Отец, улыбаясь, попросил позвать самого главного муллу этой мечети. Вышел высокий, худой старик с седой бородой, в халате и в чалме, похожий на старика Хоттабыча. Отец, показывая на развевающийся флаг, стал что-то объяснять старику. Старик утвердительно кивал головой, прикладывая две руки к груди. А когда мальчик возвращался с отцом после первомайской демонстрации, то развевающегося флага на воротах мечети уже не было. На вопрос мальчика, почему сняли флаг, отец, чему-то улыбаясь, ответил:
- Так надо, сынок[?]
Следующей после улицы Достоевского и была улица Толстого. А за этой улицей был базар, а дальше горсад, где были различные аттракционы - карусели, качели и киоски с морсом, мороженым и пирожными.
А на улице Толстого, напротив хлебного магазина, была парикмахерская, куда водили его усатые дядьки, приехавшие в их дом из далёкого степного аула. Они, конечно, брали его на базар, где долго ходили вместе с ним по торговым рядам и закусочным, но заходили, весело смеясь в усы, и в эту самую парикмахерскую, и брили наголо свои головы, и силком усаживали его, мальчика, в кресло, держа за руки, он кричал и ревел, когда суровый парикмахер ручной машинкой стриг его жёсткие волосы.
Правда, это было один только раз, но мальчик запомнил это навсегда и больше не стригся, несмотря ни на какие уговоры. А нянька пригрозила, что перед школой его обязательно постригут. Даже не постригут, сказала она, а обязательно обреют!
Ну до школы ещё далеко, и мальчик, помахивая сеткой-авоськой, направился в сторону хлебного магазина.
[?] Ай, мұгалім баласы, отыр!
Мальчик оглянулся.
Сосед Есентай, сидя на телеге, кнутом подзывал к себе мальчика. Лошадь, фыркнув, понуро остановилась. Мальчик кивком головы поздоровался с соседом Есентаем, улыбаясь, подбежал к телеге и, держась за заднее колесо, вскарабкался и сел позади возничего.
Сосед Есентай дёрнул одной рукой вожжи, а другой чуть хлестнул кнутом коня:
- Чу!
Телега, поднимая пыль, покатила в сторону базара.
Деревянная нога Есентая удобно покоилась вдоль телеги. Мальчик знал из рассказов родителей и соседей, что сосед Есентай воевал и там, на войне, потерял ногу. Он единственный во всей округе имел лошадь и телегу и по вечерам, к концу базарного дня, привозил к себе во двор какие-то мешки, то с мукой, то с картошкой.
Мальчик, весело помахивая сеткой-авоськой и болтая ногами, глядел на проплывающие мимо дома, прислушиваясь к скрипу тележных колёс, которые сливались с тактом ровной ходьбы лошади.
- Қайда бара жатырсың? - спросил по-казахски сосед Есентай, дымя папиросой, и, кивая на сетку-авоську, добавил: - Нанға?
Мальчик утвердительно кивнул головой и, видя, что одна его сандалия слетела с ноги, попросил остановиться.
Сосед Есентай остановил коня и, усмехаясь в усы, стал наблюдать, как мальчик, держась за колесо, пытается спрыгнуть с телеги. Наконец это ему удалось, и он надел свою сандалию.
- Спасибо!
- Ай, қазақша сөйле, рақмет де!
- Рахмет, дядя Есентай, - бойко ответил мальчик и помахал рукой.
ІІІ
Хлеб ещё не привезли. Несколько человек стояли у входа в магазин в ожидании вечернего привоза хлеба.
Мальчик занял очередь за пожилой женщиной, которая о чём-то толковала с мужчиной. Она кивнула и сказала:
- Я крайняя. Будешь за мной. Только никуда не отходи, дождись, чтобы за тобой заняли.
И добавила с улыбкой:
- Такой маленький, а уже помощник в доме.
Мальчик вздохнул, вспомнив наказ няньки, и уставился в буквы витрины - "Нан - хлеб", словно ища незнакомые буквы, но все они были известны мальчику. Он уже знал со слов старшего брата, что чёрточка означает начало перевода слова на русский язык и наоборот, а значит "Нан" - это хлеб по-казахски.
За мальчиком заняла очередь молодая женщина, он ответил ей, что стоит за той женщиной, которая разговаривает с мужчиной. И тут мальчик почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Мальчик оглянулся и увидел отца, который, улыбаясь, долго смотрел на него из-под слегка надвинутой на глаза шляпы.
Мальчик подбежал к отцу и, обняв его за ноги, стал торопливо рассказывать, почему и зачем он здесь.
Отец держал какой-то свёрток в руке и, продолжая улыбаться, остановил нескончаемый поток слов мальчика:
- Начни с того, что вначале вышел из дома. Как я тебя учил.
- Да, вначале я вышел из дома. Нет, вначале няня сказала, чтобы я купил в ларьке хлеб - буханку белого и буханку чёрного, а потом только вышел из дома.
- А потом?
- А потом[?] В ларьке хлеба не было, нет, был, но только чёрный и чёрствый, вчерашний. Так сказала тётя-продавец, она сказала, что в этот магазин привезут вечерний. Вот я и жду.
Отец придирчиво осмотрел мальчика, видя, что сандалии надеты на босые ноги, штанишки, поддерживаемые лямками крест-накрест, были не первой свежести, да и ситцевая рубашка с короткими рукавами оставляла желать лучшего. Он вновь улыбнулся, потрепал жёсткие волосы своего сына и сказал:
- Пойдёшь со мной.
- А хлеб? Его же ещё не привезли.
- На обратном пути возьмём.
Отец что-то сказал женщине, за которой стоял мальчик, и они через пустеющий базар пошли в сторону городского сада.
В горсаду было многолюдно. Звучала музыка из репродукторов, а затем чей-то голос стал настойчиво приглашать всех в летний театр, на какую-то встречу.
Отец, держа за руку мальчика, уверенно повёл сквозь людской поток куда-то в глубь городского сада.
Мальчик, оглядываясь, видел, что карусели и детские качели не работали. И все люди спешат на какую-то встречу куда-то по аллее, ведущей к летнему театру.
Отец сел в первом ряду, усадив рядом мальчика. Многие здоровались с отцом, о чём-то с ним разговаривали, затем все начали хлопать в ладоши. Все люди встали со своих мест, стуча откинутыми сиденьями, и продолжали хлопать, пока на сцену не вышел человек в зелёном костюме. Он улыбнулся и передал свою шляпу кому-то из тех, кто пришёл вместе с ним. Шляпа была такая же лёгкая, как у отца, только светлее.
Люди стали рассаживаться по своим скамьям, а кому не хватило мест, стояли у прохода и по краям сцены. Человек стал о чём-то долго и увлечённо рассказывать.
Мальчик вначале слушал, хлопал вместе со всеми, а затем, поглядывая на наручные часы отца, стал ёрзать, беспокоясь, что весь вечерний хлеб продадут и им с отцом ничего не достанется.
Отец, продолжая слушать, второпях объяснил мальчику, что этот человек - очень известный писатель и большая для него радость встретиться с ним.
Мальчик вздохнул и продолжал терпеливо ждать конца этой встречи.
Многие люди задавали какие-то вопросы, и писатель охотно и увлечённо отвечал, вызывая одобрительные возгласы собравшегося народа. И люди вновь хлопали и не отпускали писателя.
После встречи все, кто был в городском саду, стали давать писателю книги, которые он подписывал, спрашивая имя и фамилию читателя.
Отец тоже развернул свёрток, и мальчик увидел книгу, на обложке которой прочёл слово "Абай", и отец, держа его за руку, подошёл к писателю.
Мальчик, не вникая в то, о чём спрашивал писатель отца, начал считать количество пуговиц на костюме писателя и отца. Их число было равным - по две на костюме и по три маленьких на рукавах.
- Тебя спрашивают, чем так озабочен? - слегка подтолкнул мальчика отец.
- Хлеб закончится в магазине, - серьёзно ответил мальчик, вызвав тем самым смех и улыбку писателя и отца.
Писатель погладил по опалённой жарким июньским солнцем макушке мальчика и вручил только что подписанную книгу.
Мальчик положил эту книгу в сетку-авоську и стал торопить и тянуть отца к выходу из городского сада.
На углу улиц Первого мая и Толстого мальчик сказал отцу, чтобы он подождал его, а сам побежал в хлебный магазин и вскоре вернулся в радостном возбуждении, держа две свежие буханки хлеба - белого и чёрного.
В сетке-авоське, которую терпеливо нёс мальчик, покоились две буханки хлеба, белого и чёрного, а также книга, пахнущая ещё не ушедшей типографской краской, запах которой перебивал душистый и ароматный запах вечернего хлеба. Когда мальчику становилось тяжело нести сетку в одной руке, он перекладывал её в другую, перебегая к отцу слева направо, и вновь нёс свою поклажу, держась за твёрдую руку отца, который, глядя сверху на него из-под шляпы, слегка посмеиваясь над мальчиком, иногда спрашивал:
