На самом деле к островам приближались британские корабли под командованием одного из известнейших путешественников того столетия – капитана Джеймса Кука. Трепещущие перед пришельцами островитяне сперва приняли его за божество. Потом, наверное, неизбежно (сказывалась разница в культурах) вспыхнул яростный конфликт. Многие туземцы радовались отплытию чужаков, а когда через год те приплыли снова, отчаянно нуждаясь в продовольствии, их забросали камнями. Голодные моряки начали попросту отбирать необходимое. Но когда они убили гавайского вождя, местные воины отомстили: гурьбой напали на Кука и разрезали его на куски, а позже зажарили останки в земляной печи. Это был чуть ли не последний раз, когда коренные гавайцы сумели поступить с белыми по собственной воле.
Вскоре отомстил и Кук. Он и его люди привезли чуму настолько яростную, какую даже сами не могли представить. Несколько недель их общения с местными, от рукопожатий до половых контактов, едва не уничтожили всю гавайскую расу.
Люди Кука, как он лично и предсказал в бортовом журнале, вызвали на островах эпидемию венерических заболеваний. И это было только началом. Сотни тысяч гавайцев впоследствии погибли от лихорадки, дизентерии, гриппа, болезней легких и почек, рахита, диареи, менингита, тифа и проказы.
Как только острова нанесли на карту, к Гавайям стали приходить самые разные суда. Однако эти места привлекали не только моряков. Заинтересовалась ими и группа набожных пресвитерианцев и конгрегационалистов из Новой Англии. Из нескольких источников – от капитанов кораблей; из популярной книги о гавайском сироте, что проделал огромный путь до Коннектикута и принял христианство; из серии статей в газете под названием «Kennebec Journal» – они узнали, что эта далекая земля полна язычников, которых можно обратить в свою веру. В промежуток между 1820-м и 1950 годом около двухсот представителей церкви были настолько воодушевлены, что вызвались добровольно провести остаток жизни на Сэндвичевых, как их назвал Кук, островах, занимаясь богоугодными делами.
Многое, что обнаружили там миссионеры, привело их в ужас. Дружная гавайская община, с присущим ей анимизмом, кардинально отличалась от суровой, холодной жизни, к которой привыкли жители Новой Англии. То, что в глазах миссионеров считалось краеугольными камнями цивилизации – амбиции, бережливость, индивидуальность и частная собственность, – гавайцам было неизвестно.
Зато они верили в божественное происхождение холмов, деревьев, животных, ветра, молний и даже росы. Некоторые не брезговали инцестом и полигамией, детоубийством и ханаи – традицией, согласно которой матери отдавали новорожденных детей друзьям, родственникам или вождям, таким образом расширяя семьи. Большинство не стеснялось наготы и секса. Строгим миссионерам туземцы казались самыми закоренелыми грешниками на земле. Например, один нашел их «чрезвычайно неотесанными; слепыми ко всему, что прекрасно и ужасно в творениях Господних; грязными, гнусными и похотливыми; покрытыми всякой мерзостью, какую только можно представить, запятнанными кровью и заклейменными преступлениями».
Воодушевившись уверенностью, которая может исходить исключительно из глубокой веры, миссионеры без устали навязывали окружавшим их людям свои ценности. Или, как сами же это называли, – спасали души дикарей от вечных мук ада.
«Улицы, когда-то полные жизни, теперь пусты, – рассказывал путешественник, побывавший в Гонолулу в 1825 году. – Игры, даже самые невинные, – запрещены. Пение стало наказуемо, а за открытый разврат – попытку танцевать – к нарушителю не проявят ни капли милосердия».
Шли годы, некоторые миссионеры утратили пыл и перестали следить за исполнением строгих нравственных норм. То же самое чувствовали многие их сыновья и внуки. Они проходили обучение в США, а на Гавайи возвращались исполненные беспокойного духа своей растущей как на дрожжах родины, где возможности, казалось, поджидали за каждым углом. И, оглянувшись, вновь прибывшие увидели, как гавайская земля буквально изнывает, готовая к возделыванию.
Истинным олицетворением того, как община хауле расширилась и пришла к власти, стал Амос Старр Кук. Рожденный в Данбери, штат Коннектикут, Кук приехал на Гавайи в качестве миссионера. Проработав несколько лет директором школы для высокородных гавайских детей, он снискал славу крайне строгого человека. Соблазн разбогатеть в конце концов свел его с религиозного пути. В 1851 году Кук решил попробовать свои силы в сахарной промышленности. На пару с еще одним бывшим миссионером, Сэмюэлем Каслом, у которого был нюх на прибыль, он учредил компанию «Castle & Cooke» и стал крупнейшим в мире производителем сахара.
Но чтобы выращивать сахар в таких количествах, нужна земля. Приобрести ее было сложно – местные гавайцы мало что знали о частной собственности или наличном расчете. Туземцы почти не понимали, как сделка – или вообще что угодно, если на то пошло, – может лишить их земли.
В конце 1840-х годов Амос Старр Кук помог убедить короля Камеамеа III, своего бывшего ученика, что следует объявить земельную реформу. Именно эта реформа уничтожила один из столпов гавайского общества. Согласно ее положениям, огромные общинные земли оказались разделены на маленькие участки, большинство которых стало «королевскими владениями». Таким образом, благодаря реформе появился принцип землевладения, и честолюбивые плантаторы, включая многих миссионеров с их сыновьями, теперь обрели законное право покупать сколько угодно земель. Десятки людей так и поступили. Вскоре миссионеры и элита плантаторов слились в один класс.
На пути к богатству по-прежнему оставалось еще одно препятствие. Рынок находился в Америке, и страна защищала своих промышленников: за ввоз сахара взимались запретительные пошлины. В 1850-х гавайские плантаторы хотели решить проблему просто: сделать Гавайи частью США. Однако Вашингтон пока не вкусил в полной мере удовольствие иметь заморские колонии и отказал. Позже плантаторы пытались уговорить власти подписать соглашение о свободной торговле или «договор на основе взаимности», который позволил бы обойти пошлины, но и это им не удалось.
С течением лет новое поколение американских бизнесменов, политиков и военных стратегов США заинтересовалось внешней торговлей. Гавайские плантаторы тут же выступили со встречным предложением: в обмен на вышеупомянутый договор они даруют Штатам исключительное право расположить на Гавайях военные базы. Под влиянием плантаторов податливый король Калакауа, подписавшись под планом, представил его в Вашингтоне. Президент Улисс Грант посчитал, что соблазн слишком велик, и летом 1876 года должным образом составленный договор был подписан и утвержден.
Его положения гласили:
«Покуда договор является действительным, Его Гавайское Величество обязуется не передавать в аренду или не распоряжаться каким-либо другим способом портами, гаванями и прочими участками своих владений в пользу иных государств, стран или властей, а также не заключать договоров, согласно которым другая нация обретет привилегии, сходные с беспошлинным входом судов, дарованным настоящим соглашением Соединенным Штатам Америки».
Этот договор сохранял внешнюю независимость Гавайев, но на деле перевел острова под протекторат Америки. Знаменитый историк того периода, Уильям Адам Расс, писал, что «таким образом, Гавайи, по сути, перешли в сферу влияния Америки, но плантаторы остались довольны… Политические последствия соглашения нельзя переоценить. Когда Гавайи, наконец, присоединили к США в 1898 году, почти все сошлись во мнении, что договор стал первой ступенью, то есть экономическим захватом».
Весть о соглашении привела многих коренных жителей в ярость. Когда протесты ожесточились, взволнованный король счел необходимым попросить защиты у Америки. Штаты ее предоставили, отправив на Гавайи сто пятьдесят морских пехотинцев.
Сахарная индустрия развивалась быстро. За первые пять лет после подписания договора количество плантаций на Гавайях утроилось. Экспорт сахара в США в 1876 году составлял двадцать один миллион фунтов. В 1883-м он вырос до ста четырнадцати миллионов, а в 1890-м – уже до двухсот двадцати пяти. Деньги хлынули к плантаторам рекой, и они прибрали к рукам всю экономику Гавайев.
Выращивание сахара – занятие трудоемкое. Однако ни белые поселенцы, ни местные жители не хотели работать в полях. Рассмотрев несколько вариантов, плантаторы стали ввозить рабочих из Японии и Китая. Счет им шел на тысячи, что только отвратило плантаторов от демократии, так как благодаря всеобщему праву голоса в правительстве оказалось бы большинство небелых.
Договор был заключен на восемь лет. Когда срок истек, плантаторы из Луизианы попытались не допустить перезаключения, что сильно обеспокоило их гавайских коллег. Король Калакауа был вынужден идти на новые уступки. Новый договор включал пункт о передаче Штатам гавани Перл-Харбор на острове Оаху, которая считалась лучшим естественным портом на севере Тихого океана.
