– Нет, так не победим. Нужна чрезвычайная комиссия по борьбе с врагами перестройки! – гулко объявил Вехов. – Надо выявлять и…
– Расстреливать? – уточнил Смелков.
– Если надо, то и расстреливать.
– Чем же вы тогда лучше Сталина? – спросила, не утерпев, Зоя.
– У нас другая цель.
– Какая же?
– Свобода.
– Значит, ради свободы всё разрешено?
– Все, кроме слезинки ребёнка! – Вехов ответил ей перевёрнутой улыбкой.
– Значит, можно и книги с полок воровать? – осведомилась Болотина.
– Вот, товарищ Смелков, обратите внимание, – библиофил презрительно указал на директрису длинным суставчатым пальцем. – Враги перестройки и клевету активно используют, чтобы задавить народную инициативу.
– Вы не о том, не о том все говорите! – застонала измождённая дама в цыганской шали. – Главное, что наша дорога не ведёт к храму!
– А почему дорога должна вести обязательно к храму? – хихикнул Колобков, желая остроумием вернуть внимание Зои. – Она может вести, например, в баню…
– Куда, куда? Он что там такое говорит? А ещё из райкома… – зароптали те, кто видел фильм «Покаяние».
Мятлева покосилась на Илью с неловким смущением, так девочка-отличница смотрит на одноклассника, несущего у доски позорный вздор. А она с ним вчера зачем-то поцеловалась...
– Ну, не обязательно в баню, можно и в библиотеку… – чуя неладное, попытался исправить ошибку Илья.
– Библиотека – тоже храм! – почти не разжимая губ, произнесла Елизавета Михайловна. – Геннадий Павлович, вы, наверное, закончили?
– Дайте ему сказать! Человек из Москвы ехал! – донеслось из зала. – Не затыкайте рот!
– Никто никому ничего не затыкает. Надо оставить время на вопросы.
– Да, пожалуй, в основном закончил, – кивнул Смелков. – Если есть вопросы, задавайте!
– Есть вопросик! – усмехнулся Вехов. – Почему в СССР одна партия? Странно, не правда ли? Партии создаются, чтобы бороться за политическую власть. С кем? С другими партиями. А с кем борется КПСС? Сама с собой или с народом?
– Сама с собой. Лигач Горбача подсиживает.
– Нет, с народом борется!
– Водку по талонам продаёт!
Вразнобой закричали из зала.
– И квартиры сама себе даёт! – добавил Вехов.
– Прекратите! – Директриса величественно поднялась и поискала глазами дружинников. – Уберите провокатора немедленно!
Парни неуверенно переглянулись. На лице книголюба снова появилась перевёрнутая улыбка, не сулившая ничего хорошего.
– Боитесь правды! Я сам уйду. А вам, Елизавета Михайловна, не стоит принимать руководящую роль партии так близко к телу.
В зале понимающе хихикнули. Видимо, роман Болотиной с хозяином области Суровцевым давно перестал быть тайной. Нарушитель спокойствия гордо вышел, играя желваками. Елизавета Вторая поморщилась, как от сильной боли, побледнела и грузно опустилась на стул. Лязгая графином о край стакана, она налила себе воды, выпила, отдышалась и тихо спросила:
– Есть ещё вопросы к товарищу Смелкову?
– Есть! – подняла руку немолодая женщина в тёмно-синем костюме с люрексовой полоской по воротнику.
– Слушаю вас!
– В прессе теперь пишут, что Зоя Космодемьянская ненормальная, Александр Матросов бросился на амбразуру спьяну, а Павлик Морозов – доносчик. Я учительница. Что мне делать? На каких примерах воспитывать молодёжь? Ведь надо же во что-то верить…
– Конечно! В себя надо верить. В се-бя, понимаете, голубушка? А не в Зою Космодемьянскую. Ещё вопросы!
– А как вы относитесь к письму Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!» в «Советской России»? Вы с ней согласны?
– Нет, не согласен. Пропасть надо преодолеть в один прыжок, в два не получится…
Зал зааплодировал.
– Вообще-то через пропасть не прыгают, а строят мост, – заметила Болотина. – Ну, не будем больше мучить гостя. Последний вопрос!
Поднялся лес рук. Смелков благосклонно кивнул школьнице в синем форменном жакете.
– А вы женаты? – спросила она и покраснела, как первомайский шарик.
– Нет, к сожалению, – не задумываясь, соврал он.
– А у вас есть любимая женщина? – уточнила она, сделавшись цвета варёной свёклы.
– Теперь, кажется, есть… – ответил Смелков и посмотрел на Зою.
…Едва окончилась встреча, Болотина встала, не сказав ни слова, и ушла, держась за бок. Следом, звеня наградами, ушагал на негнущихся ногах оскорблённый ветеран, его, утешая, провожал Илья. Зоя тоже хотела уйти, но Смелков скорчил такую умолительную гримасу, что она улыбнулась и осталась. К знаменитости выстроилась очередь за автографами. Он расписывался на чём попало – на газетах, журналах, читательских билетах, ученических тетрадках, неровно выдранных блокнотных листочках, каких-то случайных бумажках – попалась даже квитанция химчистки. С натужной скромностью Гена выслушивал восторги, одновременно давая интервью кивающему Пуртову – тот буквально всунул микрофон гостю в рот. Ещё Смелков успевал отвечать на вопросы:
– А Солженицын вернётся?
– Обязательно!
– А хлеб подорожает?
– Нет. Только икра.
– А Горбачёв и Ельцин помирятся?
– Едва ли…
– А правда, что настоящая фамилия Аллы Пугачёвой – Рабинович?
– Не проверял.
– А кто всё-таки написал «Тихий Дон»?
– Гений.
Мятлева сидела в стороне и как-то странно смотрела на москвича, а он тем временем старался мягко отвязаться от зануды-доцента с его рукописным трактатом «Христианский марксизм – будущее человечества». Исподтишка поглядывая на библиотекаршу, Смелков вдруг подумал: он отдал бы десять лет жизни, чтобы узнать, что происходит в головке женщины, когда она смотрит на мужчину, решая: «да» или «нет». Какие фантазии расцветают и гаснут, какой сокровенный трепет пробегает по телу, какие слова умирают на загадочно улыбающихся губах…
– Товарищи, нашему гостю предстоит ещё несколько встреч. Имейте сострадание! – громко и строго объявила Зоя. – Девушка, вы второй раз за автографом подходите.
– Это маме…
– Тогда сразу и папе берите!
Мятлева взяла Гену за руку, извлекла из огорчённой толпы и повела в кабинет начальницы. По пути он сжал её пальцы чуть нежнее, чем следовало бы в благодарность за избавление от неуёмной публики, она же в ответ отняла ладонь, но не так быстро, как положено даме, задетой поспешной мужской смелостью. Смелков почувствовал, как его сердце набухает, подобно большой весенней почке.
…Геннадий Павлович ещё несколько минут всматривался в фотографию Ниночки, зачатой, судя по всему, именно в ту весну. Он часто думал о тех временах. Так вспоминают давний, не отмоленный, но незабываемо яркий грех...
Роман «Любовь в эпоху перемен» выйдет в издательстве АСТ, в сокращённом виде – в журнале «Москва».
Теги: Юрий Поляков , современная проза
В троллейбусе полно народу, все одинаково хмуры, озабочены своими проблемами. Выделяется один мужчина средних лет, он стоит в проходе, держится рукой за поручень и при этом всем широко улыбается голливудской улыбкой. Людей это начинает раздражать.
Сидящая толстая тётка с сумками:
- Ишь, скалится, прям не по себе! Я его, главное, сумкой толкнула, а он только скалится и скалится, скалится и скалится... Надо было посильнее толкнуть!
Сидящая бабулька:
– Чего лыбишься, болезный? Жил бы на одну пенсию, не лыбился бы так!
Сидящий дедок:
– Он, небось, водки палёной выпил, и ему челюсти свело. Пить надо меньше, ты, чудила!
Стоящий молодой человек:
– Ну зачем вы так! Может, человек не местный. По инглиш спик, мужик? Мужик, сорри, но здесь, в России, не надо всё время улыбаться, йес?... Люди, а американец-то глухой, кажись!
Сидящий подвыпивший мужик:
– Американец? Где? Эй, янки! На следующей остановке выйдем, у меня к тебе будет пара политических вопросов!
Стоящая молодая женщина:
– Да никакой он не американец! Это, наверно, этот[?] как его… промоутер. Зубы просто чем-то почистил, вот и демонстрирует их нам. Мужчина, мы одобряем вашу зубную пасту, можете закрыть рот.
Только что вошедший школьник лет 12:
– А может, это реалити-шоу снимают? Скрытых камер понапрятали и смотрят, как мы тут...
Сидящая толстая тётка с сумками:
– Слышь, ты, шоумен! Пасть закрой, а ухи открой! Люди к тебе обращаются! Моргни хоть, что ли, в ответ!
И тут мужчина с голливудской улыбкой не выдерживает, открывает рот и на весь троллейбус:
– Люди!!! Да какое, на фиг, шоу! Какие американцы! Местный я! Из стоматологии еду! Мне зубы по новой технологии сделали, велели сжать челюсти и держать их так два часа. Ещё часа не прошло! А рот я держал открытым, чтобы состав на воздухе сох быстлее... быфтлее... Ну, ффё, кландец! Тепель облатно ехать! Челти фы полофатые!..
