А в существующих условиях сохранить школу, передавать из рук в руки мастерство особенно трудно. Выставка ещё раз показала: трудно – не значит невозможно. Ни слащавой салонной пластики, ни монументального китча, ваяемого исключительно из коммерческих соображений, здесь и духу не было. Псевдофилософских абракадаброподобных инсталляций – тем более. Что, несомненно, радует. Вселяет надежду и ещё один весьма симптоматичный факт: подавляющее большинство работ – портреты. Не только славных предков наших, к коим мы взываем о помощи, чтобы пережить смутные времена. Главные герои выставки – наши современники: врачи и военные, рыбаки и спортсмены, композиторы, поэты, художники и просто нянюшки. Значит, как ни сетуем мы на наши нелёгкие времена, как ни ругаем их, всё равно они нам дороги. Они – наши. Времена ведь, как известно, не выбирают. Может быть, XXI век станет веком скульптурного портрета? Не только человека, но и дел его. Ведь и уже успевшие стать знаменитыми «Мамонты» Андрея Ковальчука, установленные в Археопарке Ханты-Мансийска, это, если зреть в корень, тоже своего рода портрет, причём нашего времени.
Однако были работы, хоть и пытающиеся держаться в рамках реализма, тем не менее удивляющие своей бездушностью. К примеру, обнажённые женские торсы, коих на выставке можно было насчитать чуть не полдюжины. Чем внимательнее их рассматриваешь, тем сильнее искушение заподозрить их авторов (все они принадлежат к сильной половине человечества) в женоненавистничестве или катастрофически неудавшейся личной жизни. Впрочем, у прекрасной половины тоже всё, как оказалось, отнюдь не беспроблемно: полуобнажённые влюблённые обнимают друг друга весьма холодно и почему-то не смотрят друг на друга. Автор этих строк насчитала целые три такие работы, принадлежащие дамам разного возраста.
Однако проводить здесь гендерные исследования мы всё же не станем. Запомнилась выставка всё-таки не этим. Среди работ просто хороших и хороших во всех отношениях были такие, от которых невозможно было отойти. К ним хотелось возвращаться снова и снова, они цепляли память и поселялись в её недрах настолько прочно, что их присутствие где-то там, в глубине, ощущается до сих пор и вряд ли скоро исчезнет. «Слепые» Александра Капралова – материализовавшиеся персонажи Брейгеля, бредущие к пропасти ещё более страшной, чем их «предшественники». «Потребители» Александра Попова – исполненный горькой иронии взгляд на тех, кто пытается купить себе счастье на дешёвой распродаже. «Перед распятием» Геннадия Правоторова – немое утешение тем, кому уже не под силу нести свой крест и верить. И возможно, самая романтичная и в то же время самая философская работа на этой выставке – «Корабль судьбы» Ивана Мельникова. Дон Кихот, стоящий на корме утлого судёнышка, поднятого ввысь крутой волной. Паруса разорваны в клочья, но спина его пряма, рука сжимает копьё, глаза всматриваются вдаль. Интересно, что он там видит?
Виктория ПЕШКОВА, САРАНСК–МОСКВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Штрих-код
Мир, каков он есть
КНИЖНЫЙ
РЯД
Семён Кожин. Альбом / Текст О. Златоверховникова. – М.: Белый город, 2009. – 64 с.
Если принцип Родена, отсекавшего от мрамора всё лишнее, применить к живописи, он, наверное, мог бы звучать так: взять краски и перенести на холст всё самое необходимое. Судя по всему, именно этому канону и подчиняет свои работы Семён Кожин: пишет ли он укрытый снегом «Гранатный переулок» или иллюстрирует нежную и романтичную сказку братьев Гримм «Рапунцель», пытается воссоздать события войны 1812 года в «Переправе отряда Дениса Давыдова» или загадывает экзистенциальные загадки в «Аллегории». Создаётся впечатление, что ему всё время приходится себя сдерживать, чтобы на полотне не возникло ничего случайного, ничего, что не соответствовало бы реальности. Не выдуманной, не сконструированной самим художником по одному ему понятным правилам, а той, в которой все мы существуем день за днём, год за годом. Мы не без раздражения именуем её повседневностью, не давая себе труда всмотреться в неё повнимательнее и увидеть самые обыкновенные чудеса.
И перечень престижных выставок в Москве и Лондоне, Дублине и Санкт-Морице, и присутствие его картины в коллекции Букингемского дворца, и интерес к его картинам со стороны солидных аукционистов – это пусть и достаточно убедительные, но всё-таки только внешние признаки успеха молодого художника. Можно раскладывать на составляющие стиль и манеру Кожина с помощью весьма разветвлённого и изощрённого понятийного аппарата современного искусствоведения, но вряд ли таким способом раскроешь секрет притягательности его картин. Всё дело в доверии, которое безотчётно начинаешь испытывать к автору, даже при беглом взгляде на любую из его работ. Он не пытается запутать зрителя, сместив впечатанные в наш генетический аппарат представления о добре и зле, о прекрасном и уродливом. Он показывает мир таким, каков он есть, и вместе со зрителем пытается отыскать в нём то, к чему большинство людей и стремится в этой жизни, – к победе добра над злом.
Андрей БОРОДИН
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Вернуть жанр ню к ренессансным идеалам
Штрих-код
Вернуть жанр ню к ренессансным идеалам
ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ
В конце минувшего года столичная галерея «Дом Нащокина» открыла выставку, которая позиционируется ею как «сенсационная» – название, впрочем, говорит само за себя: «Обнажённая натура. ХХ век». И экспозиция действительно даёт представление обо всём диапазоне художественных течений и направлений в русской живописи целого столетия в жанре ню. О том, как красота телесная может дарить ключ в сферу эмоционально-чувственных отношений, разговариваем с директором галереи Наталией РЮРИКОВОЙ.
– Наталья Петровна, выставка прежде всего удивляет своим размахом. Около 160 работ 100 замечательных художников. Но тем менее в наши дни удивить жителей такого города, как Москва, чем-либо и даже обилием «обнажённой натуры», мягко говоря, затруднительно… Нет ли в объявленной вами «сенсационности», что называется, небольшого рекламного трюка?
– Вы правы – художники на выставке представлены замечательные. Я могла бы долго заниматься перечислениями. И делать это хочется с наслаждением. Пётр Кончаловский, Зинаида Серебрякова, Александр Архипенко, Аристарх Лентулов, Илья Машков, Михаил Ларионов, Наталья Гончарова, Роберт Фальк… Но слово «сенсация» здесь уместно, конечно, не для количественных характеристик, а для многих иных. «Обнажённая натура. XX век» сенсационна прежде всего тем, что телесную красоту человеческого, и прежде всего женского тела, отражает в прямой связи с красотой духовной. Не зря искусствовед Мария Вяжевич, большой друг нашей галереи, находит, что тело – это идеальный материал для изучения анатомии, но и ключ в сферу эмоционально-чувственных отношений. Выставка открыта как вызов агрессивной сексуальности и всему, что принесла в наше восприятие сегодняшняя масскультура с её растиражированными брендами. В пуританстве нас упрекнуть вам не удастся, потому что эротизм и эстетизм ни в коем случае не противоречат друг другу, но это тема для другого разговора. Мы сознательно отказались от вполне ожидаемых контекстов, считая, что сегодня важно вернуть ню, быть может, к ренессансным идеалам.
– На выставке чувствуется, что понятие «телесность» шире, чем в простом сопоставлении с физиологией…
– Ещё бы! Красота обнажённого тела у представленных сегодня в галерее «Дом Нащокина» художников подталкивает нас и к интеллектуальной игре. Несмотря на многочисленность работ живописных, графических и скульптурных, у зрителя не появляется чувство пресыщенности. Потому что можно разглядеть в локоне девушки Вадима Сидура любимую греками змейку-меандр, а в жёсткой, грубо тёсанной фигуре натурщика Татьяны Купервассер – черты аналитического кубизма. И дело даже не в том, что вашему самолюбию будет льстить, что вы сможете найти в изображении женщины Александром Древиным отклики мунковско-хеккелевского экспрессионизма. Или увидите в обнажённой натуре кисти Ильи Машкова его собственные личностные черты эксцентрика. Самое важное в «Обнажённой натуре. XX век» – то, что, пройдя по многим нашим залам, вы поймёте: выставка всё же не про тело, а про что-то глубинное и не подвластное созерцающему глазу.
