Я поинтересовался, много ли эскимосов и индейцев учится в Саскачеванском университете. Ведь никто так хорошо, как выходцы из этих народов, не знает всех экономических и социальных проблем, которые изучает Институт полярных исследований.
– Пока никого нет, – ответил профессор. – Но я надеюсь – будут, – и профессор кивнул в сторону двух черноволосых парней, которые сосредоточенно смотрели по телевизору очередной боевик с выстрелами и преследованиями. – Беда в том, – продолжал профессор, – что обучение в наших университетах стоит недешево. Но даже если бы этого препятствия и не было, все равно эскимосу дорога в университет закрыта, потому что он в своей школе получает такое скудное образование, которого совершенно недостаточно для поступления в университет. Поэтому-то я и взял этих мальчиков к себе… Кроме того, я хочу доказать, что эскимосы по своему умственному развитию нисколько не уступают белому человеку.
– А разве кто-то сомневается в этом? – спросил я профессора.
Вместо ответа Роберт Вильямсон только развел руками.
Он заговорил об удивительной жизнеспособности эскимосов. Веками они жили в условиях сурового Севера, недоступного другим народам. Материальная культура, созданная ими на стыке живого и мертвого, обеспечивала человеку жизнь и возвысила его над силами природы. Многое из того, что создали эскимосы и другие народы Севера, и сегодня используется более поздними пришельцами на Севере. Без того опыта, который веками добывали жители Севера, сегодняшнему человеку, впервые попавшему в холодные края, пришлось бы нелегко.
Я полностью был согласен с профессором и сказал ему, что неоднократно писал об этом.
– Но вот какой парадокс! – воскликнул профессор. – Люди, выстоявшие перед такой суровой природой, оказались почти в безвыходном положении, столкнувшись с цивилизацией. У них не оказалось иммунитета против социальных и физических болезней, которые принес на Север белый человек.
– А может быть, все дело в том, какая цивилизация пришла на Север? – спросил я профессора.
– Возможно, – мрачно ответил он и принялся набивать трубку.
За два дня, проведенных в доме профессора Вильямсона, мы переговорили о многом. Он сетовал на то, что у него нет почти никаких контактов с советскими учеными. Он знает, что в нашей стране идет широкое изучение экономики и этнографии народностей Севера, есть крупные специалисты-эскимологи, но связи с ними у него нет.
– Как бы мне хотелось поехать в Советский Союз и собственными глазами увидеть успехи, которые являются плодами новой национальной политики! – не раз повторял профессор.
О высоком научном авторитете профессора Вильямсона свидетельствует такой факт: к нему обращаются буквально все – от правительственных чиновников департамента по делам Севера до студентов.
Из Саскатуна до Эдмонтона я летел в самолете вместе со студенткой Терри Деланей, которая не раз при мне приходила на консультацию к профессору Вильямсону. Она с увлечением рассказывала мне, какой это чудесный человек, как он много знает и много дает студентам.
– Это он заразил меня интересом к эскимосам, к их культуре и языку! – с горячей благодарностью произнесла девушка.
– Скажите, а для чего вы изучаете культуру и язык эскимосов? – задал я вопрос, который предлагал многим, и не только в Канаде.
– Как – для чего? – удивилась Терри. – Это очень интересно с научной точки зрения. Эскимосы – древнейшие жители канадского Севера, и их происхождение и прошлая жизнь представляют большой научный интерес.
– Вы простите, что я задаю такой наивный вопрос, – сказал я Терри. – Я его задаю не только вам. И все в один голос утверждают, что эскимосы представляют большой интерес для науки. Но не приходило ли вам в голову, что они представляют интерес еще и потому, что являются древнейшими жителями этой земли и имеют на ее богатства кое-какие права? Разве не представляет интереса тот факт, что именно они и их братья по несчастью – индейцы – оказались в самом бедственном положении в этой большой и богатой стране?
– Этим вопросом занимается правительство. Ученые не интересуются политикой, – сухо ответила Терри Деланей.
Переночевав в столице провинции Альберта, в Эдмонтоне, посвятив утро беглому осмотру города, в сопровождении правительственного чиновника я отправился в аэропорт и сел в самолет Западно-тихоокеанской авиакомпании.
Внизу проплывала уже покрытая первым снегом земля. Озера перемежались перелесками, и казалось, что самолет летит где-то в районе Омской области или чуть севернее.
На промежуточном аэродроме, где наш "Ди-Си" произвел посадку для заправки горючим, я вышел из самолета и направился в маленькое деревянное здание аэропорта. Если бы не английская речь, можно было бы подумать, что мы сделали остановку где-нибудь в Марково или в Лаврентии, а кругом оживленно переговариваются, курят, ругают аэродромное начальство геологи, рабочие изыскательских партий, всякого рода командированный народ. Такой же затоптанный, грязный пол и вечно закрытый буфет. Начинался Север.
Последний бросок через Большое Невольничье озеро, и под нами столица северо-западной территории Канады – город Йеллоунайф, Желтый Нож.
В аэропорту меня встречал правительственный чиновник. Он в кухлянке из шкуры карибу, хотя сравнительно тепло – что-то около десяти градусов ниже нуля.
Он повел меня в отель "Йеллоунайф", очень удобный и уютный. На первом этаже – неизменный киоск с сувенирами, журналами и дешевыми изданиями. На обложках комиксов голые колени, кружевные бюстгальтеры, рекламы "смирновки" и шотландского виски, свирепые лица суперменов.
Городок совсем крошечный, аккуратный и тихий. Большинство прохожих одеты в стилизованные парки из синтетики, из нерпичьего и оленьего меха. Канадцы сумели создать очень удобную одежду для Севера, взяв самое лучшее, что имелось в конструкции этой древней одежды, и используя новые материалы и новый покрой. Даже сами эскимосы и индейцы, живущие в Йеллоунайфе, предпочитают такую одежду, хотя и стоит она недешево.
После часового отдыха я снова встретился с правительственным чиновником, и он повел меня знакомить со столицей северо-западной территории. Начали мы с радиостанции Си-Би-Си, осуществляющей вещание и передачу телевизионных программ. Здесь нет собственной телестудии, и все телепередачи привозятся в магнитофильмах. Как раз тем же рейсом, которым я прибыл в Йеллоунайф, привезли свежие передачи в металлических коробках с фирменными знаками канадской телевизионной компании.
Центральная часть городка с магазинами, аптеками-закусочными и двумя отелями производит приятное впечатление. Мы зашли в большой продовольственный магазин, принадлежащий "Гудзон бей компани". Когда-то такими же вывесками пестрели пушные фактории и лавки на чукотском побережье Берингова пролива. Далеко забиралась в свое время "Компания Гудзонова залива"!
Любезный чиновник старался показать мне все. Заходили на почту, телефонную станцию и даже в суд, где в торжественной обстановке судьи, облаченные в мантии, разбирали дело о краже сорока долларов из кассы магазина. Судили молодую индианку-кри. Рослый полицейский в форме королевской конной полиции произнес клятву и поцеловал Библию. На этом мое знакомство с канадским правосудием закончилось, так как чиновник потянул меня дальше. Я спросил его о возможном приговоре.
– О, не волнуйтесь! – бодро ответил он. – Ее не посадят в тюрьму. Ей придется уплатить штраф.
Мы шли по улице Йеллоунайфа, и чиновник перечислял учреждения, называл тех, кто живет в городе и окрестностях. Когда он упомянул индейцев и эскимосов, я спросил, где они живут.
– Далеко, на окраине города, – неопределенно ответил чиновник.
– Мне бы хотелось с ними встретиться…
– Это не так трудно сделать, – ответил чиновник и пригласил меня в бар при отеле "Йеллоунайф". – Там вы на них насмотритесь, – многозначительно добавил он.
Действительно, в баре сидели индейцы и эскимосы. Но их было сравнительно немного. Время от времени кто-нибудь из них вставал и опускал монеты в "мьюзик-бокс". Молча, чинно и степенно они тянули виски с содовой.
– Вы знаете, – с задушевной интонацией обратился ко мне мой гид, – среди индейцев и эскимосов, как и среди других народов, есть плохие и хорошие люди. Вы согласны со мной?
– Разумеется, – ответил я. – Люди как люди.
– Так вот, большинство из тех, которые здесь сидят, это плохие индейцы и плохие эскимосы, – пояснил он.
– Значит, и большинство белых в этом баре тоже плохие? – спросил я его в свою очередь.
Чиновник попытался улыбнуться.
– А кого вы считаете хорошими индейцами и хорошими эскимосами? – спросил я его.
– Тех, – уверенно начал чиновник, – кто ходит в церковь и не тратит заработанные деньги на спиртное.
