— Суперсерия-1972 воспринималась не только как дуэль двух хоккейных стилей, но и как противостояние политических режимов. Накачек перед отъездом в Канаду было много?
— Я бы поменял последовательность: сначала это было столкновение режимов и только потом — хоккейных школ. Политическая важность момента подчеркивалась на каждом шагу. Помню, на встрече в ЦК партии один из ответственных работников провозгласил: «Вы открываете двери в НХЛ, и войти туда нужно с высоко поднятой головой!» Уже в Канаде перед стартовой игрой руководитель нашей делегации Рагульский, один из замов Сергея Павлова, устроил очередное собрание и заявил: «Ребята, вы сегодня должны достойно проиграть». Понимаете, проиграть! Ни у кого даже в мыслях не было, что возможен какой-то другой итог. А после того, как мы сенсационно разгромили в Монреале канадцев в первом матче 7:3 и переехали в Торонто на второй, тот же Рагульский выступил снова: «Вы теперь вообще не имеете права проигрывать!» Так на глазах менялись восприятие суперсерии и формулировка задачи.
В СССР спорт всегда был частью политики. И соответственно спортивным поражениям приписывались серьезные политические последствия. Помню, на чемпионате мира-74 в Хельсинки мы проиграли сборной Чехословакии 2:7. В посольство на разговор вызвали сначала главного тренера, потом его помощников, затем секретаря партийной организации Владислава Третьяка. Дошла очередь и до меня как до капитана. Посол, до сих пор помню его фамилию — Степанов, — устроил разнос, входил в раж прямо на глазах. В конце концов начал угрожать: «Вы мне партбилет на стол положите!» Тут уж я не выдержал: «Не вы меня в партию принимали, не вам и партбилет отбирать». Собеседник осекся: ладно, мы еще посмотрим… Остальную часть чемпионата мы прошли без поражений, в повторном матче обыграли чехов 3:1 и взяли золотые медали. В посольстве по такому случаю был организован прием. В разгар празднеств ко мне подошел сияющий хозяин мероприятия с рюмкой в руках: «Давай, капитан, выпьем за победу!» «С вами пить не буду», — отрезал я. Не сомневаюсь, что после этого случая напротив моей фамилии в соответствующих органах была поставлена галочка. Возможно, в том числе и из-за нее мне пришлось завершить карьеру досрочно.
— Какая атмосфера сопровождала Суперсерию-1972?
— С первых же минут пребывания в Канаде чувствовалось: происходит что-то грандиозное. Матчи с любительской сборной этой страны по уровню организации отставали на порядок. После прилета прямо к трапу самолета нам подали два больших автобуса и с десяток «Кадиллаков». Мы по привычке все полезли в один автобус, да еще баулы с формой начали туда запихивать. Хозяева удивлялись: «Зачем, вон ведь сколько транспорта стоит?!» Но мы были неизбалованные, к тому же боялись провокаций. Набились в один автобус, как сельди в бочке.
С другой стороны, антисоветские настроения были тоже очень сильны. Эмигранты, все это дерьмо тут же всплыло — и на нас. Когда игроки сборной выходили из гостиницы и направлялись к автобусу, чтобы ехать на матч, полицейские выстраивались шпалерами. Нам говорили: идите по этому коридору, здесь вы в безопасности. Если кто-то из посторонних выскочит сюда, тут же будет арестован. Мы шли, разговаривали между собой, а со стороны летели оскорбления, угрозы. Отвечать нельзя: стоило ввязаться в разговор, как тут же возникала перепалка, галдеж поднимался страшный. Впрочем, были и нормальные эмигранты, которые поздравляли с хорошей игрой, желали удачи. Правда, общение с болельщиками сводилось к минимуму. В лучшем случае мы могли раздать пару автографов, близко подходить к нам полицейские не разрешали.
— Волновались перед стартовой встречей сильно?
— Когда команды выстроились на синей линии и заиграли гимны, у меня по спине от напряжения поползла струйка пота. Потом, когда они в течение шести с лишним минут забили два гола, мелькнула мысль: «Да, это действительно профессионалы!» Чем закончился матч, всем хорошо известно. После первого периода, когда мы сквитали счет, Бобров сказал в раздевалке: «Ребята, играйте в свой хоккей. Они не выдержат и перестанут за вами успевать». Так и получилось, во втором периоде мы попросту разорвали канадцев. Спустя много лет защитник Парк, принимавший участие в той игре, рассказал, что творилось у них в раздевалке. В перерыве кто-то из тренеров предупредил: «Русские оправились от удара, ждите продолжения». Что ж, предчувствия его не обманули.
— В Советском Союзе, где состоялась вторая часть суперсерии, матчи с канадцами вызвали настоящий ажиотаж. У вас наверняка отбоя не было от друзей и знакомых, просивших помочь с билетиками?
— Игрокам сборной давали по десять билетов на каждый матч. Два хороших, четыре на места похуже и еще четыре — совсем плохие. Билеты надо было выкупать за свои деньги. Мои близкие — жена, мать — ходили на все игры. Отца у меня не было, он умер, когда мне исполнилось 9 лет… Папа был очень жестким человеком, порол меня нещадно. Я подходил к нему: «Можно погулять?» — «На сколько?» — «На часик, до одиннадцати». Прихожу десять минут двенадцатого, наручных часов ребятня тогда ведь не имела. Отец зажимал мне голову себе между ног и лупил ремнем по заду за опоздание.
Ненавидел ли я отца? Нет, любил. После его смерти я понял, как нужна ребенку мужская рука. Семью — меня и еще трех братьев — тащила на себе мать. Жилось нам тяжело, поэтому я пошел работать очень рано. В 15 лет после окончания седьмого класса устроился в домоуправление. А спустя еще год, после достижения совершеннолетия, пошел на автобазу.
— На московских матчах суперсерии присутствовало почти все руководство Политбюро. Вы были в курсе?
— Ну мы же не слепые… Знаете, как говаривал Тарасов: «Хороший хоккеист должен видеть блондинку в третьем ряду». А уж генсека на ВИП-трибуне и подавно. С Брежневым на матчи приезжал тогдашний министр обороны Гречко. Он любил спорт, хоккей — особенно, и в силу своей должности курировал армейские команды. Помню, однажды перед матчем с «Крыльями Советов» маршал появился у нас на базе в Архангельском. Собрал команду, попросил обязательно выиграть — мы как раз боролись с «Крылышками» за первое место. Я, как капитан, обещал не подвести. Посидел он с нами часа полтора, в конце вдруг говорит: «Спасибо, ребята, я с вами хоть немножко отдохнул от работы!» Я тогда посмотрел на Гречко по-другому: третий по рангу в стране, а ничто человеческое ему не чуждо. В Москве, говорят, его обыскались, а он с нами сидел.
Решающий гол, пропущенный нами в московском матче от канадцев за 34 секунды до конца заключительной встречи, слава богу, обошелся без последствий. Разносов со стороны тренеров не было, санкций от высшего начальства — тоже. Сразу после сирены в раздевалке стояла мертвая тишина, мы сидели в трансе. Бобров зашел, усмехнулся: «Пижоны! Машины рядом стояли, а вы их упустили. Теперь будете без машин…» И все, больше никто плохого слова не сказал.
— Суперсерия продолжалась почти месяц. У вас была возможность пообщаться с соперниками — на частных встречах, банкетах?
— После каждой игры проходил совместный ужин с канадцами. Там мы имели возможность убедиться, что они нормальные ребята. Другое дело, из-за языкового барьера поговорить толком не удавалось. В команде на тридцать человек был один переводчик, естественно, его на всех не хватало. Соперники кучковались в одном конце стола, мы — в другом. Это уже потом, когда Суперсерия-1972 стала историей, начали встречаться с канадцами на различных памятных мероприятиях. Общаться, вспоминать прошлое… На сорокалетии тех матчей, которое отмечалось весной, я, например, хорошо посидел с Филом Эспозито. Теперь, можно сказать, мы с ним приятели.
— Вы же воевали с ним на льду!
— На площадке он был настоящим мерзавцем. Играл грязно, постоянно устраивал какие-то гадости. Делал все, чтобы меня удалили. Я по складу характера не собирался ему уступать. Он меня цепляет, я его клюшкой колю в ответ. Он мне орет: Fuck you! — я его посылаю туда же. Думаете, он не понимал? Прекрасно понимал. Но сейчас все противоречия мы за столом утрясли. Весной даже вместе возглавляли сборную Канады в товарищеском матче против нашей сборной. Накануне той игры Владимир Путин пригласил всех участников встречи к себе в резиденцию. Тренировать канадцев должен был легендарный Скотти Боумэн, но он приехать не смог. Во время разговора я предложил канадцам сделать главным Эспозито, он, смеясь, возразил: «Только если помогать мне будешь ты с Владимиром Петровым». Делать нечего, пришлось согласиться. Английского я не знаю, поэтому и советовать подопечным ничего не мог. Молчал да изредка по плечу хлопал (смеется).
— У вас осталось какое-то материальное напоминание о суперсерии?
— В память о ней нам подарили позолоченные перстни с выгравированными флагами Канады и Советского Союза и цифрами «1972». Кроме того, у меня хранится набор кассет с записями всех поединков. Но самое главное — остались воспоминания, которые невозможно вычеркнуть. Так считаю не только я, но и все участники тех встреч. Полгода назад ездил в Канаду, побывал в Монреале в гостях у Ивана Курнуайе. Он мне признался: «У меня десять перстней обладателя Кубка Стэнли, но матчи 1972 года я ставлю гораздо выше». Канадцы вообще с большим пиететом относятся к суперсерии, и в России должны воспринимать ее так же. Прав оказался тот партийный чиновник: мы открыли двери в НХЛ, и никто их теперь уже не заколотит.
