А нам остается лишь подвести предварительные итоги обсуждения новгородской политической системы в домонгольский период.
Основой «новгородской силы», позволявшей Городу неоднократно не только утверждать за собой желаемого князя, но и «ставить» «своего» князя во главе Руси, в X–XI вв. являлось влияние в «конфедерации» северных земель от Полоцка до Ростова.
Во времена Владимира Святославича и Ярослава Владимировича единство этой «северной конфедерации» было подорвано (возможно, в результате сознательного применения Рюриковичами принципа «Разделяй и властвуй»). Поражения новгородцев в битвах на реке Черехе и у Ждановой горы положили предел их влиянию на стратегически важных для Города землях Северо-Запада и Северо-Востока Руси.
Потеряв возможности для силового давления на Рюриковичей, Новгород был вынужден стать на путь поиска баланса между претендующими на власть в нем конкурирующими княжескими группировками. Многовековая привычка к такой дипломатической игре приведет в будущем к тому, что и перед лицом смертельной опасности для независимости Города будут по инерции существовать влиятельные «промосковские партии», представители которых так и не поймут, почему следование традициям дедов и прадедов позднейшие историки смогут назвать предательством.
Как следствие практически все «пэрэтрахивания» князей на новгородском столе нельзя рассматривать в отрыве от общерусских столкновений Рюриковичей, причем сплошь и рядом новгородская «свобода в князех» оказывалась осознанной необходимостью подчинения побеждающей в определенный момент группировке Рюриковичей.
«Антикняжеское» восстание 1136 г. не избавило Новгород от необходимости учитывать волю сильнейших князей Рюриковичей при выборе кандидата на новгородский стол (а рассуждения про завоеванную «независимость от Киева(!)» выглядят явным анахронизмом), равно как и не ограничило кардинально власть новгородского князя.
Зато восстание 1136 г. уничтожило зарождавшуюся в Новгороде собственную династию Мстиславичей и обрекло город на «коловращение» князей, практически каждый из которых теперь решительно ориентировался на интересы «своей» княжеской коалиции, на интересы Юрьевичей, Ольговичей или Мстиславичей, но не на интересы, нужды и чаяния Новгородской земли.
Но это не всё. Далее вас ждут довольно печальные рассуждения…
О проблемах экспортно ориентированной сырьевой экономики;
О бедствиях, что несет за собой «олигархическое перерождение» институтов народоправства;
О проблеме сепаратизма и самоопределении «колоний»;
О недостатках гиперцентрализации;
О демографическом кризисе;
О специфике «освободительного» похода в исполнении «братского народа»…
Стоп, это меня куда-то не в ту степь унесло. И суровый, но справедливый критик укажет на то, что буйство таких натянутых аналогий больше говорит об авторе, чем о сущности Новгородской республики. Но я, увы, ничего не могу поделать с этими регулярно вылезающими аналогиями — могу лишь записать их и разобрать на запчасти.
2. Загадочная экономика и демография Великого Новгорода
Давай возьмем деньги и не будем говорить о справедливости.
Эпиграф к первой части романа Ю. Л. Латыниной «Охота на изюбря»
Загадка новгородских путей и границ. Совсем немного времени прошло после новгородской «революции» 1136 г., как город вошел в полосу новых «суздальских войн». И на этот раз источники указывают на новый и крайне важный для понимания всей фабулы нашей истории источник новгородско-суздальской напряженности. Началось все с того, что Мстиславичи, представители которых — Святополк, Ростислав и Изяслав — закрепились в середине 1140-х в Новгороде, Смоленске и Киеве соответственно, вступили в очередную войну с Юрием Суздальским. Новгород оказался вовлечен в эту масштабную междоусобицу, хоть и нельзя уверенно утверждать, что против воли: желание отомстить за поражение на Ждановой горе могло быть вполне близко горячим новгородцам, да и восстановление влияния на Северо-Востоке Руси было важным стратегическим приоритетом для города. В результате «въ лѣто 6655 [1147]. На осень ходи Святопълкъ съ всѣю областию Новъгородьскою на Гюргя, хотя на Суждаль, и воротишася на Новемь търгу, распутья дѣля» [НПЛ. С. 27].
В ответ Юрий сумел нанести новгородцам весьма и весьма болезненный удар: он «обидеть Новегород… дани от них отоимал и на путях им пакость дееть».
И это сообщение ставит перед нами интереснейшую загадку новгородских границ и путей, которым мог угрожать Юрий.
Чтобы до конца понять последовавшую бурную реакцию Новгорода на действия суздальского князя, нужно четко представлять значение для Новгорода обширных и малозаселенных «северных территорий». Недаром Новгородская первая летопись старшего извода, не слишком щедрая на сообщения, весьма и весьма серьезное внимание уделяет «колониальной» политике Великого Новгорода. Так, под 1042 годом она сообщает, что «Володимиръ иде на Емь съ новгородыди, сынъ Ярославль». Хватает подобных походов и позднее:
«Въ лѣто 6621 [1113]. Побѣди Мьстислав на Бору Чюдь».
«Въ лѣто 6624 [1116]. Иде Мьстиславъ на Чюдь с новгородыди и възя Медвѣжю голову на 40 святыхъ».
«Въ лѣто 6631 [1123].. а на весну ходи Всѣволодъ съ новгородьци на Емь, въ вѣликое говение, и побѣди я…»
«Въ лѣто 6638 [1130]. Иде Всѣволодъ съ новгородьци на Чюдь зимѣ, въ говение, и самы исеце, а хоромы пожьже, а жены и дети приведе домовь».
Причем эти «колониальные» походы не были легкими прогулками и далеко не всегда новгородцы выступали их инициаторами:
«Въ лѣто 6639 [1131]…Томь же лѣтѣ, на зиму, иде Всѣволодъ на Чюдь; и створися пакость велика: много добрыхъ мужь избиша въ Клинѣновъ городьць…»
«Въ лѣто 6650 [1142]…Въ то же лѣто приходиша Емь и воеваша область Новгородьскую; избиша я ладожане 400 и не пустиша ни мужа».
Видно, что «чудьское» и «емьское» направления занимают более чем важное место в военной политике Новгорода. О накале «колонизационных» войн говорит гибель от рук чуди и упомянутого выше новгородского князя Глеба Святославича и одного из первых новгородских посадников — Остромира, для которого и было создано знаменитое Остромирово Евангелие (надпись на котором, кстати, противоречит датировке сообщения о смерти Остромира [см.: ПСРЛ. Т. 5. С. 139; Остромирово Евангелие 1056–1057 гг. СПб., 1883]). Что-то важное и значимое приносили Новгороду эти походы, докатывавшиеся аж до «Каменных ворот» (Урала?). Но серьезный интерес эти же земли вызывали и в Ростове, и в Суздале. Не случайно Лаврентьевская летопись под 1096 годом содержит крайне подробный рассказ новгородца Гюряты Роговича о походе его отроков в Печеру, где «люди, яже суть дань дающе Новугороду», и далее в Югру [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. М., 1997, стлб. 234–235].
В эпоху, когда и речи не могло быть о замке на границах Новгородской и Ростово-Суздальской земель, ключевую роль играли редкие, но от этого еще более важные опорные пункты на важнейших путях бескрайней северной периферии. И вот на этих торговых и военных путях Новгорода бельмом на глазу торчало тянущее к Ростову Белоозеро, разрывавшее прямой путь из Ладоги к Вологде, Сухоне, Северной Двине. С этого своего северного форпоста и рассылал, видимо, Юрий Долгорукий своих людей в ответ на поход новгородского князя от 1147 г. — благо перерезать из Белоозера ключевые пути из Новгорода на Восток не так и сложно.
И новгородцы вместе с Мстиславичами в ответ тряхнули стариной: «Приде Изяслав Новугороду, сынъ Мьстиславль, ис Кыева, иде на Гюргя Ростову съ новгородьци; и мъного воеваша людье Гюргево, и по Волзѣ възяша 6 городъкъ, оли до Ярославля попустиша, а головъ възяшя 7000, и воротишася роспутия дѣля» [НПЛ. С. 29].
В этот поход, оказавшийся одним из крупнейших походов новгородских сил в Суздальскую землю, объединенные силы новгородцев, псковичей, корелы, дружины Изяслава и Ростислава Мстиславичей разорили всю волжскую землю от Коснятина до устья Мологи и далее до Ярославля, в свою очередь де-факто отрезая северные форпосты Юрия Долгорукого от «хартленда» его земли. Так во второй раз союз Новгорода со Мстиславовым племенем принес «Северной столице» укрепление позиций на Северо-Востоке и Севере Руси. Но на этот раз Ростов и Суздаль так и не открыли ворота перед новгородской силой, надежды Изяслава Мстиславича на поддержку черниговских князей или на прямое сражение с заметно более слабой ростово-суздальской ратью не оправдались.
Двадцать лет после этого знакового похода в Новгороде доминировали сменяющие друг друга потомки Мстислава, причем на первое место в Руси вышел в те годы Ростислав Мстиславич Смоленский — так в очередной раз сплетались судьбы «Северной столицы» и Смоленска. В это время Мстиславичи регулярно меняют новгородских князей, и лишь изредка, после особо впечатляющих перегибов, вроде погибшей в киевских подвалах влиятельной «новгородской братии», их ненадолго меняют… представители суздальского дома. Что поделаешь, других Рюриковичей у Новгорода не было, да и те «суздальцы», что появлялись, например, в 1161 г., сидели лишь до тех пор, пока «старшие» князья «не уладися» по новгородской проблеме [см.: НПЛ. С. 31].
