"Везде, — констатирует Х Фрайер, — где наследственное пастырство народов приходило в упадок, — а какое пастырство в течение веков не пришло в запустение — терпеливая паства превращалась в воинствующую чернь. Везде, где господство вырождалось, загнивало или черствело, а какое господствующее сословие могло противостоять сладостному яду декаданса дольше, чем на протяжении пары дюжин поколений? — революционные энергии скапливались в массах, и честолюбивые бастарды готовы были способствовать их взрыву". Когда же история вторглась в индустриальное общество (оценка индустриального общества Х. Фрайером чрезвычайно важна и далеко не потеряла своей актуальности), бастарды в сие общество благополучно встроились, став декорумом современного государства, политики, парламентаризма, и добавим от себя, неотъемлемой частью современного мира. Кстати, здесь идеи Х. Фрайера сопоставимы с тем, что утверждал итальянский традиционалист Юлиус Эвола, констатируя кастовую деградацию.
Так на историческую арену выходит то, что, по словам Х. Фрайера, "уже не является ни обществом, ни классом, ни интересом, т. е. чем-то уравновешивающим, но напротив, глубоко революционным: народ. Именно крушение революции слева открывает путь революции справа". Отметим, что здесь немецкий мыслитель подчеркивает вполне конкретную характеристику народа, лишенную какой-либо абстракции. "Народ из смутной идеи превращается в историческую реальность, из утешения — в опасность, из спокойного порядка — в субъект революции". Уточняет Фрайер и понятие "правое", весьма размытое в современном мире и ошельмованное либеральными брехунами. Сие понятие у немецкого мыслителя обретает, скажем, экзистенциальный характер, выступая в роли политического, а подспудно и метаисторического характера. "Предпосылки бытия политического субъекта, — утверждает автор, — состоят в том, что он свободен в своем жизненном пространстве и что силы этого пространства — силы субъекта: лишь тогда он становится способным принимать исторические решения". Здесь вполне уместен логический вывод, что правая идея всегда ориентирована на морально-политический универсализм народа, свободного от потребительского эгоизма и утверждающего себя в духе присущей ему Традиции. Именно этот субъект осуществляет революцию справа, в ходе которой происходит "эмансипация государства".
Конечно, нам могут возразить, что мы живем в постиндустриальную эпоху, и выводы Фрайера устарели. Однако еще в 60-е годы минувшего тысячелетия концепция постиндустриального общества была подвергнута разгромной критике со стороны "новых левых", кои распознали в ней не новую стадию общественного развития, а идеализированный вариант капиталистического общества. Так что относительно актуальности книги Фрайера просим не беспокоиться. Более того, выражаем уверенность, что немецкий мыслитель прозревал вдаль, поверх исторических катастроф ХХ века, а его выводы о "революционном субъекте" обретают ныне весьма явственные очертания.
Илья Глазунов: «ЖИТЬ В РОССИИ» Из цикла «Встреча для вас»
В Москве, в Доме книги на Новом Арбате, состоялось представление четырехтомного собрания сочинений "Россия распятая" знаменитого русского художника Ильи Сергеевича Глазунова (издательство "Голос-Пресс", 2008). Ранее отрывки из его воспоминаний печатались в журнале "Наш современник", "Роман-газете" и вызвали большой интерес у читателей. Толпа людей ждала кумира с нетерпением. Завезенных в магазин книг не хватило на всех. Администрация явно перестраховалась: редко случаются ныне подобные конфузы. Но ведь это Глазунов! И можно было бы предположить, что книги будут пользоваться большим спросом. По сути, весь второй этаж магазина был заполонен почитателями великого художника. Илья Сергеевич долго отвечал на вопросы, а потом целый час подписывал тома тем, кто успел их приобрести. Издание действительно заслуживает серьезного внимания, поскольку воспоминания художника — это сама история России XX-начала XXI веков.
Мне посчастливилось познакомиться с Глазуновым еще в 1978 году. Помню его квартиру и мастерскую в башенке верхнего этажа в Калашном переулке. У него всегда было много гостей. Пока Илья Сергеевич с кем-то беседовал, я пил чай в одной из комнат, где стояли шкафы с шикарными альбомами русских и зарубежных художников. С замиранием сердца листал странички книг: "Древнерусская иконопись", "Новгородская икона", "Феофан Грек", "Мастера старой живописи", "Борис Кустодиев", "Василий Суриков", "Из истории реализма русской живописи", "Репин: жизнь и творчество"… А потом мы долго говорили с художником не только о живописи, но вообще о жизни. В то время Глазунов дружил с писателем Владимиром Алексеевичем Солоухиным и много рассказывал о совместных поездках по древним монастырям серединной России. Мне было очень интересно слушать это, так как сам немало колесил по стране и писал о проблемах сохранения памятников старины. Тоже находился в дружеских отношениях с Солоухиным, бывал у него дома, на даче. Это нас сблизило. Вообще-то, круг единомышленников был весьма широкий.
Что поражало в Глазунове? Необычайная работоспособность, умение сосредотачиваться на главном, искренность, доброжелательность, глубокая порядочность. Он не раз "обжигался", но тем не менее всегда оставался самим собой. Приходилось бывать в стенах созданной им Российской академии живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, в мастерской — особняке на задах Новинского бульвара. Несмотря на занятость, всегда находил время для общения. На Рождество встретил Илью Сергеевича в храме Воскресения Славущего, что в Брюсовом переулке. Он стоял перед иконой Божией Матери "Взыскание погибших" и истово молился. Поздравил меня с великим праздником и пригласил к себе посмотреть новую картину о трагедии раскулачивания крестьян в тридцатые годы прошлого века.
— Приходите, очень интересно узнать ваше мнение, — сказал он. — Ведь вы столько лет занимаетесь крестьянской темой…
Картина еще не закончена. Художник не торопится выставлять ее на суд зрителей. В этом суть характера Глазунова: быть правдивым и честным до конца.
В прологе к четырехтомнику он скажет: "Я не мог не написать эту книгу… Мне иногда кажется, что я прожил сто жизней, но все они, и счастливые, и кошмарно-трагические, объединены одним понятием: моя жизнь в жестоком XX веке… За 450 последних лет мир видел три главные революции, каждая из которых была разрушительнее предыдущих. Эти три революции: английская, французская и русская, — очень близки друг другу, как ступени одной и той же лестницы, ведущей к мировой революции. В начале каждой революции всегда говорилось, что она направлена против угнетателей — "королей, царей и помещиков". А в наши дни, когда власть царей и попов кончилась, а революция в новых формах и под новыми лозунгами продолжается бесконечно, для многих стало ясно, что всё это имело целью обмануть народы. Истинное предназначение революции — это разрушение во имя мирового господства избранного меньшинства…"
Глазунов очень бережно относится ко всему тому, что связано с родовыми корнями. В его воспоминаниях и квартира на Плуталовой улице в Ленинграде, куда его привезли из роддома, и угол Матвеевской и Большого проспекта, где жили позднее, и дача под Лугой, и детская школа искусств на берегу Невки — в бывшей вилле графа Витте…
"Итак, кто мои предки? Скажу откровенно: со стороны отца русские крестьяне села Новопетровского Московской губернии, у дороги, ведущей к Ростову Великому. Мой дед, Федор Павлович Глазунов, управляющий директор Петербургского филиала шоколадной фабрики Джорджа Бормана, был удостоен звания Почетного гражданина Царского Села, имел там свой дом по соседству с Чистяковым, Гумилевым и другими именитыми петербуржцами. Знаю, что его брат был иконописцем, без вести пропавшим в годы революции. Дед умер задолго до моего рождения, а бабушка — Феодосья Федоровна Глазунова, родом из небогатой купеческой семьи, — оставшись молодой вдовой, воспитывала пятерых детей… Со стороны матери — мой род древний, дворянский, и по семейному преданию восходящий к легендарной славянской королеве Любуше, жившей в VII веке и основавшей город Прагу… Вырвавшись из объятий неминуемой смерти во время Ленинградской блокады, слушая внутренний голос, будучи двенадцатилетним подростком, записал всё, что знал о своем роде…"
Интересно становление живописца как личности. В шестнадцать лет он ученик средней художественной школы при Институте имени Репина Академии художеств СССР. Однажды преподаватель живописи Мария Яковлевна Перепелкина сказала: "По академии и СХШ объявлен конкурс на лучшую работу, посвященную Иосифу Виссарионовичу Сталину. Дело ответственное и сложное. Мне не хотелось бы, чтобы вы скатывались в официальщину: каждый из вас должен подойти к решению темы индивидуально, дать свой образ товарища Сталина. Завтра я посмотрю ваши первые наброски"…
