За исключением «Бумажного солдата» в нем вообще нет ни одной по-настоящему художественной картины. Унылое депрессивное «Дикое поле» почему-то дико нравится критикам, наверное, благодаря завываниям про то, что Россия – это отстой и молодым людям здесь не жизнь. В списке «лучшего» нет ни одного действительно важного, нужного, волнующего фильма. Эти картины можно преспокойно не смотреть – вы ничего не потеряете.
Не обеспечивая общество полноценной продукцией, кинематографисты, однако, без устали производят «информационные поводы», связанные с личностью своего председателя, Н. Михалкова.
18–19 декабря прошлого года состоялся съезд кинематографистов, призванный избрать новое руководство и собранный по принципу делегирования. Считалось, что все регионы проведут собрания, выберут делегатов на съезд и оформят соответствующие протоколы.
Н. Михалкова в делегаты съезда не выбрали. Протоколы как следует не оформили. Естественно, встал вопрос о законности съезда и нового руководства союза. В Минюсте новое руководство Союза кинематографистов вследствие безграмотности протоколов не утверждают, а Н. Михалков взывает к сообществу с идеей созыва чрезвычайного съезда. Где вот все и решится наконец!
Позвольте сказать свое мнение.
Во-первых, о законности прошлого съезда. В моей семье двое членов Союза кинематографистов – я и муж (Шолохов С.Л.). Ни меня, ни мужа никто в Петербурге, где мы живем и числимся в списках, не извещал о том, что будет собрание, на котором станут избирать делегатов на съезд. Никто на это собрание не приглашал. Когда было это собрание и было ли оно вообще, нам неизвестно. Более того, некоторые члены петербургской делегации, смущенно посмеиваясь, говорили мне, что и они ни на каком собрании не были. Как? А так, по телефону сказали: ты, парень, выбран делегатом, поезжай в Москву.
Тысячу извинений, господа, но о какой законности прошедшего съезда может идти речь? Если список такой организации, как петербургская, был сформирован неизвестными лицами по неизвестному принципу? Впрочем, о принципе я как раз догадываюсь. Видимо, пропуском на съезд была активная нелюбовь к Михалкову, чем я лично похвастаться не в силах. Многие мои друзья пытались за эти годы излечить меня от пагубного пристрастия к Михалкову и привить здоровое чувство к его недругам, к критику Матизену и драматургу Финну, но – увы! увы! – режьте на куски меня – не могу! не могу!
Во-вторых, о будущем чрезвычайном съезде. Напрасно Михалков надеется, что на нем все решится. Ясно, что будет та же занудная бессмысленная трепка нервов. Опять кинематографисты будут сладострастно позориться на всю страну. Если уж даже личность Михалкова не соединяет кинематографистов, а раскалывает и разводит по разным лагерям, то кто их может объединить? Не Михаил же Пореченков, милейший артист с хорошим мужским обаянием, но ничего не значащий в глазах старшего поколения кинематографистов. У Пореченкова еще нет никакого весомого авторитета, чтоб вести за собой людей. И нервы оказались слабоваты: на декабрьском съезде кричал от обид, как раненая птица. Вряд ли его выберут даже на чрезвычайном съезде.
Ненависть части кинематографистов к Михалкову носит исключительно страстный характер. Лично на меня он не производит впечатления расхитителя общественной собственности. Но хорошо, если Михалков что-то расхитил – пусть, конечно, отвечает по всей строгости закона. Однако для чего столько криков, оскорблений, писем «наверх»? Какая может быть, в сущности, польза от союза людей, ничем не скрепленных, никаким общим делом, и только позорящих себя на всю страну взаимной руганью?
Объясните мне, зачем, с какой целью удерживать вместе тех, кто от ненависти и презрения друг к другу теряет разум? Что они могут вместе сделать? Кинематографическое сообщество фактически уже раскололось. Этот раскол теперь надо оформить по закону. Так в свое время раскололся Московский художественный театр (по фигуре лидера).
Лучше всего было бы нынешнему Союзу кинематографистов разойтись на два разных сообщества, развестись насовсем и разделить имущество. Поручив этот раздел, разумеется, государству, а не кому-то из враждующих сторон.
Люди часто спрашивают меня в некоторой растерянности, что хорошего можно посмотреть в современном театре? После «Вассы Железновой» в МХАТе имени Горького я могу наконец дать уверенный ответ: смотрите Доронину, Татьяну Доронину.
«Вассу Железнову» Максима Горького, добротный спектакль режиссера Бориса Щедрина, играют нечасто, но пропустить эту работу нельзя. Актрис масштаба Татьяны Дорониной, воплощающих живую полувековую историю русского театра и притом оставшихся в полной силе, единицы. Она создала образ такой глубины и красоты, что я не в состоянии понять, кто же в тот год, когда вышел спектакль, получал всякие «золотые маски» за лучшую женскую роль. Какое-то странное поле умолчания и недомолвок окружает МХАТ Горького, для части театральной Москвы он словно выпал из своего времени – а между тем никаких справедливых оснований для этого нет. Эстетический консерватизм театра со временем приобрел даже некоторую ценность, а что касается Дорониной – то она ее и не теряла никогда. Возможно, в том, как она руководит театром, есть свои изъяны (а что, где-то есть какие-то идеальные театры, где их нет?), но как актриса она – «изумруд яхонтовый», особенно в хороших режиссерских руках. Татьяна Доронина не демонстрирует себя, выпрашивая аплодисменты под капитал прошлых заслуг, а самоотверженно, неистово работает на сцене. Каждое мгновение ее существования на сцене наполнено душевным волнением, сложной внутренней жизнью.
Более тридцати лет сижу я в зрительных залах, и уж, кажется, ничем меня не удивишь, а вот Доронина – поразила. Даже не красотой игры, которая удивительна на сегодняшний день, когда актрисы нелепо двигаются, визжат, кривляются и эти неаппетитные корчи называют современным стилем. (Что это за стиль, когда к визжащей актрисе хочется вызвать лечащего врача?) Конечно, Доронина доставляет наслаждение мелодичностью незабываемого голоса, изяществом движений, но поразила она меня прежде всего мощью сыгранной темы.
Героиня пьесы Горького Васса Железнова, владелица пароходной компании и мать нездорового, деградирующего семейства, изо всех сил, любыми средствами старается удержать власть над своим пространством. Для автора она – и привлекательная своей силой, и отталкивающая своим аморализмом героиня обреченного класса русских «хозяев».
Но в аморальность Вассы-Дорониной поверить невозможно, это всё пустые слова, ярлыки. Перед зрителями разворачивается другая история – трагическая история оскорбленной, ожесточившейся женской души. Великой души, способной на великие дела и вынужденной погрязнуть в мелком выродившемся мире, который спихнули на ее плечи пьяные развратные мужчины.
Васса Дорониной величава, монументально красива, царственно благородна. Но душа ее снедаема постоянной тревогой, неутихающей обидой и болью. В семье, где каждый беспечно щебечет о чем-то своем, маленьком, ей приходится думать обо всех, связывать разорванное, поправлять испорченное, налаживать расстроенное, и это было всегда, и все уверены, что так и будет всегда. Нет, не будет – перед нами последняя попытка великой женщины спасти падающий мир.
Мы не покинем пределов уютной гостиной в доме Железновой, обставленной художником В. Серебровским с маниакальной тщательностью. Но что бы ни делала Васса-Доронина – заводит ли она граммофон, пьет ли чай, отмыкает заветный сейф, журит дочерей, спорит с невесткой, – над бытом встает драма ее непоправимого несчастья. Всё распадается! Как принц Гамлет хотел связать разорванную связь времен, так Васса Дорониной хочет спасти жизнь семьи, за которую она отвечает перед Богом. Она – точно воплощение страстной и обиженной русской души, когда-то сильной и прекрасной, а теперь надломленной, раненой, отягченной ужасными бедами.
Доронина вылепила вполне конкретный узнаваемый характер. Когда Васса возвращается домой после того, как дала взятку чиновникам, и горестно открывает сумку со словами: «Семьсот рублей!» – зритель улыбается в радости узнавания: наша женщина. Тысячи замотанных хозяек-начальниц каждый день приходят домой с такими вздохами. Но сквозь характер, как это часто бывает у Дорониной, идут горячие волны огромной мощи. Что бы она ни делала на сцене, она передает страданья и радости души. Это абсолютно иррациональная актриса. Железная, преступная капиталистка Горького полностью растворена, утоплена в жарких стихиях ее могучего излучения. Женщина обижена, женщина несчастна, женщина пыталась спасти гнилой мир и надорвалась, обрушилась, упала! – вот что играет Доронина, и такую высоту сегодня на театральной сцене мало кто может взять…
