уступает место горьким раздумьям о России как о «доме, построенном на песке».
Ни Харитонов, ни Яковлев не оставляют много места для интерпретаций, хотя и по разным причинам. Если «Линия судьбы» – настоящее литературное произведение, то о яковлевском «Письме из Солигалича» этого сказать нельзя. Несмотря на общее определение – «роман», – это скорее публицистический материал, эссе, затрагивающее самые насущные вопросы современности, которые в данном случае (как и всегда) включают в себя вопросы российской национальной идентичности и противостояния России и Запада. Таким образом, Яковлев вносит непосредственный вклад в современную дискуссию по этим вопросам и, как и другие, оперирует тернарной структурой: «провинция – столица – Запад». Тот факт, что его главный герой «пишет» из Солигалича, может означать, что он ставит Оксфорд и Солигалич в оппозицию, исключающую Москву. Однако дихотомия «Россия – Запад» имеет свой устойчивый дискурс, в который прочно встроена российская столица. Добавление российской провинции в качестве третьего элемента позволяет Яковлеву направить фокус внимания в точку взаимодействия этих основных бинарных элементов российской идентичности: озабоченность России своим провинциальным, периферийным статусом в мире.
К 2000-м годам описанная тернарная структура прочно вошла в российский культурный дискурс. Популярный писатель Алексей Иванов хорошо знаком с этой конфигурацией: в интервью 2006 года он предлагает именно такой сдвиг ракурса – с «Россия – Запад» к «провинция – Москва – Запад»:
– Что бы ты в провинции ни делал, ты все равно человек второго сорта. По географическому признаку.
– Может, в России сегодня всё второго сорта?
– Это от чего отсчитывать. Если первый сорт – Париж, то Москва – второй, а провинция – третий. А если Москва – первый, то провинция – уже второй [Иванов 2006а].
Отход от Запада дает провинции возможность приобрести престиж, обычно приписываемый столице, и делает Москву абсолютным и идеальным центром. Таким образом, в отличие от жесткой оппозиции «Россия – Запад», отношения между столицей и провинцией выглядят взаимовыгодными и допускают сдвиги в иерархии.
Алексей Иванов – писатель, популярность которого во многом связана с читательской осведомленностью о том, что он, как и герои, прославившие его романы, живет в Перми. Действие его первых успешных романов, исторических эпопей «Сердце пармы» и «Золото бунта», разворачивается на Урале, история которого, хоть и является частью истории Российской империи, также подчеркнуто локализована. Обстановка, персонажи, события и даже язык романа – именно уральские и не могли бы быть никакими иными. Таким образом, Иванов примыкает к зарождающейся тенденции регионализма, с его взглядом на историю как на нечто глобальное и локальное одновременно, хотя и с упором на последнее. Илья Кукулин определяет временной источник подхода Иванова к историческим событиям концом 1990-х годов, когда история России как всеобъемлющий дискурс разделилась на несколько локальных историй:
Два процесса – массовое признание истории как катастрофы и специфическое для нестоличной интеллигенции открытие истории как региональной цепи событий, отражающих глобальные закономерности (историческая «глобализация») – позволили сформировать новый взгляд на историю в романах Иванова [Kukulin 2009: 61].
Иванов страстно увлечен своим культурным проектом и его фокусом на уральской региональной идентичности. Он считает, что региональные идентичности можно и нужно признавать, развивать и даже поощрять, благодаря чему они ассимилируются в глобальной культуре. В интервью «Россия: способ существования. Где искать национальную идентичность и как с ней жить?» Иванов уверенно позиционирует историю Перми и ее современную культуру как ценные составляющие русской и мировой культуры:
С интернетом и открытыми границами мир давно стал глобальным. А в глобальном мире ценно уникальное… В Перми есть набор брендов, имеющих мировое значение. Пермский период, пермский звериный стиль, пермская деревянная скульптура. Вот их и надо актуализировать [Иванов 2010].
По его мнению, различные региональные идентичности в России в равной мере значимы и, следовательно, не представляют угрозы для российской идентичности в целом: они «как грани алмаза. Грани могут быть разные, но алмаз один». О своих собственных исторических романах, действие которых происходит на Урале, он говорит:
Я не решал современные задачи в актуальном смысле.
Я пытался написать такую вещь, которая говорила бы о региональной идентичности. Что такое Урал в частности и провинция в целом, какие особенности жизни есть на Урале, как взаимосвязан характер местности, то есть ландшафт, с региональным менталитетом. Вот о чем я писал. Может быть, потому роман и оказался современным, что эти вещи были охарактеризованы точно. Я никаких параллелей между прошлым и настоящим не провожу, они напрашиваются сами [Иванов 20066].
Критика признала и приняла Иванова как пермского писателя – в том смысле, что он активно участвует в создании и продвижении пермской региональной идентичности:
Разумеется, и до Иванова, и помимо Иванова литература о Перми и в Перми существовала и продолжает существовать, но именно под его пером Пермь собирается в единый образ, обретает мистическое (виртуальное) тело и душу, обрастает художественной историей, мифологией и легендами и становится явлением национального масштаба [Ребель 2006: 174].
Иванов – гордый носитель своей региональной идентичности. Однако, как немосковский писатель, он также несет в себе идентичность провинциала. Говоря о ярлыке «провинции», он, как и все провинциальные авторы, упоминает связанную с ним стигму:
– Провинция крепко прессует, но не из-за того, что сама она такая убогая и неинтересная, а потому, что пытается все делать, как в столице. А не надо делать, как в столице! Лучше уж тогда поезжай в столицу. Если хочешь быть самим собой, то живи по тем методикам, которые для тебя органичны.
– Что значит «прессует»?
– Внушает чувство собственной неполноценности. Что бы ты в провинции ни делал, ты все равно человек второго сорта. По географическому признаку [Иванов 2006а].
Иванов предлагает гордиться своей региональной идентичностью, чтобы избавиться от этого «комплекса неполноценности» и изжить невразумительный и нелестный термин «провинциал». Подчеркивая необходимость переосмысления динамики центра и провинции, он говорит:
Такое переосмысление должно идти с двух сторон. Столица должна признать, что провинциальная Россия – это не Москва в сильно или очень сильно ухудшенном варианте, а другие миры, хотя в них тоже говорят по-русски. А провинция должна определиться, кто она: какая она «страна», в чем ее эксклюзив. То есть, определиться с идентичностью. В глобальном мире ценно только уникальное. Когда это уникальное будет признано таковым и обществом, и государством, тогда ситуация и переменится [Иванов 2011].
Одна из проблем Иванова и других авторов, заинтересованных в сохранении своей
