бы попала в дело. Что же было? Пьяный кураж, бесшабашный разгул, прожигание жизни — своеобразное эпикурейство, сопряженное с ощущением вседозволенности.
В деятельности последующих «бригад» (как у того же Коли-Каратэ) будет поначалу заметен элемент «робингудства», пусть даже ложного. У команды Феки ничего подобного не было: они даже не имитировали борьбу за справедливость, а лишь популярно объясняли своим жертвам: «Долги нужно платить».
— Граждане судьи! Во имя гуманнейшего принципа советского правосудия, гарантирующего подсудимому объективность и беспристрастность рассмотрения его дела, прошу суд оправдать меня по всем статьям, кроме 206 часть 2… Находясь уже около года в следственном изоляторе, я осознал глубину своего падения, в дальнейшем сделаю все для искупления своей вины и буду приносить только пользу для нашего общества и государства.
Так заявил Владимир Феоктистов в своем последнем слове. Но надежды его были тщетны. Столь же тщетно адвокат Юрий Колкин (позже эмигрировавший в США) доказывал в своих кассационных жалобах, что суд совершенно неправомерно признал Феоктистова организатором таких преступлений, как кража, вымогательство, грабеж и мошенничество. Организаторская деятельность согласно тогдашнему Уголовному кодексу была наказуема лишь по 11 конкретным статьям, ни одна из которых Феоктистову не вменялась. Но приговор, похоже, был предопределен волей первых лиц города и государства. Фека отправился в Тайшетскую зону валить лес, был назначен бригадиром, систематически выполнял дневную норму, встал, по мнению начальства, на путь исправления и потому вернулся в Ленинград на год раньше, чем положено, — в 1989 году.
Конец карьеры
Все, происходящее с Фекой за последние 15 лет, можно назвать эпилогом к его «карьере». В городе его сперва встретили с почестями — и старые друзья, и молодая бандитская поросль. Вместе с освободившимися ранее Цветковым и Капланяном Фека попытался создать свой коллектив. (Плиева рядом с ними не было: еще во время суда у него испортились отношения с подельниками из-за его чересчур откровенных чистосердечных признаний, и он после отсидки не вернулся в Ленинград из соображений безопасности. По слухам, Плиев даже изменил внешность с помощью пластической операции и обосновался в Грузии).
А Фека со своим коллективом решил взять под контроль «Пулковскую» (где у него был персональный столик в ресторане, под номером 38) и ряд коммерческих структур. Но вписаться в новую реальность, гораздо более жесткую, чем славные 70-е, ему так и не удалось. Находясь в 1991 году вместе с молодой женой в США, по гостевой визе, Феоктистов узнал, что его друзья под следствием, и лучше ему домой не возвращаться. Фека вполне мог сделать себе карьеру на Брайтоне, где обитало немало былых приятелей и собутыльников — там только поднимала голову «русская мафия». Но Америка Феке не приглянулась, он вернулся, жил в Москве у друзей, при этом продолжал кутить в ресторанах, и потому, совсем скоро, возвращаясь домой, столкнулся у подъезда с поджидавшей его ротой автоматчиков.
В Московском райсуде Петербурга Феоктистов и его подельники обвинялись в ряде вымогательств — у таксистов, кормившихся возле «Пулковской», у проституток, у владелицы кафе-магазина «Волна» Мары Козырицкой (супруги скандального экс-главы Курортного района). Но эпизоды сыпались, было очевидно, что обвиняемые давали показания под давлением сотрудников РУБОП. В 1995 году Феоктистов и Цветков получили по этому делу реальные сроки (Фека был освобожден в том же 1995-м), а Ованес Капланян был полностью оправдан.
Кстати, Капланян — единственный из былой команды — превратился в респектабельного и состоятельного бизнесмена. В поле зрения органов он попал лишь один раз, да и то случайно — когда в октябре 2003 года опера брали на стадионе «Петровский» Артура Кжижевича, то вместе с ним по ошибке прихватили и сидевшего рядом Капланяна с охранниками. Но тут же извинились и отпустили.
Цветкову же постоянно не везет: милиция никак не хочет оставить его в покое (говорят, в основном из-за того, что он обладает слишком заметной, «боксерской» фактурой). Он и сейчас проходит обвиняемым по одному делу, которое уже не первый год слушается в Адмиралтейском суде. Обвиняют же Цветкова в том, что он, работая в службе безопасности одного из банков, «переусердствовал» по отношению к мошенникам, похитившим кредит.
Ну а Фека в последние годы сторонился как криминала, так и легального бизнеса. Жил он довольно скромно (по слухам — даже работал за весьма среднюю зарплату в службе безопасности одной из крупных структур). Но поскольку, как и 30 лет назад, Фека, говоря словами судьи Антиошко (она скончалась в 98-м году), продолжал вести «разгульный образ жизни, посещал бары и рестораны города», то избежать экстремальных ситуаций не мог. Правда, теперь они кончались иначе: невзирая на седины и боевую славу, Феку избивали за приставания к девушкам то «спортсмены», то воры.
Адвокат Сергей Березовский, защищавший Феоктистова по последнему делу, в беседе с корреспондентом «Города» высказал следующее предположение: «Если бы так называемое „охранное движение“ (или попросту „крышевание“) пошло с конца 80-х по пути Феоктистова — получению денег за реальные услуги по обеспечению безопасности, то не было бы той кровавой мясорубки, которую мы имели в дальнейшем. Их деятельность носила довольно гуманный характер. Феоктистов не имел никакого отношения к бандитскому беспределу 90-х, да и „дедушкой русского рэкета“ он никогда не был».
Хотя самому Феоктистову, по свидетельствам многих, было очень лестно, когда его так называли. Именно под этим прозвищем он и вошел в историю.
Короткие встречи
Михаил Боярский рассказывал об одной из своих стычек с командой Феки. Было это в конце 70-х в «Европейской». К столу, за которым актер сидел со своей компанией (были там, среди прочих, Никита Михалков и Наталья Фатеева), несколько раз приходил посланец от стола Феки и приглашал к ним присоединиться. Когда назойливость перешла границы приличий, друг Боярского — актер Аркадий Шалолашвили (еще одна будущая легенда «бандитского Петербурга») — разбил вазу и «розочкой» отпугнул незваного гостя. После этого обе компании примирились и даже посидели вместе в гостиничном номере. Однако Фека не успокоился и стал настойчиво приглашать Боярского к себе домой. Чтобы вновь не обострять обстановку, Михаил Сергеевич принял приглашение.
— Я так понял — он на вшивость решил меня проверить, испугаюсь или нет, — вспоминает актер. — Чай пили, с дочкой его разговаривал. Несмотря на ореол, который вокруг него был, — вдруг оказалось, нормальная семья, жена, дочка… Я считал, что артисты стоят выше всех «авторитетов» и находят уважение в любой среде. Много было пафоса, азарта, романтизма.
Цитата
Наталия Медведева (покинувшая Ленинград в 1975 году) писала в своем первом романе «Мама, я жулика люблю!»:
«Никогда не
