Техникумы различного типа строятся над семилеткой, но практика показала, что первые два года в них уходят на общеобразовательную подготовку. Программа этих двух лет должна соответствовать образовательному минимуму 2-го концентра II ступени, хотя и может пополняться некоторыми специальными дисциплинами.
Итак, начинаются занятия с детского сада. От 8 до 12 лет идет школа I ступени — четырехлетка. Потом, от 12 до 15 лет, ученик (-ца) посещает 1-й концентр II ступени, от 15 до 17 — 2-й концентр II ступени. Далее идут вузы. Это нормальный тип. Программы I ступени, 1-го и 2-го концентров стандартизировании.
Школы подростков равняются по стандартизированным программам, хотя весь цикл проходится подростками в более короткий срок.
То же и в отношении школ взрослых.
Общеобразовательная программа едина, но должна проходить на местном материале, видоизменяющемся также в зависимости от возраста.
Кроме того, каждое учебное заведение может добавлять к нормальной программе те или иные предметы или расширять их курс в зависимости от специальных задач данного учебного заведения.
Важно только, чтобы был забронирован везде общеобразовательный минимум, наличие которого облегчает переход ученика из одного типа учебного заведения в другой, облегчает свободный выбор профессии.
Так мыслим мы схему народного образования в РСФСР.
1923 г.
И в деле просвещения спецы должны быть использованы полностью. Бояться их «мелкобуржуазности» нечего: наилучшие и энергичнейшие из педагогов не могут не пойти за коммунистами.
В № 61 «Правды» заведующий Моно тов. Рафаил поместил статью «Бюрократизм или улучшение дела просвещения».
Статья изображает дело так: что в Моно все обстоит как нельзя лучше и что полезной деятельности Моно мешают только какие-то «насквозь пропитанные мелкобуржуазными традициями» Шацкие и Иорданские.
Тот, кто следил за деятельностью Моно или читал программы Моно и слышал выступления Моно на съезде соцвосов, — знает, благополучно или неблагополучно обстоят дела в Моно. Об этом следует поговорить особо и весьма и весьма серьезно. В данной заметке я хочу поговорить лишь о «насквозь пропитанных мелкобуржуазными традициями» Шацких и Иорданских.
Иорданский недавно еще был заведующим Главсоцвосом, а Шацкий является одним из самых активных членов научно-педагогической секции ГУСа.
Я была в свое время против приглашения Иорданского в члены Коллегии Наркомпроса не потому, что имела что-либо против него, а потому, что считаю, что все члены Коллегии Наркомпроса непременно должны быть коммунистами, и продолжаю так думать и теперь. Но, наблюдая деятельность Иорданского в качестве заведующего Главсоцвосом, я не могла не почувствовать искреннего уважения к его глубокой преданности делу народного образования, к той настойчивости, с которой он всегда выдвигал на первый план вопросы строительства массовой школы.
С Шацким я работаю вот уже скоро два года в научно-педагогической секции ГУСа и привыкла ценить его инициативу, активность, преданность делу. И должна отметить, что работа у нас шла очень дружно и никаких существенных разногласий не было.
Работа научно-педагогической секции ГУСа на виду, и за что она борется, какую линию отстаивает — это знают товарищи-коммунисты, знает Агитпроп ЦК. Нужно ли привлекать к работе Шацких и Иорданских?
Считаю, что делать это необходимо. Перед нами море невежества, и для того, чтобы ликвидировать его, необходимо использовать все силы.
И в первую голову надо использовать тех, кто глубоко и искренне предан делу народного образования, Я, по крайней мере, привыкла таких работников ценить и бережно к ним относиться. Я многому у них научилась. Таких людей совсем не так много, чтобы ими можно было швыряться.
А их «мелкобуржуазные традиции»?
Во-первых, я глубоко убеждена, и вижу тому подтверждение на каждом шагу, что искренне преданные делу просвещения люди, любящие это дело, не могут не пойти в этом вопросе за Коммунистической партией, потому что она берет наиболее жизненную и правильную линию, потому что ее постановка вопросов открывает для работы широчайшие перспективы. Более того, именно позиция коммунистов в деле народного образования приводит многих из работников просвещения к коммунизму. Это во-первых. Во-вторых, тот, кто твердо знает, чего он хочет, умеет последовательно проводить свою линию, меньше всего будет устраивать истерик насчет «мелкобуржуазных традиций». В руках коммунистов достаточно власти и нравственного авторитета для того, чтобы широко поставить пропаганду своей точки зрения. Эти мелкобуржуазные взгляды, если они даже существуют на деле, а не только в воображении неумелого вести свою линию коммуниста, совершенно не страшны: им есть что противопоставить. Важно уметь мелкобуржуазные тенденции преодолеть, важно выявить их сущность, убедить людей.
Перед коммунистами стоит нелегкая задача перевоспитать в духе коммунизма широкие кадры учительства. Эта задача облегчается тем, что в своей массе учительство близко соприкасается с рабочей массой и крестьянством и заражается до известной степени их настроением. Но к этой задаче надо отнестись со всей серьезностью, и свои аргументы надо хорошо выбирать и обосновывать.
Швыряние же эпитетами «мелкобуржуазные идеологи», подшиваемыми в придаточных предложениях, — прием, к которому не следовало бы прибегать. Нахожу демагогией и беспомощностью,
1923 г.
К ВОПРОСУ О МОРАЛЬНО — ДЕФЕКТИВНЫХ ДЕТЯХ
«Морально-дефективные»… как этот гнусный буржуазный термин пробрался в нашу советскую педагогику и завоевал в ней довольно прочное право гражданства?
Термин «морально-дефективный» предполагает, что существуют какие-то извечные, незыблемые нравственные законы, где-то вне сознания людей, кем-то извне установленные.
Эти нравственные законы живут в душе человека, и тот человек, который не знает их, — морально-дефективен. Это — точка зрения философского идеализма. Буржуазия весьма охотно принимает такое представление о морали, изображая свою буржуазную мораль извечной, незыблемой моралью.
Философский идеализм резко отвергается марксизмом. Маркс и Энгельс всю жизнь боролись с философским идеализмом, прекрасно понимая, каким сильным орудием в руках буржуазии он является. Марксизм смотрит на мораль, на ее происхождение по-другому.
Опираясь на изучение истории, он утверждает, что нравственные представления не являются чем-то незыблемым, что на протяжении истории они постепенно менялись, что у различных классов общества они различны. Не только, скажем, дикарь и современный человек диаметрально противоположно подходят к вопросу о том, что хорошо и что дурно, но мы видим у буржуазии и у пролетариата две совершенно различные морали.
В «Коммунистическом манифесте» Маркса и Энгельса прекрасно вскрыта классовая сущность буржуазной и пролетарской морали. Марксизм не только вскрыл классовую сущность морали различных классов, он показал, как вырастают нравственные представления на почве известных экономических, политических, бытовых условий. «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельса проливает очень яркий свет на возникновение моральных представлений.
Маркс и Энгельс посвятили долгие годы борьбе с философским идеализмом, конечно, не потому, что это просто доставляло им удовольствие, ироде того, как игра в шахматы. Они боролись с философским идеализмом потому, что понимали, как важно духовное освобождение пролетариата из-под влияния буржуазии, потому что понимали, что религия является лишь «популяризацией для масс» философского идеализма.
Религия — прекрасное средство обуздания масс, средство приглушения их классового инстинкта, средство ослабления их классового самосознания.
Но нельзя бороться с религией, не преодолев ее философского обоснования — идеализма.
Для марксиста совершенно неприемлем термин «морально-дефективный».
Есть затравленные, озлобленные, замученные, больные дети, но нет морально-дефективных.
Почему же влез со своими грязными лапами этот термин в советскую педагогику?
Воспитывать озлобленных, больных, живших долгое время в тяжелых условиях звериной борьбы за существование, в атмосфере разврата ребят нелегко. Нужна большая чуткость, громадный такт, наблюдательность, готовность прийти на помощь, поддержать, заставить звучать громче струны общественного инстинкта. Где у нас такие педагоги, которые бы годились для этого? Война мировая и гражданская, общая разруха, голод расширили до колоссальных размеров кадры беспризорных детей. Надо было как-нибудь их устраивать. И шли на эту работу очень часто не те, кто понимает и любит ребят, а те, кто просто нуждался в куске хлеба и квартире. Термин «морально-дефективный» освободил их от всякой ответственности, и внутренне и внешне, освободил от необходимости считаться с ребятами, уважать их человеческое достоинство, их личность, учиться подходить к ним, освободил от самого обыкновенного человеческого побуждения помочь слабому. Термин «морально-дефективный» санкционировал преступное отношение к беспризорным детям. Для «морально-дефективных» ребят ввели карцер, «изолятор», оскорбляющее обращение, — все позволено, с детьми ничего не поделаешь: они «дефективные».
