Зычно взревывают ответственные лица, те, кто определял на место, выдвигал, пестовал упомянутых кое-какеров; теперь они пытаются свалить вину на своих подопечных, на объективные обстоятельства, на мифических соблазнителей и, уже как водится, на тлетворное влияние извне. А рядом не менее зычно ревут пока еще полуответственные, быстро сообразившие, что вот-вот начнут освобождаться места и что сейчас самое время сколотить политический капиталец, продемонстрировав свою объективность, деловитость и готовность решительно исправить положение»(2).
Что ж, причина недовольства ответственных и полуответственных вполне понятна. Флора либо угрожает их привилегиям, либо является поводом привилегии раздобыть. С социальной точки зрения здесь нет загадки.
Значительно интереснее позиция остальных.
Эти составляют абсолютное большинство. Нейтралы, «умеренные люди середины», не левые и не правые, не прогрессисты и не реакционеры. Никто. Большинство, далекое от политики.
Их игнорируют, когда считают соотношение сил. Ведь они — ни с кем, они — ни на чьей стороне. Напрасно игнорируют.
Нет, дело даже не в том, что «с их молчаливого согласия совершаются на земле предательства и убийства» (Б. Ясенский). Все обстоит значительно хуже.
В периоды перестроек и революций, когда ломается уклад жизни и меняется всё, когда «политические формулы, которым вначале громко аплодировали, превращаются в мишень для критических стрел»(8), когда идет борьба за будущее и определяется Путь, реакционерами, естественно, оказываются те, кому необходимо защитить свои личные интересы, положение, гарантирующее безбедную жизнь, свое «вполне переводимое на деньги влияние»(10). Молчаливое большинство ничто не связывает с прошлым, кроме тягучей силы привычки, порождающей страх перед будущим[25]. Ведь потому они и молчаливы, что привыкли к установившимся отношениям и признанным авторитетам. Они любят слегка фрондировать, критикуют руководство за неполадки с продовольствием и бытовые неурядицы, но подсознательно они сторонники Порядка с его претензиями на абсолютную духовную власть, на тотальность идеологии, как бы ни называлась эта идеология. Осуждая в кулуарных беседах непосредственного начальника, на демократических выборах они обязательно проголосуют за него: знакомого и привычного, своего, от которого, конечно, нельзя ждать ничего хорошего, но зато и ничего нового ждать нельзя. Они добьются «своего» — ведь, привыкнув молчать при диктатуре, при демократии они быстро усваивают, что составляют правящее большинство.
Тихое сопротивление тем сильнее, чем быстрее меняется мир. Страх перед новым придает «молчаливым» смелость, порождает необычную политическую активность.
(В 1964 году «молчаливое большинство» ЦК шло на огромный риск. Еще не забылась судьба антипартийных группировок, да и время репрессий не выветрилось из памяти. И вот Суслов, Брежнев и иже с ними, политики без политики, более всего на свете страшащиеся определенности и ответственности, готовят заговор против Первого секретаря и находят поддержку. «Все, кроме Микояна, выступили единым фронтом», — вспоминает Сергей Хрущев.)
Так «молчаливое» до поры большинство на мгновение становится осознающей себя политической силой, обычно крайне реакционной. Равновесие между «правыми» и «левыми» сразу же нарушается, и общество устремляется назад[26].
В «Отягощенных злом» Стругацкие показывают нам именно момент перелома: «…на переломе истории ужасно неуютно: сквозит, пахнет, тревожно, страшно, ненадежно…»(2). «И уже заболботали, зачуфыкали, закашляли наши родимые хрипуны, ревнители доброй старины нашей, спесивые свидетели времен очаковских и покоренья Крыма (…), старые драбанты перестройки.(…) Вперед, развернувши старинные знамена, на которых еще можно разобрать полустертые лозунги: „Тяжелому року — бой! Не нашей культуре — бой! Цветоволосы — с корнем!“»(2)
Тяжелому року — бой! Даже осуждение сталинщины не вызвало протеста столь решительного и всеобщего[27].
Причины те же, что и в городе Ташлинске. Рок — это основа современной молодежной субкультуры и, значит, необходимая часть культуры будущего.
Большинство, которое умеет предотвращать Будущее, увы, бессильно против призраков прошлого — от обыкновенных убийц до рафинированных теоретиков убийства.
Клиенты Демиурга, «спасители человечества»… имя им — легион.
«Имею проект полного и окончательного решения национального вопроса в пределах Великой России. Учитывая угрожающее размножение инородцев… учитывая, что великоросс не составляет уже более абсолютного большинства… На новейшем уровне культуры и технологии… Без лишней жестокости, не характерной для широкой русской души, но и без послаблений, вытекающих из того же замечательного русского свойства… Особое внимание уделяется проблеме еврейского племени. Не повторять ошибок святого Адольфа! Никаких „нутциге юде“…»(2)
И наконец, жутковатое свойство людей всегда желать себе зла и молчаливо выбирать худшее.
«И не веря ни сердцу, ни разуму —
Для надежности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не „против“, конечно, а „за“!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду!
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание — золото. (…)
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от горя, от голода,
Вы-mo знали — доходней молчание.
Потому что молчание — золото!»
…Они молчали все. Мэр. Заведующая гороно. Начальник горотдела милиции. Первый секретарь обкома. Щеголь в фотохронных очках…
Иногда мне хочется спросить Демиурга: как изменилась бы жизнь, если бы люди, не сделавшись добрыми, умными, свободными, великодушными(11), стали бы чуть порядочнее? Ровно настолько, чтобы не совершать постыдных поступков, хотя бы тогда, когда, следуя велению своей совести, ничем особенным не рискуешь?
Но если и это слишком много, пусть люди хотя бы отучатся представлять самые позорные страницы своей жизни как самые героические. Только кто их отучит?
Отправной точкой, фундаментом статьи стал для меня символ Круга.
Ограниченность!
Динамическую Целостность Мира укладывают в привычный круг представлений, закрывается внутренняя Вселенная, и человек «разом утрачивает двуединую способность усваивать новое из мира и привносить новое в мир» (В. Рыбаков, автор сценария к кинофильму «Письма мертвого человека»).
«Когда замыкается Путь, возникает Кольцо Событий» (Н. Ютанов). Это по-настоящему страшно. Потому что так бывает всегда. В Круге, устремляясь в будущее, неизменно приходишь в прошлое. К тем же кострам.
Этот закон всё время пытается нарушить Демиург, но даже он не властен над ним. Рабби тоже пытался, и потерпел неудачу, к тогда превратился в Демиурга. Вот почему в бреду Иоанну является не Назаретянин, «кто-то равный Ему, но не внушающий любви и не дарящий радости»(2).
Радость и любовь кончились.
«Я не люблю их сейчас. Я не желаю с ними разговаривать»(2).
«— Тогда оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
— Сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать»(12).
Осталось милосердие. Перестроить Вселенную ради каприза избалованного теоретика, вплотную подойти «к той границе, за которой начинается абсолютное небытие», для того лишь, чтобы избавить С. Манохина от страха и ощущения собственного ничтожества.
Осталось желание спасти. В бессвязном бормотании клиентов Демиург исступленно ищет не открывшийся ему выход. Но безнадежен поиск: «все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта»(2).
Нам остался последний, внешний смысловой слой. Здесь нет символики, и вещи называются своими именами. Апокалипсис, рассматриваемый как политический памфлет, — самая простая грань текста. В известном смысле, самая важная. Этой гранью ДЦ романа соприкасается с нашей эпохой, и на этом уровне восприятия мы можем найти конкретные ответы на конкретные вопросы.
Действие ташлинской линии «ОЗ» связано с системой лицеев. Если Флора — символический образ непознаваемого «Завтра», то Лицей представляет собой реальный очаг того будущего, которое можно «потрогать руками». Увидеть главное — новые отношения, иную, не ташлинскую реакцию на мир: предельную открытость, милосердие, терпимость. Внутренняя свобода лицеиста рождает не только уверенность и понимание, но и то спокойно-ироничное отношение к себе, которое Стругацкие считают главным признаком человека коммунистического мира.
Это пока еще скорее теория, чем практика. Не случаен Аскольд, и закономерно, что в финале почти все ученики покидают Г. А. Однако и оставшиеся не случайны.
