Безупречный неимущий, по Шенбургу, снисходительно прощает имущему его навязчивость, но границы своей частной жизни охраняет от заразы богатства со всей строгостью: только дайте гулявнику волю, и вы от него больше не отделаетесь!
История гулявника прекрасна. Шенбург нашел идеальную метафору экспансии богатства. Гулявник, подобно фантастическим триффидам, оккупировал немецкие поля, вытесняя оттуда простую честную картошку и простого честного крестьянина. Искусственная ценность побеждает ценности реальные. Сорная-несорная, но довольно среднего вкуса и умеренной полезности травка росла себе кое-где на немецких огородах. Германия - не Италия, и немецкий бедняк относился к гулявнику спокойно - можно съесть, а можно и не есть. Ну, не все же любят, скажем, салат из одуванчиков. «Потом кому-то пришло в голову назвать гулявник руколой, и все теперь в Германии подается «с руколой» и «на руколе», - воклицает Шенбург.
Попробуйте теперь кому-то сказать, что вы не любите руколы - и вас сразу сочтут воинствующим неудачником: «Вы просто не можете ее себе позволить». Соглашайтесь, сразу соглашайтесь с успешным киборгом. Не позволяйте себе руколы. Не ешьте гулявника - богатеньким станете.
Михаил Харитонов
Обезжиренные
Мир, просыпающийся сквозь пальцы
Я шел к ларьку, мечтая по дороге, чтобы все это когда-нибудь кончилось.
Год был так себе, месяц тоже, прошлый век еще не прошел, дефолт намечался. Москва привычно ворочалась в грязи, похожей на говно, похожее на повидло. В ларьке у метро продавали пиво, курево и эротические кроссворды. Я не курил, не покупал эротические кроссворды, и без их посредства будучи затрахан по самое чегоужтеперьто, меня интересовало пиво, конкретно - «Бавария» в больших зеленых бутылках. Не знаю, продается ли где сейчас такое, и знать не хочу. Но тогда это была анестезия. Набаваривши в себя шесть по ноль семьдесят пять, уже можно было ощутить надежду, что это все когда-нибудь все-таки того-с. И что доживу, и увижу человеческую жизнь, пусть уже не себе, ну хоть детям. Потому что ну не может же оно прям вот так, вот прям как сейчас - и чтоб такое навсегда? Пиво спорило с рассудком - и на четвертом литре обычно побеждало, хотя и ненадолго.
Но в тот день я был, увы, с самого утра трезв - и полон решимости исправить это всеми доступными средствами, которых у меня с собой было около полусотни.
Перед ларьком, в намятой ногами мерзотине, валялся околевший бомж.
Труп отличается от живого, пусть даже прибитого, даже издыхающего тела, чем-то таким, что сразу видно - труп. Чего-то в нем нет. Наверное, жизни. Все, короче, видели, что это покойник - и типа успокаивались, что ли. Живой грязный бомж мог быть чем-нибудь опасен - запачкать или неожиданно блевануть под ноги, или хотя бы выматериться и тем испортить настроение. Да и самый вид живого человека под ногами будит атавистическое «надо бы помочь», а вслед ему - раздражение, как будто проходишь мимо ребят, поющих в переходе: да, не кинешь монетку, но неприятно же, что от тебя чего-то хотят.
Но мертвый безвреден. Он каши не просит, помощи - тоже. Надо бы его убрать - но время такое, все за деньги, никто не хочет возиться. Безобразие, конечно, но по телевизору и не такое показывают.
Люди перешагивали через жмурика, чтобы встать перед покупательной дыркой и в ней купить курево, или пиво, или эротические кроссворды.
Я немного притормозил, подумав почему-то о том, что за эти годы уже видел убитых, спившихся, просто отживших свое, а вот еще не приходилось видеть околевших. В смысле - умерших не от ножа, арматурины, отравного спирта, внезапно накрывшей никомуненужности, а от древних, исконных причин. От того, что нечего есть. Негде согреться, некуда ткнуться.
Мне не было жалко, я уже твердо усвоил, что жалко у пчелки в попке. Но я решил, что это, наверное, стоит запомнить.
У мертвяка были светлые глаза и слипшаяся от грязи борода. Рот открыт, и там были пеньки зубов и какая-то грязь - во всяком случае, мне так показалось. Было темно, у меня плохое зрение.
Потом я тоже перешагнул через труп - сзади от других подходящих уже пошло недовольное шевеление, сгущающееся в «чувак, ты чо здесь забыл» - и купил в дырке три или четыре пива «Бавария» по ноль семьдесят пять.
Существует множество определений бедности, некоторые развернуты до целых трактатов. Все они, однако, так или иначе сводятся к простейшему житейскому: бедность - это когда жрать нечего. Обычно к этому добавляется - «нет теплой одежды и жить негде».
Или, языком более изысканным, бедность - это когда личных ресурсов начинает не хватать на обеспечение биологических потребностей.
Тут есть тонкость. Резкое снижение этих самых биологических потребностей - что возможно при определенном образе жизни - автоматически выводит человека из числа бедных - и по дефиниции, и, что важнее, по самоощущению. Отшельник, питающийся плошкой риса в день, не чувствует себя бедным - ведь у него все есть.
Но у того же явления есть и обратная сторона: если человек чего-то хочет с такой силой, что ощущает эту свою потребность как биологическую - он беден, опять же на уровне ощущений. Это отражается и в языке. Например, несчастного человека, лишенного чего-то очень дорогого, обычно называют «бедным» - и отнюдь не потому, что у него украли кошелек. «Бедный влюбленный мальчик» - это не про кредитную карточку.
Тем не менее не стоит равнять бедность и несчастье. Несчастный всегда беден, но бедный не обязательно несчастен. Бедность может быть добровольным и осознанным жизненным выбором, принятой традицией, удобным временным состоянием на крутом вираже биографии, формой протеста, условием духовного развития - и много еще чем.
Нищета и бедность - разные вещи.
Да, нищета чаще всего заводится от бедности - в том же смысле, в котором болезнь заводится от бескормицы. «Организм истощен» - чего ж ему не болеть. Но все-таки не стоит путать «общее истощение» и болезнь, хотя первое было причиной второго. Например, болезнь лечат не едой и холой, а лекарствами - и тут важно определить, дошло ли дело «до таблеточек» или нет.
Так вот. Если бедность - это нехватка средств для жизни, то нищета - это нехватка самой жизни. Проще говоря, это болезнь, в самом прямом смысле этого слова, нечто вроде туберкулеза, костоеды, или - это ближе - какого-то психофизиологического заболевания, «хвори души», перекидывающейся и на тело.
Как уже было сказано, распространенной причиной нищеты является бедность. Но нищетой может заразиться и относительно обеспеченный человек. Например, интеллигентный алкоголик очень быстро приобретает повадки и привычки типичного нищего - вплоть до продажи ценных домашних вещей «за бутылку». Но нищету можно подхватить и без алкоголя, вообще «с ничего», «из воздуха».
Тут нужно учесть: это болезнь не только «души и тела», а еще и окружающих человека вещей и предметов. Которые на самом-то деле являются тоже частями тела, только «вынесенными вовне».
С чего начинается нищета?
Первые симптомы - как у всякой болезни. Человек начинает «чувствовать себя плохо». Он быстро устает, становится раздражительным. Но главное - у него начинают портиться отношения с окружающим миром, особенно с собственностью, с вещами. Которые вдруг начинают отваливаться от человека - портиться, ломаться, в крайнем случае пропадать. Истончаются связи между человеком и его собственностью: все начинает буквально просыпаться сквозь пальцы. Одновременно около человека начинают виться всякие стервятники - то посреди людной улицы какие-нибудь невесть откуда взявшиеся гопники нападут и ограбят (причем возьмут именно то, отсутствие чего нанесет человеку максимальный ущерб, - например, записную книжку с вложенными в нее ценными документами, выправлять которые «сто лет надо»), то цыганки налетят стаей, закружат цветастыми юбками, оберут-обманут. На той же стадии человек становится податлив на сектантские проповеди, народное целительство - или, наоборот, на какие-нибудь нелепые и разорительные хобби.
Вторая стадия нищеты маркируется очень четко - вокруг занищавшего все становится грязным, сальным, потертым. Это не означает непременно, что он перестает «следить за собой», «вытирать пыль» и так далее - хотя чаще всего именно это с ним и происходит. Но это не причина, а следствие. Заболевшие вещи вокруг человека начинают стремительно терять ценность - а поэтому и внешний вид их становится соответствующим. Тогда же начинают формироваться босяцкие привычки - например, жранье самого дерьмового фастфуда, ну и спиртяга, как без того… И глаза тухнут, и мертвеет взгляд.
Повторюсь: это никак не связано с благосостоянием как таковым, хотя в конечном итоге и приводит к его потере. Но даже во вторую стадию нищеты можно впасть, оставаясь номинально обеспеченным. Однажды мне пришлось наблюдать вблизи богатую - даже очень богатую - но при этом впавшую в болезненную нищету семью. Эти люди жили в огромной, невыразимо роскошной квартире в старом «сталинском» доме, где стены были обиты китайским шелком, полы покрывали огромные, невыцветающе яркие персидские ковры, а с потолков свисали люстры с радужными хрусталинами величиной с яблоко. Учитывая то, что будет сказано дальше о наследстве - объясняю: основатель этого семейства имел ну очень большие заслуги перед советской властью во времена ее установления, а потом сумел избежать мясорубки и даже получить кое-какое отступное в обмен на пожизненное старобольшевистское молчание… Так что роскошь была объяснима. Но шелк был полопавшимся, стены - осклизлыми, пол завален дрянью, а хозяйка помещения, всего этого великолепия наследница, «потихоньку от родных» продавала каким-то темным перекупщикам чайные сервизы и безделушки XVII века. Она не пила, нет - просто тратила эти деньги черт-те на что. Остальные члены семейства, впрочем, не отставали: семья была поражена болезненной нищетой.
