.
Есть кое-что общее у авторов "Гроба" и с Чернышевским. Это коечто - вторая часть заглавия части первой. Она ведь так и именуется: "Что делать?"
Заключение к введению или введение в заключение
Умозаключение 1
Зачем покойнику музыка?
Ексакустодиан был, разумеется, обеспокоен, будет ли звучать на его похоронах музыка, какая это будет музыка.
"Многие товарищи, - говорил он, - переживающие переходный возраст. Не прочь бы услышать на своих похоронах хорошую музыку. Какую мелодию выбрать? Насколько мы в состоянии обеспечить присутствие возле гроба оркестра, хора, а, может быть, просто тенора, аккомпанирующего себе на баяне, или виолончелиста, как это случилось у могилы Тарковского во Франции с участием Мстислава Ростроповича? Продумайте этот вопрос. Я всегда рекомендую заложит часть ценностей. Предназначенных в гроб, чтобы заказать музыкантов (если вы, конечно, не Андрей Тарковский, чтобы к вам с другого света бросился Мстислав Ростропович".
Он приводил для своих учеников списки возможных композиторов, чтобы они не дай бог, не улеглись под "Турецкий марш" Амадея.
В русской литературе, впрочем, есть случай, когда герою было даже приятно, что его будут хоронить под бравурное пение, но это исключительно из вредности его натуры:
Взговорил он мрачно: "Не услышишь, нет!
Завтра петь не буду - завтра мне не след;
Завтра умирать мне смертию лихой:
Сам ты запоешь, чай, с радости такой!
И разумеется, эта радость воеводы - героя баллады Тургенева - будет скрашивать посмертное существование разбойника, который хвастался:
Да еще певал я - в домике твоем;
Запивал я песни - все твоим вином;
Заедал я чарку - барскою едой;
Целовался сладко - да с твоей женой".
Умозаключение 2
Зачем покойнику памятник?
Ексакустодиан, разумеется, был обеспокоен, поставят ли ему памятник и сколько ему поставят памятников, но строительство памятника себе, равно как и написание реквиема, не это было делом его жизни. Строители гробов подобны строителям памятников, но это не совсем одно и то же.
Те, кто строят себе памятники, не очень-то заботятся о гробе. Например, так было со Сталиным. Строя себе монумент, он отвлек взоры людей от земли к небесам, так что Пригову, например, было чему поудивляться вокруг этой удивительной смерти: "На самом деле он, Сталин, как бы вовсе не подлежал не только этому процессу, но даже поставлению рядом с данным несоразмерным иноприродным ему понятием". Ведь "Сталина мы мыслили только высеченным из несокрушимого камня ( в каком виде он и высился мощными статуями по всей стране), впаянным в нержавеющие оправы, парящим и бессмертным".
Важно в этой дилемме памятник-гроб именно отношение к вечности. Настоящий человек, он ведь вечностью живет, и о бренном не заботится как бы вовсе. Пусть оно, бренное, о нем заботится. А иногда эта его незабота становится важной частью политики отвлечения и сохранения тайны. Если бы поэты не ставили себе памятников, их , несомненно, заподозрили бы в изготовлении гробов, чем они на самом деле и занимались.
Когда Александр Сергеевич Пушкин, вдохновленный известной одой Горация, писал свои пророческие стихи: "Я памятник воздвиг себе нерукотворный", он сознавал, что это явно не гроб и отвлекал внимание искателей сокровищ высотой памятника: вот, мол, куда смотреть-то надо - в высоту. Он знал, что если указать на гроб, в глубину, то к этому гробу сбегутся тысячи повес, праздных гуляк и будут грабить, грабить, грабить гроб, гробницу. Но он напрасно беспокоился, ведь гроб в земле, а памятник - снаружи, и что Юрий Дружников только спустя полтора века напишет книгу о том, что Пушкин сверху - одно, а снизу - совсем другое. Потом подключится "Митин (Волчеков) журнал" О могилах, Пушкине и этом журнале размышляет Вячеслав Курицын: "В клубе "ОГИ" сцена: продавец Фальковский втюхивает номер "Дантеса" за 200 рублей художнику Тишкову. Вот, говорит Фальковский, доказано наконец, что еврей и пидор. Тишков не на шутку встревожен. Я ему:
- Ладно, у него мужиков всего-то было человек двадцать...
А Тишков:
- Да это ладно. Это всегда изменить можно. А с евреем ничего не сделаешь, только могила исправит...
Фальковский (радостно):
- Вот и исправила, вот и исправила".
Правильнее было бы сказать, что памятник исправлял, а не могила. Когда оборотились взором к могиле, когда ее стали раскапывать, то оттуда такая вонь поперла, что хочется на голову памятнику забраться и отсидеться там, пока снова не закопают.
Ясно, что памятник - это сооружение, напоминающее, что гений бодрствует и ночью, а гроб - это сооружение, где поэт спит и днем. Гроб - это мастерская поэта, его интимные тайны творчества. Памятник это то, что открыто потомкам: берите, хватайте, пользуйтесь, если сможете, мы ведь ничего от вас не утаили, а если утаили, то ведь не полезете же вы вскрывать гроб?
Мудрые писцы...
Они не строили себе пирамид из меди
И надгробий из бронзы.
Не оставили после себя наследников,
Детей, сохранивших их имена.
Но они оставили свое наследство в писаниях,
В поучениях, сделанных ими.
Так гласит египетский свиток. Мудрые писцы, они знали, что куда именно нужно направлять внимание народа. Ексакустодиан же, повернув головы читателей от памятников к гробам, поступил не как мудрец, но как безумец.
Введение в часть первую
"Гроб своими руками" потому произведение бессмертное, что есть у него продолжатели как по ту сторону литературы, так и по эту. По эту быть первыми соизволили мои ученики, кои в силу малолетнего возраста своего не поняли бы великого произведения, не пояснив я им всех возможнодоступных их пониманию моментов, а так же не расскажи о некоторых образах Батая и Кроули.
Откуда они у меня взялись, эти ученики? Это шпионский отряд, переместившийся из загородного лагеря в город и составляющий редколлегию газеты "Шпионский Север" - единственного печатного органа, действительно заботящегося о том, чтобы дети не разучились читать. А тот факт, что сама редколлегия еще и излагать свои мысли научилась, мы вам сейчас и продемонстрируем.
Часть 1
А Удачин: " О чем думает человек, когда летит с 12-го этажа? Вот, например, я. Что бы я думал, летя с 12 этажа? Конечно, думать тут особо нечего, но все-таки... "12, 11,10... Что-то я долго ни о чем не думаю... 10, 9, 8, 7, 6... Мой балкон. 6,5,4... Балкон моего приятеля. Забыл к нему зайти. Вот, черт, а надо бы. Но теперь уже поздно, теперь уж он сам пусть ко мне на могилку заходит. 4, 3, 2... Здесь живет вредная старушенция Нюрка. Она все время ругается, когда кто-нибудь пачкает тротуар перед домом. То-то она разозлится, когда увидит здоровую ляпуху, которая останется от меня - берегись, Нюрка, тебе убирать!"
Е.Лена: Стихи про кота
У меня смышленый кот
Током заряжается.
Лапы он сует в розетку
И странно улыбается.
Дергаются уши,
Дергаются лапы,
И бежит по шерсти
Яркий холодок.
Холодок сияет
Синий, голубой,
А в глазах играет
Зубчатый гудок..."
М.Прахова: Мои стихи
Я полетела утром сегодны
Плавно, красиво и даже свободно.
Вот я лечу, и лечу, и лечу,
И отчего - я никак не пойму.
Вдруг ворона ко мне подлетает,
Ловко и резко шапку хватает,
Падают брови на руки мои,
Я уже сплю от вороньих когтей.
Д. Данин
По следам Кроули и Ексакустодиана
Говорить я не мог, лишь чертил круги на одеяле. Врач подсчитал круги и побежал за лекарством:
- Да, уже почти семь часов. Время принимать лекарство, верно?
- Нет, - хотел сказать я, - я хочу сказать, что я в седьмом круге дантова Ада.
В этот момент у меня начался буйный бред. Дикие долгие вопли вырывались из моего горла: меня неустанно пожирал Дис; каждый вопль свидетельствовал о встрече с зубом чудовища. Я не мог ничего объяснить врачу. Смерть - это переход из реальности положенного тебе гроба куданибудь, все равно, только бы в гроб не попасть. Пусть лучше в зубы чудовища. Ведь в гробу так скучно - там ничего нет, совсем ничего. Ексакустодиан был прав, взяв с собой вещи. Этим он приковал себя к гробу и в дантов ад уж точно не пойдет: что ему там делать, когда и здесь все есть.
А. Дунина
По следам Кроули и Батая
Он издал дикий вопль и мигнул.
- Увидите, - сказала я, - он издаст еще восемь воплей и еще восемь раз откроет свой глаз.
Доктор Киршоу взглянул на меня удивленно, но принялся считать.
Мои подсчеты оказались верны.
Он обернулся ко мне:
