мнения как внутри страны, так и далеко за её пределами. И некогда потрясшая мир своей Великой французской революцией страна ответила писателю по-революционному: 23 февраля 1898 г. он был осужден за клевету и, дабы избежать судьбы Дрейфуса, уехал в Англию. Его имя было вычеркнуто из списков кавалеров ордена Почетного легиона. Однако суть проблемы от этого не изменилась. Её очень точно сформулировал один австрийский правовед, заметивший, что
«дело Дрейфуса — это больше, чем судебная ошибка, это желание громадного большинства во Франции осудить одного еврея и в нем одном всех евреев!». Трудно спорить. Причина случившегося была налицо: такого исхода дела страстно, до боли в сердце желало большинство населения страны.
Со временем выяснилось, что в действительности виновным в шпионаже оказался близкий приятель полковника Анри, французский аристократ венгерского происхождения, офицер Генерального штаба вооруженных сил Франции майор Фердинанд Эстергази (1847–1923). Деваться было некуда: с большой неохотой, скрепя сердце, скрипя зубами и гусиными перьями, под давлением неопровержимых доказательств Кассационный суд Франции 5 марта 1904 г. вынужден был принять решение о проведении дополнительного следствия, в результате которого 12 июля 1906 г. вынес в отношении невинно осужденного оправдательный приговор. Униженный и оскорбленный Дрейфус был восстановлен в рядах доблестной французской армии, а в качестве компенсации за понесенные страдания произведен в кавалеры ордена Почётного Легиона. Однако маршрут к этой самой почетной награде Франции именно для него пролег через Кайенну.
Как оказалось, именно это местное событие стало детонатором возникновения политического движения международного масштаба, которое в итоге и привело еврейский народ к созданию 14 мая 1948 г. государства Израиль. Таким образом, неистребимый французский антисемитизм в итоге породил неистовое стремление евреев мира к созданию своего национального очага. Это тот редкий случай в мировой истории, когда целый народ мог бы смело заявить: нет худа без добра. Правда, вряд ли с этим заключением согласился бы Дрейфус, чьё человеческое достоинство, свобода и права были столь бесцеремонно растоптаны хваленой французской Фемидой. Но всё в мире относительно. Всё же к Дрейфусу судьба оказалась гораздо более милосердной, чем к тем 80 (восьмидесяти) тысячам французским евреям, жизнь которых благодаря активным усилиям представителей «титульной нации» Франции жестоко оборвалась в газовых камерах нацистских концлагерей, трагедия к которой мы ещё не раз будем возвращаться на страницах настоящего издания.
Правовые ценности ни одному народу не давались легко. За достижения западноевропейской цивилизации всегда приходилось платить немалую цену. Это, как правило, были труд, кровь, пот и слезы. Многие историки сошлись во мнении, что, благодаря особенностям своего менталитета, свобода французам досталась гораздо большей кровью, чем англичанам. Причём обильно текла она не только в годы Великой французской революции (1789–1799). Это различие между народами как никогда явно сказалось и в годы Второй мировой войны: англичане объявили нацистам войну не на жизнь, а на смерть; французы же заключили с ними сепаратный мир, а своего единственного героя — генерала Шарля де Голля (1890–1970) — умудрились приговорить к смертной казни.
В качестве иллюстрации отличия в подходах одних и других хотелось бы привести пример из времен кануна Первой мировой войны. Вот какими словами министр иностранных дел Великобритании Эдвард Грей (1862–1933) встретил предложение кайзера Германии сохранить нейтралитет при нападении последней на Францию в 1914 г.: «Заключать сделку с Германией за счёт Франции — бесчестие, от которого доброе имя страны не может быть отмыто».
Увы, Франция не смогла ответить подобным жестом благородства и верности своему союзнику в начале Второй мировой войны. Об этом красноречиво свидетельствуют воспоминания Черчилля, который, выступая 30 декабря 1941 г. в качестве премьер-министра Великобритании в парламенте Канады, заявил буквально следующее: «Когда я им {членам французского кабинета министров} сказал, что, каковыми бы ни были их действия, Британия будет сражаться и дальше, причём, если нужно, то и одна, их генералы стали уверять своего премьер-министра и его расколотый кабинет, что не пройдёт и трёх недель, как Англии, словно цыплёнку, свернут шею. Но цыплёнок этот вряд ли кому по зубам, да и шею ему не так-то просто свернуть». История подтвердила сей прогноз: англичане в противостоянии с нацизмом оказались крепким орешком, а вот французы покрыли свою историческую репутацию несмываемым позором. Как позднее заметил один из руководителей движения Сопротивления: «Мы так легко уступили свою свободу в 40-м… и с таким трудом и такими жертвами обрели её вновь в 45-м». Здесь, однако, хотелось бы уточнить, что свободу французам всё же помогла обрести не их воинская доблесть, а войска антигитлеровской коалиции. Именно это обстоятельство позволило фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю (1882–1946) накануне повторного подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии (в ночь с 8 на 9 мая 1945 г.), приметив в зале рядом с представителями Большой Тройки французского генерала Жана де Латра де Тассиньи (1889–1952), иронично заметить: «А что, французам мы тоже проиграли?». Вопрос был вполне обоснованным. Ибо, помимо многочисленных, весьма постыдных актов малодушия на поле брани, правительство Франции продемонстрировало ещё и непостижимую солидарность с нацистами в деле уничтожения своих сограждан, большинство из которых принадлежало к национальным меньшинствам.
Вероятно, то, что многие французы не успели сделать во времена позорного судилища над Дрейфусом, они компенсировали участием в геноциде своих соотечественников еврейского происхождения в годы Второй мировой войны (для справки: по количеству убитых в те годы евреев «свободолюбивая» Франция заняла 4-е место в Европе после Германии, Австрии и Румынии). Последнее, вероятно, и позволило французскому философу Жан-Полю Сартру довольно откровенно заявить: «В этих обстоятельствах нет среди нас ни одного, кто не был бы полностью виновным, кто не был бы преступником: кровь евреев, пролитая нацистами, на руках каждого из нас». При этом невозможно найти никакого иного разумного объяснения необузданной агрессивности французов к своим гонимым, преследуемым и слабым соотечественникам-евреям, чем желание таким нехитрым способом компенсировать национальное унижение от поражения в прямом военном поединке с сильным немецким агрессором. Столь неоправданное малодушие на полях сражений с беспощадным врагом в сочетании со столь же необъяснимой жестокостью в преследовании своих беззащитных сограждан являет собой пример падения нравов великого народа, ещё недавно подарившего миру Декларацию прав человека и гражданина 1789 г., а также блистательный полководческий гений и государственный ум Наполеона.
Английский истоик Пол Джонсон следующим образом прокомментировал эту печальную страницу французской истории: «Французские евреи всегда относились к наиболее ассимилированным, особенно после того, как Французская революция позволила им почти полностью отождествить себя с республиканскими институтами. Подлое поведение многих французов при режиме Виши привело к определённой потере доверия к ним со стороны евреев…». Индифферентность французских евреев к своему этническому происхождению в определенной степени подтвердил известный французский историк, участник французского Сопротивления Марк Блок (1886–1944), заявив однажды: «Я еврей, но не вижу в этом причины ни для гордыни, ни для стыда и отстаиваю свое происхождение лишь в одном случае: перед лицом антисемита». Видать, критическая масса последних во Франции со временем достигла такого угрожающего размера, что им стало тесно внутри страны. Во всяком случае, некоторые аспекты внешней политики этой некогда великой страны дали повод 5-ому премьер-министру Израиля,
