3-го марта 1917 г.
Петроград
Приказ об аресте Николая II
Временное Правительство в заседании 7-го марта постановило:
1. Признать отрекшихся императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село.
2. Поручить генерал-адъютанту Алексееву для охраны отрекшегося императора предоставить наряд в распоряжение командированных в г. Могилев членов Государственной Думы Бубликова, Вершинина, Грибунина и Калинина…
Из беседы с Александром Керенским
« — Говорят, что после смерти Ильи Ульянова его дети были взяты на попечение вашим отцом, который стал их опекуном?
— Это не так. На бумаге опекунство оформлено не было, дети Ульянова остались жить с матерью. Но мой отец постоянно помогал детям своего друга. Так, когда Владимир Ульянов захотел поступить в Казанский университет, он обратился за помощью к моему отцу. Он написал письмо, в котором рекомендовал Владимира Ульянова как образцового ученика.
— Это был смелый шаг со стороны вашего отца, имперского чиновника, — дать рекомендательное письмо брату цареубийцы, опасного заговорщика… Говоря словами более позднего периода — «врага народа»!
— Нет, по тем временам такой поступок вовсе не казался отчаянным. Несмотря на жесткий, реакционный — как тогда говорили — режим, никто не нес ответственности за поступки своих родственников.
— Встречались ли вы с Лениным за границей?
— Видите ли, если Ленин много времени провел в эмиграции — Франции, Великобритании, Швейцарии, — то я до изгнания в 1918 году за границей никогда не был… Мы принадлежали к двум разным поколениям. Лицейские и университетские годы Ленина приходятся на 80-е годы, эпоху реакции, когда российская молодежь начала увлекаться доктриной западного материализма, марксизма. Я же начал свою политическую жизнь в начале двадцатого века, когда молодежь в России больше интересовалась духовными поисками, стала разочаровываться в классических доктринах Канта и Маркса. В этом главная разница между двумя нашими поколениями…
Ленин был сторонником беспощадного террора, без малейшего снисхождения. Только так меньшинство может навязать свою власть большинству, стране. Когда, уже будучи в эмиграции, я спрашивал у друзей Ленина из членов левых партий Европы или из меньшевиков о различиях между Лениным и Сталиным, все говорили: в отношении к террору различий между ними не было…
— Но и вы когда-то помогли укрыться царской семье в ожидании эвакуации. В своей книге, посвященной расправе над Николаем II и его семьей, вы писали, что сразу после отречения император написал в своем дневнике три слова: «Предательство, трусость, козни». Царь чувствовал, что происходит что-то неладное, но почему он не начал действовать ранее?
— Врачи рассказывали, что, когда Распутин и его круг решили, что император слаб и не может более управлять страной, возник план посадить на трон Алексея и объявить императрицу регентшей. Будто бы для этого тибетский врач Бадмаев через Распутина и императрицу давал императору какие-то лекарства, полностью подавляющие его волю.
— А каким вы знали царя?
— Он казался мне абсолютно нормальным человеком. Очень любезным, иногда веселым. Мне думается, он знал перед революцией об опасности, которая ему грозила…
— Александра Федоровна была немкой. Это не наводило вас на определенные мысли?
— Слухи о том, будто императрица симпатизирует германскому императору, были очень распространены на фронтах. В свое время я лаже вел расследование по этому поводу. Вспоминаю о своей драматической встрече с императрицей. Мы разговаривали наедине, придворная дама Нарышкина осталась в соседней комнате. Императрица мне сказала: «Опять?! Я знаю обо всех этих разговорах. Это ужасно! По воспитанию, привязанностям я — англичанка. Я была любимой внучкой королевы Виктории. Дома мы говорили только по-английски…» Ее возмущение произвело на меня большое впечатление. Кроме того, мы изучили много документов, опросили свидетелей. Убежден: у императрицы не было никаких связей с императорской семьей Германии.
— А вот по отношению к вам императрица была менее великодушной. Как утверждает Троцкий, за несколько дней до отречения императора Николая II она потребовала вашей смертной казни. Не это ли помешало вам спасти царскую семью?
— Императрица требовала не только моей головы, но и Гучкова, Милюкова. Ее письма с просьбой казнить нас не следует рассматривать как политические акты. Это действия больной, несчастной женщины. Что же касается эвакуации царской семьи, то мы решили отправить их через Мурманск в Лондон. В марте 1917 года получили согласие британского правительства, но в июле, когда все было готово для проезда на поезде до Мурманска и министр иностранных дел Терещенко отправил в Лондон телеграмму с просьбой выслать корабль для встречи царской семьи, посол Великобритании получил от Ллойд Джорджа ясный ответ: британское правительство, к сожалению, не может принять царскую семью в качестве гостей во время войны. Тогда мы решили отправить царскую семью в маленький Тобольск, где даже не было железной дороги. Оттуда мы хотели эвакуировать их в США. Император не раз говорил мне, что Временное правительство — последняя плотина перед бурей, разрушительную силу которой даже нельзя представить. Император верил мне и знал, что я его спасу. Вышло же по-иному…
Мы явились первыми жертвами тоталитаризма, который завоевал почти всю Европу. С какими лозунгами Ленин победил в 1917 году? Он никогда не говорил в России, что хочет установить мировую диктатуру пролетариата. Поднимите старые газеты, журналы, выступления Ленина, Троцкого, Сталина. Они говорили, что большевики гарантируют народу землю, Учредительный съезд и абсолютную свободу. А в результате?..»
Снова обратимся к повествованию Великого Князя Александра Михайловича, где он высказывает мысли, которые во многом, по-видимому, разделял или разделил бы и Николай II.
Из «Книги воспоминаний»
Великого князя Александра Михайловича
«Знаменательно то, что ни одному из лидеров русского освободительного движения 1894–1917 гг. не удалось пережить в России грозу 1917–1918 гг. Все они были или же убиты большевиками, или же находятся ныне в эмиграции. Только шатающееся правительство Николая II могло уступить их напору. Я привожу слова одного из публицистов освободительного движения Михаила Гершензона: «Русская интеллигенция должна быть благодарна царскому правительству, что оно своими тюрьмами и штыками защищает ее от народного гнева; горе все нам, если мы доживем до того времени, когда падет Царь». Это было напечатано в сборнике «Вехи» (П. Б. Струве, Изгоева, Франка, Гершензока и др.) в 1907 г.
Но кто же были эти люди, которые с энергией, достойной лучшего применения, составляли заговоры против существующего строя? Какое странное самоослепление заставляло их верить в то, что разразившийся хаос революции в своем неистовстве разрушения ограничится территорией императорских дворцов? То, что они состояли членами различных политических партий: социал-революционной, социал-демократической, народно социалистической или конституционно-демократической, имело очень мало значения для человека, знающего русскую историю. Блестящий лидер партии социал-демократов, большевиков и интимный друг Ленина Малиновский получал ежемесячно содержание от департамента полиции.
Попробуем смыть блестящий слой политической фразеологии с лица русского революционного движения, и мы получим истинный облик его «оловянных богов», фанатиков, авантюристов, которые претендовали на министерские посты, столбовых дворян-революционеров и др. разрушителей империи.
Лев Толстой без какого бы то ни было основания, если не считать нескольких вышедших из-под его пера неудачных политических памфлетов, а также наивной враждебности к православной церкви, величайший литературный гений современной России, почитался нашей молодежью апостолом революции. Ученые и крестьяне-ходоки делали тысячи верст, чтобы побывать в аристократическом поместье графа Ясной Поляне, и его проповедь нового христианства была воспринята как призыв к немедленному восстанию. Время от времени, когда душа Толстого была растрогана всеобщим обожанием, он писал вызывающие письма царю. Он страстно хотел, чтобы правительство начало его преследовать, арестовало и сослало в Сибирь. Но ни Александру III, ни Николаю II и в голову не приходило сделать подобную глупость: их глубокое восхищение по адресу автора «Войны и мира» помогало им игнорировать пафос этого мудреца, трогательного в желании пользоваться своим гениальным пером для того, чтобы писать статьи и памфлеты, изобличавшие «тирана». Толстой специализировался в разоблачениях «жестокостей» императора Николая I. Однажды брат мой, историк Николай Михайлович в длинном, строго обоснованном и очень учтивом письме указал Толстому на неосновательность его бессмысленных обвинений. И получил из Ясной Поляны курьезный ответ: Толстой признавал свое «глубочайшее уважение пред патриотической политикой» нашего деда и благодарил моего брата за «интересные исторические сведения». А тем временем никто не мешал продаже памфлета Толстого, традиции же нашей семьи не позволяли издать полемику великого князя Николая Михайловича с владельцем Ясной Поляны.
