Прошло четверть века, и мы вновь обняли друг друга в Первопрестольной, на Цветном бульваре, в редакции еженедельника "Литературная Россия", куда он частенько захаживал уже в ранге секретаря Союза писателей России. Наши литературные дороги то расходились, то сходились на пленумах в Питере и Кронштадте, Орле или Астрахани.
И я с удовольствием слушал речи неистового Бедюрова, который умел находить слова к сердцам искушенных златоустов.
— Кто такие сейчас "новые русские"? — восклицал он и сам же находил неординарный ответ: — Это татарин Ренат Махумадиев, калмык Давид Кугуль-тинов, аварец Расул Гамзатов, армянин Аршак Тер-Маркарьян... Короче говоря, те творцы, которые по-сыновьи любят нашу многонациональную Отчизну! Они и есть — новые русские.
Здорово сказано! Но, к горести, за эти годы я не увидел на книжных полках ни одного сборника Бронтоя. Жаль, если он самовыражается только на трибунах.
ДУДКА ЛЬВА КНЯЗЕВА Две недели командировки во Владивостоке пролетели незаметно. С лёгкой грустью смотрел, стараясь запомнить навсегда голубые волны бухты Золотого рога, где на горизонте в облачной дымке, как на фотоплёнке, проступали береговые очертания острова Русского. Когда ещё судьба заброси^ на "краешек нашенской земли"? Телефонный звонок прервал мои сентиментальные мысли.
— Дорогой Аршак, мне сказали, что ты улетаешь завтра?
-Да.
— Сегодня жду в гости, — сказал руководитель Приморской писательской организации, бывший юнга, познавший солёный вкус океана на судах, перевозивших оружие и продовольствие из США в годы Второй мировой.
— Ну как поездка в Находку? Понравилось? — поправляя рукой похожие на седой прибой волосы, участливо интересовался Лев.
— Что ж, давай справим походную, как говорят казаки на Дону. И мы выпили по рюмочке-другой. Напоследок обменялись сувенирами.
— Вот тебе, Аршак, на память тростниковая дудочка, которую я приобрёл на Гавайях.
— Спасибо. Обещаю в следующий раз при встрече сыграть твою любимую песню "Варяг".
Признаюсь, этот музыкальный инструмент сопровождал меня в морских походах. Я учился извлекать из него чарующую мелодию, когда тропические ураганы швыряли, как щепку, мой корабль в Атлантике или в Индийском океане... Недавно вновь опробовал — из семи отверстий полилась печальная-мелодия. Она напомнила о быстротекущем времени и тридцатилетней разлуке с Львом...
СТИХОТВОРЕЦ И КОТ МАРКИЗ Bо времена к нему подступиться было нелегко — почти небожителем считался заведующий отделом народного журнала "Огонёк" Евгений Антош-кин. Невысокого роста, круглолицый, улыбчивый и тактичный хлопчик, который никогда не хватал манящих звёзд с неба. К счастью, обладал надёжным тылом (спокойная супруга, любящая дочь). После долгих мытарств — очаг в престижном доме. Вращаясь среди больших писателей, видимо, невольно перенимаешь и сильные, и слабые черты характера. Тут против природы не устоишь! А как не поддаться соблазну молодому и незакалённому на столь высоком посту, когда знаменитые авторы с тобой считаются и порой произносят в твой адрес медовые слова. Поэтические сборники регулярно выходили. Положительные рецензии появлялись. Безоблачная жизнь продолжалась бы до пенсии, но. . . грянула перестройка. И враз рухнула и работа, и семья!
Я гостил у него уже в однокомнатной квартире на окраине Москвы, где среди аккуратных стеллажей с подписными изданиями на компьютерном столике, как огромная лиса, вальяжно лежал камышовый кот по кличке Маркиз.
— Дорогой Аршак, у меня котяра, как человек, всё понимает. Только не умеет говорить. Одни мы с ним остались на белом свете, — с печалью откровенничал поэт, ласково поглаживая пушистую шерсть, мурлыкающего от удовольствия животного.
И почему-то Евгений смотрел в окно, с высоты которого были вдалеке видны потемневшие от сумрака вершины древних елей, что уже не дадут молодые побеги наступившей весной...
ПАМЯТЬ Дом брата походил на ласточкино гнездо, прилепившееся на возвышенности. Прямо над обрывом в тени тутового дерева стояла железная кровать, на которой перед сном я разглядывал, как внизу, словно сверкающая сабля, железнодорожный состав медленно втискивался в плотные ножны южной ночи. И наперегонки, как мальчишки на школьной перемене, бойко мчались, осыпанные оконными огнями-блёстками, стремительные воды Куры. В бархатной тишине, обволакивая душу, звучала песня: "Тбилисо, картвели челия, Тбилисо..." Эти слова и мелодия навсегда остались во мне. В свободный день, огибая кирпичное двухэтажное здание школы, наткнулся на рекламный щит, где под стеклом свежие издания "Советского спорта", "Правды", "Литературы и жизни". Читаю стихотворение Анатолия Брагина "Русь": "Не сломали тебя, деревянную, а стальную попробуй сломай!" В ту пору мне было пятнадцать лет.
Честное слово, не ведал, что пройдёт сорок лет, и я, готовя юбилейный 1500-й номер еженедельника "Литературная Россия", вспомню, перелопатив подшивки, найду и опубликую это произведение в ряду лучших. Подлинное никогда не должно находиться в забвении.
МОЛОТОВ В ПЯТИГОРСКЕ Я мечтал увидеть место, где у подножья Машука в последний раз в карих очах Михаила Лермонтова отразились небесная молния и густой дымок из смертельного дула пистолета...
И такой случай представился. После победного триумфа нашей тяжелоатлетической команды во Владикавказе, предупредив ребят, я решил отстать от поезда в Минводах, откуда рукой подать до Пятигорска. Слава Богу, стояли тёплые августовские дни, настоянные на божественных запахах лавра и олеандра. Первую ночь я провёл на прогретой солнцем лавочке, обрамлённой густыми кустами, на центральной улице возле вокзала. Едва предался сну, как услышал спокойный, участливый голос:
— Молодой человек, вас, что, выгнали из дома?
— Нет. Я приехал, чтобы посетить место дуэли Лермонтова.
— Тогда пойдёмте ко мне в гости. Завтра покажу достопримечательности нашего города.
— Спасибо. Я сам разберусь.
Приятный человек медленно растворился в фиолетовом сумраке, шурша подошвами по зернистому гравию.
И когда жаркие лучи обожгли голову, я уже успел лицезреть каменный грот, где великого поэта вызвал на дуэль Мартынов, и голубое, как око Бога,
СОБАЧЬЯ ДОХА По молодости мне было начхать на свирепые уральские морозы! Чтобы не ударить лицом в грязь, я прилетел из Болгарии к тестю — знаменитому охотнику, председателю Еткульского птицесовхоза Христофору Христофоро-вичу Балько — в модном чёрном пальто с меховой подстёжкой.
— Эх, зятёк, легко принарядился. На дворе минус тридцать пять! — сокрушался отец моей супруги, высокий красивый мужчина, покачивая головой. — У нас сегодня большой праздник. Ничего, сынок, — по-доброму добавил он, -одень мою доху, иначе превратишься в сосульку. И приходи на соревнование по стендовой стрельбе...
Я завернулся в огромную доху. Вышел на улицу, петляя между су фобами, которые, как будто северные медведи, подползли погреться к домашнему теплу зелёных заборов.
Густой снег налипал на ресницы, мешая разглядеть змеистую тропку, которая хрумкала под ногами, как разбитый хрусталь...
Я медленно продвигался вперёд, отвечая на приветствия (такая традиция у жителей) сельчан, заметив, что они как-то подозрительно смотрели на меня. Наверное, у них вызвала недоумение отцовская шуба, полами которой я подметал сыпучий снег. И я шагал, поддерживая её руками, чтобы не запутаться, приближаясь к зданию, в котором располагалась судейская комната. Из распахнутой двери клубами валил пар, а выходящие люди, увидев меня, с квадратными глазами в страхе разбегались в стороны! Я растерялся. Чёрт возьми; что же случилось?
Оглянулся — и вздрогнул. Лохматой тучей штук двести собак, принюхиваясь к дохе из шкур их сородичей, шли за мной следом...
Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ
МЫШАНИНА
"По воле потери — печален, как мышь,
Который не вылез из банки...”
Виктор КУЛЛЕ
То ль было редактору вычитать лень
Лихие мои обороты,
То ль сам позабыл я такой дребедень,
Что мышь — она женского рода.
