Как подлинно украинское произведение «История Русов» использует для описания Русских только один цвет: черный. Среди них «владычествует самое неключимое рабство и невольничество … и человеки, по их мыслям, произведены в свет будто для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать». «А вер у них столько, сколько слобод и в них домов, а нередко и в одном доме несколько их вмещается, и одно семейство от разноверства не может вместе ни пить, ни есть из одной посуды». «И так ежели с сим народом соединиться нам, то или они нас распродадут по одиночке, или переморят на улицах своих и распутиях: ибо никто из них не пустит в дом свой никого нашего прохожего, а паче с табаком, употребление которого почитается у них страшным грехом, смертным грехом, и единственным человеческим грехом во всем мире». [103]
За намерение воссоединиться с Россией анонимный автор «Истории Русов» устами анонимных же казаков величает гетмана Хмельницкого «зрадцею и предателем отечества», а для обоснования самостийнического постулата о том, что решение Переяславской Рады явилось фатальной исторической «ошибкой», наполняет свой пасквиль лживыми россказнями о якобы творимых Русскими в присоединенной Малороссии жестокостях и грабежах, чему московская власть всемерно способствовала и даже поощряла «разорявшие народ воинские команды, прохожие и квартировавшие, коих поступки с народом здешним умалены были мало чем от нашествия татарского и других неприятелей. Десяток солдат разгонял прежде целые деревни, а капральство их потрясало самые города и местечки». Нечастным «малороссиянам» и пожаловаться было некому: Русские начальники «были неприступны, как султаны азиатские, а привязки их и претензии мудренее всех узлов Гордианских. Все у них до последней булавки значило интерес Государев, и за него придирки и взыскания были бесконечные».
В виду этого «казаки запорожские … крайне недовольны были соединением их с Россией, а паче обращением» со стороны Русских солдат, от коих терпели «частые и язвительные насмешки по поводу бритья своих голов. Солдаты оные, бывшие еще тогда в серых зипунах и лычаных лаптях, небритыми и в бородах, то есть, во всей мужичей образине, имели однако о себе непонятное высокомерие или какой-то гнусный обычай давать всем народам презрительные названия, как то полячишки, немчурки, татаришки и т. д. По сему странному обычаю называли они казаков чубами и хохлами, а сии сердились за то до остервенения, заводили с ними ссоры частые и драки, а наконец, нажили непримиримую вражду и дышали всегдашним отвращением».[104]
Конечно, автор «Истории Русов» не законченный идиот, чтобы рассчитывать на то, что байкой о каких-то там «чубах», он сможет убедить читателя в наличии непримиримой вражды между двумя воссоединившимися частями Русского Народа и поэтому измышляет более весомые «аргументы», сочинив целый «ужастик» о якобы имевших место «москальских» зверствах, жестокостях и беззакониях, нескончаемой череде издевательств, оскорблений и повального грабежа, обрушившихся на население Малороссии после присоединения к России. Живописуя многочисленные расправы и казни, никогда не существовавшие в реальности, автор именно ими объясняет и оправдывает частые измены гетманов и Войска Запорожского, их сотрудничество с заклятыми врагами Русского Народа: турками, татарами, поляками, шведами.
В череде этих измен — отступничество Мазепы занимает центральное место и его-то прежде всего автор стремиться обелить. Дабы показать, что население Малороссии вполне разделяло взгляды гетмана-иуды, сочиненную от имени Мазепы прокламацию автор инсценирует никогда не бывшим собранием всего малороссийского войска «со многими чиновниками воинскими и гражданскими», на котором якобы эта прокламация обсуждалась. И хотя предложение Мазепы «отстать от Царя и царства христианского и предать себя в волю монарха лютеранского» было с ходу отвергнуто, все согласились в том, «что нужна перемена их состоянию и несносно презрение в земле своей от народа, ни чем их не лучшего, но нахального и готового на все обиды, грабления и язвительные укоризны; но чем тому пособить и за что взяться, о сем придумать не могли».
За это нежелание поддержать мазепинское предательство автор и насылает силой своего воображения жестокую кару на малороссийское население, сочинив леденящий кровь триллер о повальном терроре, обрушившемся на Малороссию сразу же после бегства гетмана к шведскому королю. Сравнить этот террор можно разве что со зверствами Тамерлана или Батыевым погромом. Князь Меншиков, например, после взятия гетманской резиденции Батурина и жестокой расправы над гарнизоном, «ударил на граждан безоружных и в домах их бывших, кои не мало в умысле мазепинском не участвовали, выбил всех их до единого, не щадя ни пола, ни возраста, ни самых сущих младенцев. За сим продолжался грабеж города от войска, а их начальники и палачи занимались, между тем, казнею перевязанных сердюцких старшин и гражданских урядников. Самая обыкновенная казнь их была живых четвертовать, колесовать и на кол сажать».
Не менее эффектно выписано и завершение «батуринского погрома»: город сожжен дотла, «тела избиенных христиан и младенцев брошены на улицах и стогнах града … на съедение птицам небесным и зверям земным», а Меншиков, «обремененный бессчетными богатствами и сокровищами городскими и национальными», двинулся дальше: «жечь и разорять все, ему встречавшееся, обращая жилища народные в пустыню». Равной участи подвержена была большая часть Малороссии. Разъезжавшие по ней «партии воинства Царского сожигали и грабили все селения без изъятия, и по праву войны, почти неслыханному, Малороссия долго еще курилась после пожиравшего ее пламени».
Но дело тем не кончилось. По указанию Петра произведен дополнительный розыск и «премногие чиновники и знатные казаки, подозреваемые в усердии к Мазепе … преданы различным казням в местечке Лебедине … Вины их изыскивались от признания их самих, и тому надежным средством служило препохвальное тогда таинство — пытка», производимая «степенями и по порядку, — батожьем, кнутом и шиною, т. е. разженным железом, водимым с тихостью или медленностию по телам человеческим, которые от того кипели, шкварились и воздымались». Так было умерщвлено и казнено до 900 человек, хотя «число сие может быть увеличено».
Пролив подобающую порцию крокодиловых слез над «жертвами» своей же буйной фантазии, автор завершает эту страшную сказку выспренней сентенцией: нет оправдания тем, «кои были орудиями и участниками лебединских тиранств и зверских лютостей, ужасающих само воображение человеческое»…
Примечательно, однако, то, что откровенно выражаемая ненависть к Русским органично сочетается у автора с высокомерным презрением и такой же жгучей ненавистью к тому самому «малороссийскому народу», с которым он себя как-будто ассоциирует.
В его изображении нет народа более глупого и дремучего, чем «малороссияне», причем глупость их в авторской интерпретации доходит до полного идиотизма. Своих «приятелей, союзников и благодетелей» шведов они ненавидят с чисто дикарской непримиримостью и бесчеловечно истребляют по совершенно ничтожным причинам: во время русско-шведской войны «народ здешний уподоблялся … диким американцам или своенравным азиатцам. Он, выходя из засек своих и убежищ, удивлялся кротости (!!) шведов, но за то, что они говорили между собою не по-русски и ни мало не крестились, почитал их нехристями и неверными, а увидевши их ядущих по пятницам молоко и мясо, счел и заключил безбожными басурманами и убивал везде, где только малыми партиями и по одиночке найти мог, а иногда забирал их в плен и представлял к Государю, за что давали ему жалование, сначала деньгами по нескольку рублей, а напоследок по чарке горелки, с приветствием: «Спасибо, хохленок!».
Чувство собственного достоинства настолько атрофировано у «малороссиян», что они готовы за рюмку водки истреблять своих истинных друзей. В тоже время совершенно игнорируя грабеж и издевательства со стороны извечных врагов — «московцев». Более того, полное разорение Малороссии Русскими войсками они, в силу каких-то загадочных особенностей психики, склонны приписывать … все тем же несчастным «кротким» шведам: «Народ, претерпевший бездну зол неизмеримую … приписывал злополучие свое одним шведам, ненавистным ему за одни середы и пятницы, в которые они ели, купленные у сего же народа молоко и мясо».[105] Одним словом: дикари. Злобные, глупые, суеверные и невежественные.
