Немалую роль в становлении молодежного (назовем его так) джаза пятидесятых годов сыграли молодые люди, так или иначе связанные с общественной, комсомольско-молодежной, а иногда и партийной! – работой, на которых был возложен «молодежный досуг». Благодаря их энтузиазму, пробивной способности и, конечно, любви к джазу и в подражание западному образу жизни молодежи (могло же А.И. Микояну понравиться, как проводят свободное время молодые люди в Западном Берлине, о чем были извещены ЦК ВЛКСМ, парткомы и прочие нижестоящие организации), – начали появляться молодежные кафе с непременным «малым составом». А входили в него те же любители джаза, осмелившиеся выйти на сцену и объединившиеся уже по вкусам, любви к тому или иному стилю музыки, по личным симпатиям, а также благодаря случайному стечению обстоятельств. В таких кафе (здесь и в дальнейшем буду говорить прежде всего о Москве, как свидетель этих воистину исторических явлений в советском джазе) зародились многие впоследствии именитые ансамбли, здесь обучались мастерству исполнения и оттачивали его многие, тогда почти безвестные музыканты, имя которых сейчас на слуху у всех любителей джаза. Период бурной деятельности молодежных кафе влился во времена «оттепели» и был одним из ее символов. Активное «разгибание саксофонов» прекратилось так же, как и явное преследование тех, кто «сегодня играет джаз», а посему завтра должен обязательно продать родину. Количество музыкантов и ансамблей неизбежно стало переходить в качество. Появился элемент соревновательности, а, может быть, и конкуренции, борьбы за симпатии аудитории. У каждого из московских кафе выкристаллизовалась своя публика, и аудитория «Молодежного» отличалась от «Аэлиты», завсегдатаи «Романтиков» были не такими, как в «Синей птице». А потом, в процессе «обмена опытом» начались обмены визитами активистов московских и ленинградских молодежных, т. е. джазовых клубов. Появилось желание, а затем и возможность объединения усилий в деле «организации молодежного досуга». Вскоре, во многом благодаря упомянутым комсомольско-профсоюзно-партийным активистам, состоялись первые джазовые фестивали. Поначалу довольствовались немногим: первый московский джазовый фестиваль «Джаз-62» проходил в кафе «Молодежное», вмещавшем 50-60 человек. Ленинград опережал Москву по масштабам джазовой деятельности, сказывалось сосредоточение в столице всех высших органов власти, идеология которой была явным противником развития и расширения джазового движения. Общеизвестно, что Прибалтика намного опередила в этом оба крупнейших города: Таллинский и Тартусский фестивали к этому времени насчитывали пяти-семилетний стаж, являясь одними из первых в Европе. После Москвы и Ленинграда фестивальная волна покатилась по стране, популярными среди джазменов и любителей джаза стали фестивали в таких городах, как Воронеж, Ярославль, Донецк, Красноярск и другие.
…Вернемся к тем самым молодым людям с дипломами технических или гуманитарных ВУЗов, получившим (или даже не получившим) элементарное музыкальное образование, но фанатично любившим джаз и ставшим его подлинными проповедниками. Они на то время составляли большинство как во всевозможных «кафейных» составах, так и в получивших возможность выступать на эстраде малых составах, аккомпанирующих певцам – звездам тогдашней эстрады. И, конечно, задавали тон на всех первых фестивалях. Это они, обладатели инженерных дипломов и дипломов архитекторов, принесли известность и имя советскому джазу. Хочется перечислить лишь некоторые имена (опять упоминаю лишь москвичей или в это время живших в Москве). Валерий Буланов, Алексей Зубов – выпускники МГУ; Георгий Гаранян – выпускник Московского Станкин'а; Алексей Козлов и Марк Терлицкий – архитекторы; Владислав Грачев, Лев Лебедев – инженеры-связисты; Евгений Геворгян закончил МВТУ им. Баумана; Всеволод Данилочкин – инженер-электронщик. Я, как и мой младший брат Володя, закончил Московский институт химического машиностроения, в котором мы оба последовательно проходили джазовую школу в эстрадном оркестре под руководством Бориса Семеновича Фиготина… А доцент Московского инженерно-физического института Юрий Павлович Козырев, начавший джазовую деятельность в качестве пианиста институтского диксиленда, создал по-существу первую в Москве джазовую школу-студию, ставшую впоследствии известным учебным заведением… Невозможно не упомянуть имена тех, кто любыми доступными средствами нес людям информацию о джазе, – о первых джазовых музыковедах, критиках и журналистах Алексее Баташеве, специалисте в области систем управления (автореферат его кандидатской диссертации, посвященной каким-то электронным уровнемерам до сих пор храню); о скончавшемся недавно Леониде Борисовиче Переверзеве, знавшем в джазе всё и обо всех, но не имевшем никакого музыкального образования… Ну и, конечно, единицы из многочисленной армии общественных «деятелей», усилиями которых были открыты молодежные кафе и организованы первые джазовые фестивали, такие, как инженер-металлург Павел Барский, инженер Ростислав Винаров, математик Евгений Филиповский, научный работник Игорь Абраменков.
Таким образом, можно смело утверждать, что поколение советских джазменов, начавших свой путь в джазе в 50-х годах ХХ века, было поколением людей образованных, поколением интеллектуалов, приобщение которых к музыкальному творчеству ставит их в ряд интеллектуального цвета молодежной части общества того времени. Естественно, среди джазменов 50-х – начала 60-х г.г. были и люди, получившие систематическое, порой весьма высокое музыкальное образование. Но это были единицы, хотя их роль в профессиональном становлении нового джаза неоспорима. Музыкальная школа с ее «общим фортепиано» – это был распространенный максимум музыкального образования. Но часто, проучившись 5-7 лет, например, на скрипке, не самом популярном для джаза того времени инструменте, молодой человек брал в руки с трудом приобретенный или полученный в институтском оркестре тромбон (трубу, саксофон etc.) или покупал «самопальную» ударную установку, после чего самостоятельно осваивал этот инструмент как инструмент джаза. Примерно такими были первые шаги очень многих, ставших впоследствии известными, джазовых музыкантов.
Джаз как профессиональная сфера деятельности (я не имею в виду достаточно большое количество довоенных джаз-оркестров различного уровня) многие годы существовал только для весьма ограниченной группы музыкантов, в том числе и тех, из самодеятельности, которым удалось попасть в большие оркестры (Иосифа Вайнштейна, позднего Эдди Рознера, Леонида Утесова, Вадима Людвиковского, ВИО-66 Юрия Саульского и некоторые другие). Некоторым московским ансамблям, попавшим в штат Москонцерта, предоставилась возможность играть джаз в ресторанах (например, ансамбли Андрея Товмосяна, Виталия Клейнота) или в группах, аккомпанирующих известным и не очень певцам (ансамбли Виктора Прудовского-Леонида Гарина при Тамаре Миансаровой, ансамбль Владимира Кулля с Иосифом Кобзоном и др.) Эти люди уже окончательно порвали со своим «инженерным прошлым» и стали профессиональными музыкантами. Впрочем, профессиональная деятельность в рамках Гос-, Рос-, Мос-, Лен– и прочих концертных организаций была, естественно, ограничена всевозможными рамками, такими же идеологическими, как и ранее. Это ограничивало возможность откровенно демонстрировать уже приобретенное мастерство джазового исполнителя. Для музыкантов, которым эти рамки были тесны, отдушинами продолжали быть джазовые фестивали и, конечно, участие в «джем-сешн» все в тех же кафе, продолжавших существовать порой на протяжении 10 – 15 лет, а то и более. И только в конце 70-х – начале 80-х г.г. несколько ансамблей (Леонида Чижика, Германа Лукьянова, Николая Левиновского) получили официальный статус джазовых ансамблей Москонцерта. Так, правда, не в массовом порядке, но завершался нелегкий путь «из варягов» самодеятельности «в греки» профессионального джаза.
Когда у советских людей появилось желание, а затем и возможность выезжать или уехать за границу, прежде всего в Израиль и США, лишь немногим советским джазменам удалось реализовать себя в этом качестве на новом месте. Причин тому более, чем достаточно, но важен факт, что преуспели прежде всего высокопрофессиональные и образованные музыканты, такие, как Вячеслав Ганелин, Роман Кунсман, Николай Громин, Нахум Переферкович, Анатолий Герасимов, Валерий Пономарев, чьи имена сейчас известны всему джазовому миру. Для многих же, даже блиставших в 60-х – 80-х годах на Московской, Питерской, Воронежской, Донецкой и других сценах и даже имевших хорошую зарубежную прессу, старый опыт мог быть использован весьма нерегулярно, на немногочисленных фестивалях, в клубах, а чаще – в ресторанах и кафе. Порой в этих условиях происходили совершенно неожиданные встречи и общение уже убеленных сединой музыкантов, не встречавшихся в течение не одного десятка лет. Так, в начале 2006 года на вечере под названием «Играют ветераны советского и израильского джаза» в Ришон-ле-ционе мне посчастливилось встретиться с альтистом (не саксофонистом, а именно играющем на струнном альте) Борисом Савчуком, участником когда-то известного донецкого ансамбля В.Колесникова. Мы познакомились и единственный раз вместе играли на джем-сэшн… в 1970 году на большом джазовом фестивале в Горьком. Судьба в этот раз свела нас прямо на сцене и мы, надеюсь, небезуспешно, «тряхнули стариной». С нами играл еще один музыкант из нашего поколения, известный среди израильских любителей джаза контрабасист Гдалий Левин, бывший воронежец, с которым мне довелось поиграть вместе в Казани в 1987 году на фестивале «Джазовые перекрестки», после чего наше общение продолжалось целую ночь в поезде «Казань-Москва» за преферансом. К нашему взаимному удовольствию, нам и сейчас изредка, но доводится встречаться по музыкальному поводу.
