Здесь перед нами сложная библейская система жертвоприношений, включающая в себя, во-первых, детальные ритуалы для обычных дней, во-вторых, праздничные ритуалы, в-третьих, ритуалы очищения для всего народа Израиля и для отдельных грешников. Тесно связанной с жертвоприношением была система ритуальной чистоты и нечистоты, которую невозможно оторвать от всей структуры мышления еврейского народа. Ведь эта структура исходила из противоположности святого и скверного, причем святость считалась атрибутом всемогущего Абсолюта, Божества[189]. Поэтому тот, кто вступал в контакт с мертвым, с определенными видами живых существ или имел некоторые типы физических выделений, должен был совершить очистительные ритуалы прежде, чем он должен был войти в Скинию. Все эти нормы кодифицированы в Книге Левит, где дано перечисление обстоятельств и процедур конкретных жертвоприношений, определены время и место их проведения, необходимые для жертв животные и соответствующие приношения зерна, оливкового масла и вина.
В специальном разделе рассматриваются вопросы ритуальной чистоты, оговариваются периоды нечистоты, ритуалы погружения в воду, омовения и очистительные жертвы. Особое внимание уделяется этическому и моральному поведению по отношению к ближним, запрету кровосмесительных браков и требованиям супружеской верности. Здесь идея святости получает физическое выражение в целостности тела(оно — совершенный сосуд) и завершенности социальных дел человека: «Важное дело, если оно уже начато, не следует оставлять незавершенным»[190]. Иными словами, законы Книги Левит опираются на фундаментальную идею святости, которая проявляется в цельности и означает четкое различение категорий мироздания, т. е. святость есть не что иное, как правильный порядок природного и морального миров.
В Книге Чисел дана детальная регламентация жертвоприношений для особых случаев, описываются соответствующие ежедневные и праздничные жертвоприношения. Можно сказать, что, систематическое и детальное описание такого рода ритуалов приводится именно в Книге Чисел, а не в Книге Левит. Наряду с этим, здесь излагается организация народа и его лагеря в пустыне, описываются также религиозные и военные испытания, которые выпали на долю народа Израиля во время странствий.
И наконец, «Книга Второзакония является, по сути, независимым документом, повторяющим многие законы, уже рассматривавшиеся в других книгах Торы. В известном смысле она близка по форме к тексту договора, типичного для древнего Ближнего Востока»[191].
Повествовательный материал в начале и конце книги представляет собою соответственно преамбулу и заключение, в которых подписывающий договор с сюзереном вассал обязуется выполнять его условия. Между двумя этими разделами, как обычно, излагается основная часть соглашения. Аналогично, кодекс Второзакония в своей основной части приводит законы, которые Израиль должен соблюдать в вопросах войны, пленных, чистоты, разрешенной и запрещенной пищи, праздников, брака, развода, различных гражданских и уголовных правонарушений.
Аналитическое рассмотрение расположения этих книг внутри Торы приводит к достаточно интересным результатам, что выражается следующем комментарии Л. Шиффмана: «Каждая книга в своем нынешнем виде является независимым текстом с присущим только ей литературным жанром и формой. По содержанию книги часто пересекаются, повторяя друг друга, и написаны так, словно других собраний законодательных документов не существует. Они не делают никаких ссылок друг на друга, по крайней мере в открытой форме. Это дало основание многим ученым, начиная с XVIII в., утверждать, что Тора представляет собой комбинацию изначально независимых кодексов, отражающих различные повествовательные традиции. Согласно этому взгляду на происхождение Торы, известному как документальная гипотеза, повествовательная часть Пятикнижия, Книга Завета (законодательный кодекс в конце Книги Исхода), Священнический Кодекс (Книга Левит и часть Книги Чисел), Кодекс Святости (Книга Левит 17–26) и Кодекс Второзакония изначально были различными, не связанными друг с другом текстами… Поздний иудаизм рассматривал все особенности библейского текста как питательную почву для интерпретации. Похожие примеры экзегезы можно найти даже у сект эпохи Второго Храма»[192].
В плане нашего проблематики существенным является то, что иудаизм в древности рассматривал Тору как результат божественного откровения, и поэтому каждый элемент ее текста и стиля мог обнаружить нечто новое в священном законе. Такой понимание Торы выступает основой для постоянно расширяющейся интерпретаторской традиции, которая позволила выработать и сформулировать разнообразные подходы к иудаизму, которые обуславливают его мощь в качестве планировщика. Однако следует помнить, что разнообразие интерпретаций в иудаизме ограничена знаменитыми 613 заповедями и запретами. Именно многообразие интерпретаций религиозных текстов иудаизма позволяет планировщику использовать стратегию, которая запрограммировала экзистенцию еврейского народа в изменяющихся социо-культурных и природно-экологических условиях, чтобы успешно адаптироваться к ним.
* * *
Другим параметром эффективности и мощи иудаизма как планировщика является наличие в Танахе пророчеств, которые выполняли социально-критическую функцию. Известно, что в основе авторитета библейской традиции в иудаизме лежит идея пророчества, осуществившаяся в жизнедеятельности как великих, так и малых пророков. В самой Библии дано описание ряда различных людей, которые получили прямое откровение от Бога, причем феномен пророчества с библейской точки зрения означает пророка, получившего от Бога послание, которое он должен сообщить. Интересно то обстоятельство, что пророки видели Всевышнего во сне или в состоянии транса, что только Моисей, об этом идет речь в Книге Исхода, является пророком, имеющим общение с самим Всевышним и передающий народу его волю. Таким образом, пророчество имеет социальное функцию, а не является просто индивидуальным религиозным опытом — харизма самих пророков позволяла передавать еврейскому народу послания Абсолюта для их выполнения в жизни.
«Библия позволяет проследить историю пророчества в древнем Израиле — отмечает Л. Шиффман. — За исключением Моисея, ранние пророки, описанные в Библии, были провидцами, харизматическими фигурами, которые пророчествовали в состоянии транса, часто вводимые в него посредством музыки и танца. Они нередко объединялись в небольшие группы и были известны как «сыны пророческие». Эти группы основывались на отношениях учитель — ученик и предназначались для передачи традиции пророчества. Не существует внятных свидетельств о том, были ли такие пророки вовлечены в моральное или религиозное брожение общества. Возможно, что они выступали как предсказатели будущего.
В ранний период монархии пророк является идеальной религиозной фигурой в царском окружении, глубоко вовлеченной в жизнь царского двора, но способной порой бичевать правителя при помощи критических притч. Другие, менее важные, пророки могли быть связаны, по мнению некоторых исследователей, с главными культовыми центрами. Ко времени Илии и Елисея пророки существовали как в Северном, так и в Южном царстве и часто пребывали в конфликте с царями. Они явно взяли на себя роль критиков израильского общества того времени, но пока еще не превратились в литературных героев»[193].
Известно, что уже в начале IX в. до н. э. в Иудее и в Израиле так называемые малые пророки (их называли так из-за размера их книг) подвергали едкой критике два главных греха того времени: синкретический культ и социальные пороки, охвативших всю страну. Обе эти проблемы находились в фокусе внимания пророков все последующие годы, так как искоренить их весьма непросто. «Они требовали искоренения даже минимального участия в языческих культах и призывали к исправлению несправедливостей, совершавшихся по отношению к бедным, безземельным слоям общества, ясно и во всеуслышание заявляя, что исполнение культовых предписаний не несет в себе ценности, если оно не сопровождается жизнью в соответствии с истинными моральными и этическими принципами»[194]. Из двенадцати малых пророков только пророчества Амоса и Осии (VIII в. до н. э.) дошли до нас в письменном виде (в этом и заключается их самый важный вклад в иудаизм) — они записывали свои публичные речи их либо для своих нужд, либо для более широкого распространения.
Существенное воздействие пророчеств Амоса состоит в том, что он положил начало самокритике в древнем иудаизме, исходя из своей приверженности справедливости, почему его пророчества евреи продолжают читать около 2800 лет. «Израиль в конечном счете бичевался пророками не потому, что был хуже, но потому, что от него ждали действий на основе более высоких моральных норм. Грехи древних израильтян были серьезными. Но одно можно сказать в их пользу: израильтяне канонизировали своих критиков, собрали их писания (которые другие народы сожгли бы) и превратили в священные книги, подлежащие изучению будущими поколениями»[195]. Действительно, социально-моральной критики невозможно обнаружить ни у одного другого народа, ни у одной другой религии. Ни в Новом Завете, ни в Коране не содержится пространного обличения неправедного поведения первых христиан и мусульман.
