героическая реакция отдельного человека, или лучшим ответом будет гораздо более медленная реакция общин? Одной из причудливых реакций на пандемию Covid-19 стало накопление оружия и боеприпасов {78}. Некоторый всплеск продаж оружия произошел после протестов, начавшихся летом 2020 года и связанных с расовой несправедливостью и жестокостью полиции, но частично это происходило и ранее, как только стали очевидны масштабы пандемии. Возможно, такая схема закупок была вызвана ожидаемым дефицитом и вызванными им потенциальными конфликтами. Но фантазия о том, что люди мгновенно превратятся в неуправляемую толпу и утратят человеческий облик, является распространенным тропом в апокалиптических историях и, вероятно, была одной из причин роста продаж.
Как скажется на будущем наша подготовка к внезапному, драматичному апокалиптическому событию, которое для спасения ситуации потребует героических действий отдельного человека и подтвердит полезность традиционной, патерналистской мужественности? Что мы потеряем в будущем, если будем восстанавливаться малыми группами в небольших масштабах? Откажемся ли мы от космополитизма в пользу клановости, возвысив сельский опыт над городским? Если это видение подсвечивает привилегированность и показывает, что кто-то всегда будет оставаться в стороне, то как нам изменить курс? Такой образ будущего мы вынесли из наших историй, и эти истории порождают следующие. Мы создали апокалиптический сюжет, к которому готовимся на основании проглоченных нами рассказов.
Примеры из истории и археологии, приведенные в части I данной книги, показывают, что события никогда не разворачивались так, как изображается в наших апокалиптических фантазиях. Несмотря на ограниченность археологических данных, мы видим, что коллапсы происходят медленно и длятся столетиями, вызываются разными причинами и влекут за собой неодинаковые цепные реакции. Рушатся города, распадаются империи, но общины, сельское хозяйство и торговля продолжают жить. Прежние системы в той или иной форме сохраняют существование. Общины преобразуются, но не исчезают. В археологических данных мы не находим и намека на героические действия отдельных людей. Также о них ни слова не сказано в текстах, повествующих о ходе событий.
Альтернативное видение апокалипсиса представлено авторами, точка зрения которых отсутствует в популярных сюжетах. Интересным исключением из этих повествований о кризисах являются рассказы афроамериканских авторов. Они часто отражают, а иногда и переворачивают с ног на голову расизм и дискриминацию, существующие в реальном мире. Отличным примером является великолепная трилогия Норы Джемисин «Разрушенная Земля» и, в том числе, роман «Пятый сезон». Хотя речь в трилогии идет о мрачном будущем, где Земля буквально разрушена господством группы людей, называющих себя орогенами, почти все в романе можно рассматривать как метафору расовых отношений, которые мы наблюдаем в Соединенных Штатах. Иногда Джемисин переворачивает эти отношения. Главным отличием, разделяющим людей, является не раса, а способность воздействовать на сейсмические свойства планеты. Все в этих произведениях, начиная от жаргонных терминов для обозначения тех, кто обладает этими способностями, до отсутствия уважения к ним на официальных встречах, даже если они являются высококвалифицированными специалистами, наводит на мысль о параллелях с африканской Америкой. Они здесь очевидны, ловко вплетены и, конечно, использованы намеренно. Текст раскрывает эти моменты метафорически, позволяя нам взглянуть на них свежим взглядом. И хотя главные герои ведут себя так же, как и в других повествованиях, природа фантазий и страхов здесь мало похожа на другие произведения апокалиптической литературы.
Глава 5
Страх апокалипсиса
Сьюзен Зонтаг в своем основополагающем эссе «Воображая катастрофу» мастерски интерпретирует научно-фантастические фильмы середины XX века. Она отмечает, что «нам постоянно угрожают две одинаково чудовищные, но, на первый взгляд, противостоящие друг другу судьбы: беспросветная банальность и необъяснимый ужас» {79}. Истории, которые мы создаем, позволяют нам справляться с этими угрозами. Она описывает роль научной фантастики, объясняя, что «фантазия может одно: вознести над невыносимой обыденщиной и отвлечь от реального или предвосхищаемого страха, погружая в экзотические и опасные ситуации, которые в последнюю минуту разрешаются счастливой концовкой. Но фантазия может еще смягчить то, что психологически непереносимо, приучив нас к нему. В первом случае фантазия приукрашивает мир. Во втором — его обезвреживает» {80} [6].
Многое из того, что писала Зонтаг, применимо и сегодня. Например, мы до сих пор обсуждаем Часы Судного дня, проект журнала Чикагского университета «Бюллетень учёных-атомщиков», начатый в 1947 и измеряющий, насколько мы близки к ядерному катаклизму. В данный момент стрелка часов находится в 100 секундах до полуночи (Судный день). В 2015 году она показывала 23,57 (3 минуты до полуночи), а в 1991 году, в конце холодной войны, — 17 минут до полуночи. Холодная война повлияла на создание наиболее значимых фильмов об апокалипсисе, таких как «Доктор Стрейнджлав» Стэнли Кубрика. Значимым он стал благодаря художественному мастерству, а также выбранному времени и теме. В период холодной войны в апокалиптических повествованиях впервые стала упоминаться реальная угроза, способная уничтожить всех нас. Первая и Вторая мировые войны были ужасающими и нанесли серьезный удар по нашему видению человечества, технологий и возможностей будущего. Но истории, подобные «Доктору Стрейнджлав», исследовали экзистенциальную угрозу, а она, как мы знаем, реальна.
Легенда гласит, что «Крестный отец», вымышленная драма о мафии, вдохновил некоторых представителей реальных кланов переосмыслить себя в образе, который существовал о них у писателя Марио Пьюзо. Мы знаем, что освещение того или иного явления может привести к увеличению числа случаев такого явления. Апокалиптические повествования отражают наши страхи и желания, а также создают новые. Одним из удачных примеров является страх перед ЭМИ, посеянный в публике такими романами, как «One Second After». Роско Бартлетт, бывший представитель Конгресса от Мэриленда, одобрил книгу в Конгрессе США, возродив интерес к этому феномену {81}. Кинофильм 1983 года «На следующий день» (название, которое, несомненно, повлияло на наш предыдущий пример), так поразил и встревожил президента Рональда Рейгана, что он начал искать пути прекращения распространения ядерного оружия {82}. Страх, посеянный этими выдуманными историями, может укорениться и, более того, укоренялся в реальном мире.
В повествования о катастрофах вплетены страхи или их заменители, которыми мы уже обладаем. Я убедился в этом на личном опыте, общаясь со своими студентами, в анекдотичной форме. Также я беседовал с исследователями, занимающимися изучением нашего страха перед будущим. Я разговаривал с писательницей Джозефиной Ферорелли и социологом Меган Каллман, основательницей conceivablefuture.org, о типах страхов, которые испытывают люди в реальном мире и которые связаны с идеей о том, что в ближайшем будущем может произойти катастрофа. В то время как название проекта наводит на мысль о тревоге за продолжение рода, Ферорелли считает, что стоит начать разбираться в проблемах, «как нить потянется, и клубок распутается». Мои собеседники заметили, что страхи людей
