24 года. И как возражать, когда ранее на голубом глазу упоминался Шекспир, которому тоже когда-то было 24 года, – а как не учесть, что Германика, судя по передаче «На ночь глядя», начала раньше всех предыдущих шекспиров, ведь мама дала ей читать «Это я – Эдичка» Лимонова, когда девочке было 11! С такого интеллектуально-сексуального старта и Гомера с Толстым переплюнуть раз плюнуть.
В конце дискуссии член ОП Фадеев дошёл до самой сути, он гневно пригвоздил учеников и учителей из фильма Ростоцкого «Доживём до понедельника» как главных виновников развала нашей страны! Из чего родилось раздумье: мы не всё поняли; занимаясь чёрт-те чем в «Школе», её герои подспудно готовили, видимо, почву для возвращения СССР. Действительно, после просмотра сериала наряду с мыслями о необходимости обучения детей за границей об этом тоже навязчиво мечталось.
Накануне, в беседе с Берманом и Жандарёвым, на вопрос, какой она представляет свою аудиторию, Валерия Гай ответила, нескромно потупившись: «Вся Вселенная, всё человечество». Для этого Германике надо покорить не только Канны (уже очарованные её чёрной клубничкой под принципиально важным названием «Все умрут, а я останусь»), но и Родину-мать. И упс, ёпрст! – первым пал Первый канал. Скандал в начале демонстрации сериала, скандал в конце…
«В начале жизни школу помню я…» – с глубоким многоплановым догоном смогут теперь произносить фанаты Епифанова, Будиловой, Носовой и прочих суицидальных воплощений Леры Дудинской… Кстати, представшие в «Пусть говорят» исполнители этих ролей оказались чистенькими, весьма живыми, интеллигентными, очень симпатичными ребятами. Но то в жизни, а высокому телеискусству нужна грязь, которой мажется всё. Мешается всё: новый декаданс, смерть гламуру, вперёд к СССР, валить из совка…
Валерий Гой ШЕКСПИРИК
telev [email protected] 1
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,7 Проголосовало: 6 чел. 12345
Комментарии: 03.06.2010 21:11:12 - Эдуард Алёхин пишет:
ГНИЛОСЛОВЫ...
В эпоху развитого царизма человеку, совершившему гадость, просто не подавали руки. Не то теперь. Как у Гашека: ординарца спрашивают, съест ли он по приказу командира ложку офицерского дерьма, на что тот отвечает: "Прикажут - съем. Но главное, чтобы туда не попался волос, а то он, понимаете ли, ужасно брезглив". И чем же мы отличаемся от этого служивого, господа? Возмущаемся, топаем ножками, а негодяев и растлителей принимаем, на ток-шоу с ними бегаем; ведём с этими гнилословами назидательные беседы, изворачиваемся и юлим, лишь бы не выпалить: "мерзавцы!". Может быть, хватит?
03.06.2010 20:22:25 - Николай Алексеевич Барболин пишет:
А мы смотрели...
Как часто бывает на ТВешных ток шоу, получилась не передача, а бедлам. А вот по радио, Веллер в нескольких словах точно охарактеризовал ситуацию с "Школой" в том духе, что в настоящей школе процентов до 60- добра (раньше больше было), и окло 40 - дерьма. Так вот авторы аккуратно собрали все дерьмо с поверхности и выплеснули на нас! И все и больше ничего не надо доказывать.
Театральная площадь
Сказочник
ПАМЯТЬ
Московский театр детской книги «Волшебная лампа» – театр особый. По-особому относящийся к литературе, что читается уже в самом названии. Его основатели – замечательный режиссёр-кукольник Владимир ШТЕЙН (к сожалению, 10 лет назад его не стало) и яркий сценограф Марина ГРИБАНОВА – шли к созданию такого театра всю свою творческую жизнь. Они начали «строить» его в ранней юности в кукольной студии Московского дворца пионеров, созданной шестнадцатилетним Володей Штейном, куда пришла девочка, которой суждено было стать его будущим соавтором и женой.
Мы попросили Марину Борисовну вспомнить о её супруге и соратнике, об их жизни в искусстве кукольного театра.
Владимир Михайлович почти никогда не брал за основу своего спектакля готовую пьесу. В каких-то случаях пьеса писалась специально, а в каких-то он выстраивал сценическую версию литературного произведения. Одним из самых ранних таких опытов был спектакль по известному стихотворению Маяковского «История Власа – лентяя и лоботряса», которое было разыграно на перчатках и шариках. Приём этот изобрёл Сергей Владимирович Образцов, и он очень нравился Штейну своей ясностью и простотой. А ещё в связи с данным спектаклем произошёл забавный случай, красноречиво говорящий о том, что подвластно театру кукол. Там был такой момент: Влас просыпается, приступает к водным процедурам… И тут руки, которые изображали Маму и Папу, снимали шарик с руки, изображавшей нашего лентяя и лоботряса, после чего с этой руки снималась перчатка и её обливали настоящей водой. Руководство Дворца пионеров, посмотрев этот эпизод, велело его убрать: неприлично-де, на сцене голый человек… С трудом удалось убедить начальство, что это просто рука и больше ничего, и сцена осталась.
Штейн вообще нередко обращался к поэзии – самой разной, но всегда высочайшего уровня: ставил «Романс об испанской жандармерии» по Лорке, «Конька-Горбунка» Ершова. Это было уже в клубе Кожзавода, где мы начали делать и «Двенадцать» Блока. К сожалению, в какой-то момент нам пришлось покинуть клуб и закончить эту работу не удалось, а она была очень интересно задумана. Там же, в этом клубе, Владимир Михайлович обратился ещё и к «Шинели» Гоголя, где были использованы приёмы теневого театра, где наряду с куколкой Акакия Акакиевича действовали разгуливающие по Невскому проспекту цилиндры и женские шляпки, катящиеся колёса экипажей, где начальство изображалось посредством огромных сапог. Ничего подобного в то время в театре кукол не было. Это сегодня все эти приёмы стали, по сути, общим местом. Занимаясь поиском адекватного перевода литературных произведений на язык кукольного театра, Штейн вообще сделал много открытий, которыми сейчас пользуется буквально весь мир и никто не ставит кавычки. Свой диплом по «Огниву» Андерсена он делал в Театре Образцова – замечательный кукольник Евгений Сперанский специально для него написал пьесу «Солдат и ведьма». Во время работы у Образцова возник и замысел постановки «Белого парохода» по повести Чингиза Айтматова. Но Сергей Владимирович идею не поддержал, сказав, что в театре кукол это невозможно. И наверное, именно тогда вступил в действие некий пусковой механизм, который в конечном счёте привёл к тому, что Володя ушёл от Образцова и принял предложение возглавить Башкирский театр кукол. Где и вышел «Белый пароход». Сам Айтматов, кстати, тоже поначалу на это никак не хотел давать согласие. Но мой отец, литературовед и переводчик Борис Тимофеевич Грибанов, который был с ним хорошо знаком, его всё-таки уговорил, пообещав, что «смешно» не будет. И не было. Зрители выходили из зала в слезах. И это была подлинная трагедия на сцене театра кукол.
Спектакль получился совершенно необычный. Вся Уфа про него говорила, а билетами премировали передовиков производства. «Белый пароход» был именно «актёрским» спектаклем. Разве можно забыть Венеру Рахимову – она играла и мальчика, и его маму. И блистательно проводила сцену их встречи. У меня у самой каждый раз слёзы наворачивались на глаза, а про зрителей и говорить нечего.
Ещё у Владимира Михайловича была мечта создать цикл спектаклей о сказочниках. Он поставил спектакль о Сент-Экзюпери под названием «Звёзды над пустыней».
Надо ли говорить, что далеко не всем режиссёрским планам суждено было осуществиться. Даже в Башкирском театре кукол, где мы провели десять чрезвычайно насыщенных лет. И откуда всё же пришлось уйти… Это, конечно же, было замешено на предательстве, что для театра, увы, нормальное дело.
Когда мы вернулись в Москву, работы никакой не было и, конечно, никто не собирался давать Владимиру Михайловичу Штейну московский театр. Предложили создать кукольную театральную студию при Доме учёных. Но предупредили: «Сами понимаете, в студии должны быть учёные – кандидаты, доктора, не меньше». Мне пришлось обзванивать всех остепенённых знакомых, многие из которых состояли у нас чисто формально.
И вот в этой студии возник «Дон Кихот». Спектакль получился очень красивый. Дон Кихот был почти бестелесным, сделанным, как и его конь Росинант, из деревянных бамбуковых палочек. А Санчо Панса и его ослик были сделаны как бы из «сарделек», из «окороков»: оба были такие «мясистые», полнокровные. Такая вот контрастная пара. И всякий раз, когда Дон Кихот терпел поражение, он рассыпался на отдельные части. А потом приходил мальчик, играл на дудочке, и он опять, прямо на глазах у публики, «собирался» в прежнего рыцаря печального образа, продолжал сражаться. Но спектакль прошёл, по-моему, всего один раз. Нам потом предложили перенести его в Московский театр кукол на Бауманской. Он шёл там как вечерний спектакль, но, должна сказать, на уж больно своеобразной публике. У меня создавалось ощущение, что большинство людей просто-напросто заходят в зал погреться, а молодёжь – назначает свидания.
