Андрей лежал на узкой жесткой койке, закинув левую руку под голову. Правая свесилась через край, прижавшись ладонью к прохладному Полу. Наступал вечер. Он это понял без часов, хотя вокруг было еще совсем светло. Дневная жара спала. Кондиционер под потолком перестал жужжать и заработал бесшумно, в полсилы. Еще несколько часов, и пятые сутки дежурства уйдут в прошлое. Смешно: в прошлое.
Дома сейчас, наверное, тоже вечер. Мать с отцом вернулись с работы, переоделись, забежали в сампит и… Нет, никуда они не пошли. Ни на театральную арену, ни в вечерний парк, ни на спортивные зрелища. Сидят в сампите над нетронутыми блюдами и переживают. И мама опять твердит, что у нее предчувствие… Чудаки! Путешествия во времени уже давно обходятся без жертв. Было, конечно, когда-то… Но тогда только нащупывалась конструкция машины, разрабатывались правила поведения. А сейчас машины безотказны. И люди… Они еще безотказнее. На второй «пятидесятке», у неандертальцев, дежурит Ленка, отличный парень. Это ей он сказал перед отправлением, что она отличный парень, и Ленка не протестовала. Только усмехнулась загадочно, как она одна умеет… И каждый раз, когда он бежит за водой, у него сжимается сердце от страха, потому что в это время Ленка тоже бежит с флягой. И его нет рядом, чтобы защитить…
Он вздрогнул и вскочил на ноги. На него глядела Лена. Нет, конечно, она глядела не на него. Она только скользнула измученным безнадежным взглядом по громадному серому кубу машины, и именно этот взгляд Андрей успел поймать. И конечно, это была не Лена. Это была кроманьонка. Так сказать, прапрапра…
Удивительно, что она не испугалась машины. Впрочем, вовсе не удивительно. Первобытные люди не всегда умели строить цепь логических заключений и не боялись неподвижных предметов. Неподвижное не опасно. Они еще очень плохо знали свой мир и потому безоговорочно принимали все, что оказывалось в поле их зрения. Поэтому двенадцатиметровая махина вовсе не показалась кроманьонке чем-то удивительным. Она просто не знала, что в ее времени таких сооружений быть не должно.
Ей было семнадцать, и она была такая же стройная, высокая, как Лена. Даже прически у них одинаковые — волосы свободно распущены по плечам. Только у Лены это называется укладкой. И одета кроманьонка была, разумеется, не в панцирь, а в пятнистую звериную шкуру, совершенно не закрывающую руки и ноги. Худенькие, но крепкие руки, длинные ноги. А все же лицо другое, не как у Лены, хоть и очень похоже. Впалые щеки, огромные глаза.
Андрей затряс головой. Болван, о чем я думаю? Это же человек, самый настоящий. Что в ней первобытного? Страх в глазах, даже не страх — отчаяние. Так вот какие они, кроманьонцы! Неведомо откуда взявшиеся гомо сапиенс, люди современного типа, совершенно необъяснимо, всего за пятнадцать тысяч лет вытеснившие пропавших без вести неандертальцев. Не предок человека — человек.
Девушка остановилась у самой машины. Очевидно, она прошла долгий путь, ноги ее подкашивались, в лице не было ни кровинки.
А ведь она погибнет, вдруг понял Андрей. Должна погибнуть. Первобытный человек не мог выжить в одиночку. Очевидно, заблудилась, отстала от племени или была изгнана за какую-нибудь провинность. В первобыте, рассказывали ребята из прошлых экспедиций, насчет дисциплины было сурово. Изгнание еще легкая мера. А может, напали враги и она кинулась прочь без памяти?..
Ах, черт побери! Безоружная, беспомощная, ни от зверей отбиться, ни огня развести. А ведь могла бы стать чьим-то предком. Может быть, даже моим… или Лены. Недаром она так похожа на нее. Взять бы ее с собой, но нельзя. Не имею права. А жаль. Представляю, какие глаза сделаются у ребят! Вот это было бы вмешательство так вмешательство! Только меня мигом турнут из института. А ее… что ж, ее оставят. Не отправлять же обратно на гибель. Научится читать, привыкнет к нашей кухне, полюбит стереовизор, все вечера будет перед экраном просиживать. Выдержит ли изобилие информации? Нет, к нам ее нельзя. Здесь бы чем-нибудь помочь, но чем? Скорчер же ей не дашь, а другого оружия у меня нет, даже перочинного ножа. И огня нет. Пища подогревается в инфракрасной духовке. Разве что затащить ее в машину и хотя бы накормить?
Это было безумием. Это было грубейшим нарушением правил путешествия во времени, но Андрей двинулся в тамбур. Он ничего не мог поделать с собой. Вид этого измученного, истомленного отчаянием, голодом и усталостью существа всколыхнул и поднял из самых потаенных уголков души что-то такое, чему он не мог даже подобрать названия. Какая-то волна захлестнула его.
Внезапно, уловив за спиной легкое движение, девушка резко обернулась и пронзительно вскрикнула. Вскрик оборвался на самой последней ноте, и девушка, запрокинув голову, привалилась к машине и стала медленно сползать по ее стенке. Она была еще жива, но она была уже мертва, потому что из кустов у ручья к ней направлялась смерть. Нет, зоологи ошиблись, она не спала днем — страшная смерть, саблезубая, со струящимся меж клыками волнистым языком, неторопливо надвигающаяся на пружинистых лапах, возбужденно подергивающая обрубком волосатого хвоста. И Андрея охватил восторг.
Это удача! Ах, какая это великолепная удача! Он торопливо расстегнул кобуру скорчера, автоматическим движением руки ввел в ноздри фильтры. «Я подшибу его на лету в прыжке. Тигр всегда прыгает на жертву. А потом затащу ее сюда и накормлю. И никто ничего не скажет, не посмеет сказать. Потому что я спасу жизнь человека. Разве нас с детства не учили, что самое ценное — это жизнь человека? И пусть это будет вмешательством, но меня все поймут, потому что каждый сделал бы то же самое».
Махайрод был уже в двадцати метрах. Андрей толкнул створку тамбура… в этот миг взвыла сирена.
Это было невозможно, невероятно, но это случилось. Андрей замер, будто натолкнулся на глухую стену. Красная сигнальная лампочка панически мигала над рычагом. Это не обычное предупреждение к возвращению, это сигнал к бегству. Сирена будет выть, пока во всех двух тысячах машин дежурные не нажмут на красные рукоятки и генераторы не закрутятся бешеными силовыми смерчами, сминая время. Значит, там, «внизу», что-то случилось и людям приходится спасаться. Может, они даже пустили в дело скорчеры. Это разрешается как исключение, когда ничто другое уже не может спасти. Потому что это вмешательство. И хотя его последствия не скажутся в будущем, «рассосутся» во времени, как затухает волна от брошенного в озеро камня, не достигнув берега, все-таки это вмешательство.
Пять секунд дается на то, чтобы добежать до рычага. Значит, остальные 1999 генераторов вот-вот заработают. И только его машина окажется вне цепи… Андрей повернулся и бросился в каюту. Ладонь натренированно легла на красную рукоять… но не нажала на нее.
Эта девушка… Она не упала лишь потому, что прислонилась к машине.
Он обязан выполнить свой долг перед людьми, которые ждут сейчас в машинах… Но она тоже человек. Слабая тростинка на берегу необъятной реки жизни, защищенная только искоркой разума. И никогда не сумеет простить он себе, что дал погибнуть человеку. И тут внезапная мысль поразила его — Лена!
Не может такое сходство быть случайным…
Так не оборвется ли к тому же с гибелью этой кроманьонки целая эволюционная цепочка?
…Он рванул рычаг и ринулся из машины. В его распоряжении было, наверное, полсекунды. И хотя он знал, что все кончено, что успеть невозможно, он действовал так, будто намеревался успеть. Выстрел дробным эхом запрыгал по холмам. Зверь перевернулся в воздухе и шмякнулся рядом, раскинув лапы. И в этот момент кроманьонка начала падать, потому что опора исчезла. Андрей еле успел подхватить ее и заставил себя обернуться. Заставил, хотя безошибочно знал, что увидит. Но он обернулся и увидел, что машины нет.
И никаких следов, даже трава не примята.
Разумеется, его будут искать. Но машина редко попадает дважды в одну точку времени. Они разойдутся — на сутки, на час, на минуту…
И все же их найдут, не могут не найти.
На его руке лежала кроманьонка.
До ближайшей цивилизации сорок тысяч лет. Есть только они двое, и еще саблезубые, мамонты, медведи… И девяносто девять зарядов в магазине скорчера. Было сто…
Он думал только об этих девяноста девяти зарядах. Намеренно сузил мысли вокруг них. В этом сейчас было спасение. Позже придет отчаяние, наконец, фатальное успокоение, когда смиряешься с последствиями своих поступков.
Он заметил, что девушка очнулась. Она переводила взгляд с него на мертвого зверя и опять на него, и страх исчезал из ее глаз. Он был человек, и он спас ее. Потом она встала на ноги и бел страха взглянула на него. Андрей смутился. Он расстегнул магнитную застежку шлема и выбросил из ноздрей фильтры.
— Ничего, — сказал он, засовывая скорчер в кобуру. — Ничего. Главное, что цепь не разорвана. А так все в порядке. Вода есть, пища есть, — он ткнул носком тушу зверя, — огонь добудем трением, лук изобретем… Только вот костюмчик не подходит. Не из этой эпохи. Пожалуй, шкура будет мне больше к лицу.
