Вот теперь построение социализма западного образца практически закончилось. Дальнейшее целиком зависит от социалистов. Чтобы заставить создавшуюся систему работать, нужно:
а) закрыть границу;
б) сделать труд принудительным;
в) усилить репрессии против «антисоциалистических элементов», включая создание концлагерей для использования их труда;
г) запретить политическую активность, оппозиционные партии, закрыть слишком независимую прессу.
Не беспокойтесь, к революции это не приведет. Народ вас поймет, ведь надо же спасать страну из бедственного экономического положения. Согласитесь, это ведь в интересах трудящихся…
Конечно, западные социалисты — слишком порядочные люди. Они не пойдут на это. Конечно, оппозиционные партии попытаются спасти страну иными способами. Но — и тут выясняется самое важное в социалистическом эксперименте — он необратим. Невозможно вновь людей приучить работать, для этого нужна смена целого поколения. Невозможно отнять то, что люди считают своим. Так мы устроены: дать бесплатное молоко легко, отнять невозможно. Непопулярно. Невозможно уволить с работы лишних или неспособных. Принять можно, уволить нельзя — рабочие места не должны теряться. Для чего же тогда и вообще существует экономика? Невозможно вернуть сбежавших специалистов. Неоткуда отдать долги и займы. Невозможно сократить налоги, вернуть смысл работе, невозможно сократить бюрократию. Посмотрите на Англию, на отчаянные попытки консерваторов спасти страну. Поглядите, как сопротивляется бюрократия. Правительство не может приказать местной власти сокращать чиновников, а не услуги. Оно может лишь сократить бюджет. Остальное — в руках этой самой бюрократии, и уж себя-то они не сократят. Всех сократят, одна бюрократия останется. Более того, еще и вырастет, потому что для проведения сокращений нужны новые специальные органы. Даже Хрущев в свое время не смог победить бюрократию. Что ни делал — она только росла. Разъединил обкомы на промышленные и сельскохозяйственные — штат увеличился в два раза. Соединил их вновь — опять вырос в два раза. Даже Хрущев сдался, понял, что будет только хуже.
Стали ли в Англии лучше работать? Согласились ли не требовать больше денег? Не знаю, что-то незаметно. А впереди — впереди маячит Тони Бен, этакий английский Суслов, и всеобщая национализация. Эти уж тут как тут, словно вороны.
Вот мы и добрались до последнего «недостатка» социализма экономически, идеологически, психологически он подготавливает легкий переход к власти коммунистов. Так сказать, открывает им дверку.
Ah, mon cher, for anyone who is alone, without God and without amaster, the weight of days is dreadful. Hence one must chose a master. God being out of style.
Albert Camus, «La Chute»
Любопытно, что в наше время большинство коммунистов, да и социалистов тоже, никакого отношения к рабочим не имеют. Это интеллигенция, люди «среднего класса», как тут принято говорить, часто весьма богатые или дети богатых, и чем богаче, тем левее, чем левее, тем богаче. Это вообще какое-то правило на Западе. Мне поначалу доставляло некоторое эстетическое удовольствие слушать их рассуждения о страданиях «трудящихся». Что это? Комплекс вины или поза, глупость или щекотание нервов?
В Англии я почему-то эту публику особенно не люблю. Во Франции или Италии хоть их и больше, однако процент просто наивных, честно заблуждающихся среди них гораздо выше. По крайней мере, с ними можно говорить — слушают, спорят, начинают думать. В Англии и вообще-то политика подчинена клубной психологии. Был такой анекдот об англичанах в свое время: один английский моряк попал после кораблекрушения на необитаемый остров, где и прожил двадцать лет. Наконец случайно забредший корабль спас его. Перед тем как покинуть остров, решил моряк показать своим спасителям, как он жил, работал, коротал время.
— Вот этот шалаш — мой дом, где прожил я двадцать лет, — показывал он гостям. — В этом шалаше был мой клуб, куда я ходил по вечерам коротать время…
— А это что за шалаш, там, на холме? — спрашивают гости.
— Этот? Это клуб, который я игнорирую…
Пожалуй, это один из немногих анекдотов об англичанах, который действительно соответствует истине. Клубная психология здесь развита необычайно, особенно в политике. Сторонники различных партий могут жизнь прожить бок о бок да так и не встретиться, не познакомиться, тем более не говорить откровенно. У каждого здесь свой «клуб», своя группка, своя газета. Замкнутость почти герметическая. И если побывал у одних, к другим лучше не суйся.
Случилось так, что по приезде в Англию меня хорошо приняли консерваторы, бывшие тогда в оппозиции. Со многими из них я просто подружился. Конечно же, повинуясь клубной психологии, противный клуб зачислил меня в число людей, коих следует игнорировать. Долгое время я просто никого из них не встречал, будто их в Англии не существует. Но время шло, консерваторы пришли к власти, высадив противников в оппозицию, да и любопытство брало свое. В общем, мой остракизм стал неполным, не герметическим, и понемногу смог я познакомиться с представителями другой половины английского населения. Да ведь и газеты их доступны в общей продаже.
Грубо говоря, можно разделить этих людей на две категории. Первая рафинированные интеллигенты, профессора, журналисты, блестящие собеседники, острословы, знатоки литературы и искусства, тонкачи хоть куда, уж такие тонкачи, что просто тоньше комариного х…, как говорили у нас в лагере. Однако вот клубный дефектец: скажем, что Гитлер, что Черчилль — для них одно и то же. И спорить бесполезно: моментально скучающий взгляд, подернутый поволокой. Советский Союз — конечно, слышали, читали, знают, даже каких-то второстепенных советских авторов могут процитировать. Но вывод: ах, бросьте, везде хуже.
Другая, более многочисленная часть состоит из молодых (или молодящихся) людей, старательно рядящихся под рабочих, хотя за всю жизнь они не поднимали ничего тяжелее бутерброда. Разумеется, все эти тужурки, комбинезоны и нарочито простонародный говор последнего скрыть не могут. Характерно, однако, что в противоположность первой категории эти псевдопролетарии отличаются невероятным невежеством. По-моему, кроме пропагандистских брошюрок, они ничего не читают, ибо, несмотря на теперешнее обилие литературы, среди них упорно живут самые невероятные легенды и предрассудки. Они всерьез, точно новейшее открытие, повторяют пропагандистские клише пятидесятилетней давности об отсутствии безработицы в СССР или о повальной неграмотности в предреволюционной России. Спорить с ними и скучно и бесполезно — они просто физически не способны воспринимать информацию, противоречащую их вере. Говорить с ними а противоречивости самого марксизма не имеет смысла, так как ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина большинство из них никогда не читало.
Как всякая религия, коммунизм не нуждается в логических доказательствах и не может быть поколеблен ими. Напротив, чем невероятней, тем сильней вера, а примеры отдельных неудач, конечно же, никак саму идею не уничтожат: ведь если священник грешен, это не доказывает, что Бога нет. Не в СССР, так на Кубе, не на Кубе, так в Китае или, в крайнем случае, на обратной стороне Луны. И что бы там ни говорили реакционные астрономы или космонавты, их россказни не могут поколебать нашей светлой веры в Лунное общество нового типа — без инфляции, безработицы, нищеты и конфликтов. Во всяком случае, партию Лунатиков это никак не смутит. Здание, если оно доступно, пробивается через такой психологический барьер с большим трудом, внося лишь незначительные поправки в основную жизнь.
Человек — концептуальная машина, то есть машина, создающая концепции. Чем она совершенней, тем легче ей пристроить противоречивые факты в свою концепцию. Рабочий, поживший пару месяцев в СССР, как правило, поймет все гораздо быстрее, чем интеллигент за целую жизнь. Последний всегда найдет оправдание виденному. В 30-е годы практически вся информация, содержащаяся в трех томах «Архипелага ГУЛаг», была вполне доступна на Западе.
— Что ж, — говорили тогда, — рождение ребенка тоже сопряжено с человеческими муками, страданиями и пролитием крови. Но посмотрите, какой потом здоровый ребеночек растет.
В 40-е годы что угодно оправдывалось борьбой против фашизма, в 50-е послевоенными трудностями. За последние 15 лет обилие информации о «диссидентах» и их преследованиях породило лишь новую иллюзию. — Ну что же, — говорят теперь, — быть может, интеллектуалам там и плохо, зато рабочие имеют преимущества. В конце концов, сколько этих самых диссидентов? Несколько тысяч, может быть. Зато там нет безработицы, инфляции и эксплуатации.
И, как водится, уже готова целая теория о примате социально-экономических прав над гражданскими. Дескать, какая польза рабочему в свободе печати, если он голоден?
