Кин не терпел того, что называл "мистифицирующей манерой изложения". В это понятие входило многое: ложная глубокомысленность, психологические дебри, фраза, за которой нет настоящей мысли. Он любил прозрачную, лаконичную, насыщенную прозу Пушкина, Лермонтова, Стендаля, Мериме, любил Бальзака ("Бальзак - вот школа"), Мопассана, Франса. Какой-то другой стороной души он страстно любил "Жиль Блаза", "Гаргантюа", "Дон-Кихота", "Кандида". Здесь перечислено, конечно, далеко не все, лишь какие-то вехи, нельзя забывать о Гоголе, Диккенсе, Щедрине, Гейне. Особое место занимают Киплинг, Марк Твен и О'Генри, а также Эдгар По, Честертон и Вудворт. Романы Вудворта "Вздор" и "Лотерея" принадлежали к числу любимых. Он успел прочесть и оценить "Фиесту" и "Прощай, оружие" Хемингуэя. Когда Кин открывал для себя какого-нибудь нового автора, он увлекался им и заражал своим увлечением близких. Так было, например, с Амброзом Бирсом, с Густавом Мейринком, автором "Голема"...
Из современников первое место в сердце Кина бесспорно занимал Маяковский: с юности он восхищался стихами Маяковского; личное знакомство состоялось осенью 1929 года; они очень понравились друг другу. Приходил Маяковский и домой к Кину, в его квартиру на Плющихе. Ранней весной Кин по поручению "Правды" поехал на Северный Кавказ редактором газеты "За большевистский сев"; это была газета на колесах: в специально оборудованном вагоне (практически поездку подготовляла газета "Кооперативная деревня") помещались редакция и типография, переезжавшие из района в район. В результате работы газеты, отстаивавшей правильную политическую линию, в одном из районов, где допускали грубые перегибы с проведением коллективизации, было снято все руководство Маяковский очень интересовался работой выездной редакции, обещал Кину приехать к нему и принять участие в издании газеты, но его задержали репетиции представления "Москва горит" в Московском цирке. Тем временем сев на юге закончился и вагон-редакция переехал на Урал. Там застала Кина телеграмма о трагической смерти Маяковского, и газета крупным шрифтом напечатала сообщение: "Умер величайший поэт пролетарской революции", а над вагоном вывесили траурный флаг.
Очень любил Кин и Эдуарда Багрицкого. Когда в "Комсомольской правде" летом 1926 года появилась первая часть "Думы про Опанаса", Кин был в отпуске в Борисоглебске. Еле дождался он номера газеты с окончанием поэмы, потом послал телеграмму Багрицкому - с этого началась их дружба, Кин высоко ценил фадеевский "Разгром", "Зависть" Юрия Олеши, ему очень нравились вещи Славина, "Сердце" Ивана Катаева. Особое место занимала Лариса Рейснер - он безмерно восхищался ее великолепной публицистикой, которая была близка ему и как жанр. Вообще, он читал массу - хороших и плохих - книг; у него была полушутливая теория, что плохие книги тоже надо обязательно читать, потому что это практически полезно: показывает, как не следует писать. Недаром он так любил и повторял строчки Маяковского: "Буду делать хорошо и не буду плохо". В сущности, это было жизненной программой, и Кин старался не отступать от нее.
Надо надеяться, что читателям этой книги будет интересно познакомиться с некоторыми сторонами творчества Кина, которые для них откроются впервые. Ее непременно прочтут многие и многие юноши и девушки - молодежи дороги традиции революционной романтики, прочтет ее и тот мальчик, ученик ремесленного училища, который на читательской конференции встал и просто сказал одну только фразу: "Товарищи, как мне жаль, что Виктор Павлович Кин умер".
Цецилия Кин
