Воздействие "Мельмота Скитальца" отчетливо чувствовалось в ряде русских повестей 30-х и 40-х годов: Н. А. Мельгунова, M. H. Загоскина, В. Ф. Одоевского и др. Н. А. Мельгунов (которого мы предположительно можем считать переводчиком "Мельмота" в первом русском издании 1833 г.) является автором весьма занимательной повести "Кто он?", включенной в сборник его повествовательных произведений - "Рассказы о былом и небывалом" (М., 1834), зависимость которой от "Мельмота" представляется особенно заметной и бесспорной. Таинственная фигура Вашнадана кажется бледной, но близкой копией героя Метьюрина: Вашнадан походит на Мельмота и нестерпимым блеском своих глаз (которые он скрывает темными очками), и своим непонятным долголетием, и необъяснимыми поступками, которые совершает он в доме Линдиных, приняв образ покойного жениха Глафиры Линдиной и похитив ее из дома ее родителей; история Вашнадана и Глафиры Линдиной в свою очередь имеет сходство с историей Иммали-Исидоры в "Мельмоте" {[Мельгунов Н. А.] Рассказы о былом и небывалом, ч. I. М., 1834, с. 45-138. Имя автора стоит под предисловием к первой части.}. В романе M. H. Загоскина "Искуситель" (1838) фигура барона Брокена, появляющегося в светских салонах Москвы, также кажется сколком с Мельмота; действие происходит в России в конце XVIII и начале XIX в.
В заключительных главах, в которых описано разоблачение барона, с ним происходит такая же метаморфоза, что и с Мельмотом перед его гибелью {Загоскин M. Искуситель. M., 1838, ч. III, с. 219-220. Одна глава этого романа, озаглавленная "Граф Калиостро", была напечатана в пушкинском журнале "Современник" (1837, т. VII, с. 17-45); см. по этому поводу письмо Загоскина к П. А. Вяземскому (Остафьевский архив, т. V, вып. 1, с. 9-10).}. Разумеется, подражание Метьюрину имеет в этом посредственном романе Загоскина чисто внешний характер и не затрагивает тех философско-этических проблем, которые были поставлены автором в "Мельмоте Скитальце".
Отзвуки знакомства с "Мельмотом" можно усмотреть также в типично романтической повести А. В. Тимофеева "Конрад фон Тейфельсберг" (1834). Действие ее начинается в Петербурге, а заканчивается в Венеции. Главное действующее лицо Тейфельсберг, которого автор характеризует следующим образом: "Богатый, молодой, независимый, он имел все достоинства, чтобы занять собою большой свет. Но сверх того о Тейфельсберге носились самые странные слухи. Судя по образу жизни, надобно было предполагать, что он владеет несметным богатством. Одни утверждали, что он обладал философским камнем, другие, - что он какой-то наследный принц, живущий инкогнито, третьи, и самые догадливые, - что он колдун". Этот персонаж становится в центре разнообразных и более или менее фантастических событий, развертывающихся то в Петербурге, то в Северной Италии, и сюжетно близких к готическим романам, но, к сожалению, все вертится здесь преимущественно вокруг тайны не скудеющего богатства, которой владеет Тейфельсберг, оказывающийся в конце концов итальянцем Морелли, замешанным в деле Калиостро" {Опыты Т. м. ф. в. а (А. В. Тимофеева], ч. II. СПб., 1837, с. 1-117 (особой пагинации).}.
А. В. Тимофееву принадлежит также прозаическая вариация под заглавием "Мой Демон" (1833) на романтическую тему о двойнике автора {*}.
{* Там же, ч. III, с. 53. А. В. Тимофеев написал также песню-балладу "Свадьба", впервые увидевшую свет в журнале "Сын отечества и Северный архив" (1834, Э 16). Эта песня стала чрезвычайно популярной, в особенности после того, как на ее текст написал музыку А. С. Даргомыжский (1835):
Нас венчали не в церкви
Не в венцах, не с свечами,
Нам не пели ни гимнов.
Ни обрядов венчальных!
Венчала нас полночь
Средь мрачного бора;
Свидетелем были
Туманное небо
Да тусклые звезды;
Венчальные песни
Пропел буйный ветер
Да ворон зловещий;
На страже стояли
Утесы да бездны,
Постель постилали
Любовь да свобода
и т. д.
Эта песня Тимофеева была чрезвычайно популярна в демократических кругах русского общества в течение всего XIX в. (ср.: Мамин-Сибиряк Д. Н. Падающие звезды, гл. 31). Считается, что "Свадьба" и более ранняя и тематически близкая к ней "Русская разбойничья песня" (1827) С. П. Шевырева восходят к подлинной русской народной песне, хотя обе эти обработки "выполнены в разном стилистическом ключе" (см. сб.: Поэты 1820-1830-х годов, т. II, Л., 1972, с. 752-753). Тем не менее дополнительным источником, из которого Тимофеев почерпнул краски для своей "Свадьбы", мог быть эпизод обручения Иммали с Мельмотом на пустынном острове Индийского океана А. В. Тимофееву этот эпизод был известен по русскому переводу 1833 г. (ч. IV, гл. VI, с. 137-158). В песне Тимофеева дается тот же пейзаж, что и у Метьюрина:
Всю ночь бушевали
Гроза и ненастье,
Всю ночь пировали
Земля с небесами,
Гостей угощали
Багровые тучи.
Леса и дубравы
С похмелья свалились,
Гроза веселилась
До позднего утра.
Ср. в русском переводе "Мельмота Скитальца" 1833 г.: "Тучи становились час от часу темнее и подобно грозному ополчению, соединяющему в одну массу свои силы, казалось, готовились к борьбе с лучами света, блиставшими еще местами на небе. Только одна широкая темно-красная полоса обагряла небосклон. Рев волн приметно усиливался, магниферовое дерево дрожало в самом корне своем, и длинные ветви оного, вросшие в землю, ломались с треском. Одним словом, природа борением всех стихий своих возвещала сынам своим несомненную, великую опасность" (с. 137). В бурю и ненастье Мельмот восклицает, обращаясь к Иммали: "Быть так! Прb раскатах грома, обручаюсь я с тобою, невеста злополучия! Ты будешь моею вечно! Приближься, повтори клятвы наши на алтаре колеблющейся природы. Небесные молнии будут нашими праздничными светочами и проклятие вселенной нашим брачным благословением... Приди, и пусть мрачная ночь будет свидетельницею нашего достопамятного и вечного союза!" (с. 156) и т. д.}
Можно было бы назвать еще целый ряд других повестей, появившихся в русской печати 30-40-х годов, в которых то явственнее, то приглушеннее звучат мотивы, связывающие их с "Мельмотом Скитальцем". В позднем дневнике декабриста В. К. Кюхельбекера (от 29 ноября 1833 г.) есть запись о впечатлении, которое он получил от чтения старой повести, напечатанной в "Сыне отечества" - "Вильгельмина, или Побежденный предрассудок": "...в ней много недостатков, особенно в начертании характеров, но главная мысль очень хороша: Мельмот, Вампир, Чайльд-Гарольд - в Пошехонье" {Кюхельбекер В. К. Дневник. Л., 1929, с. 152. Анонимная повесть, о которой идет речь, переведена с немецкого В. Владиславлевым и напечатана в "Сыне отечества" (1825, ч. 100, ЭЭ V, VII, VIII). Действие ее происходит в провинциальном немецком городке в 1813-1814 гг.}. Сошлемся также на повесть М. С. Жуковой "Черный демон" (1839), о которой доброжелательно отозвался Белинский, говоря, что в ней изображена "внутренняя борьба души, в которой безотчетные, пылкие впечатления юного чувства удерживаются и охлаждаются сомневающейся мыслью" {Утренняя заря. Альманах на 1840 год, изд. В. Владиславлевым. СПб., 1840, с. 124-177; Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XIII, с. 43.}, на роман Ф. В. Булгарина "Памятные записки Чухина", в котором, между прочим, рассказана (в гл. XII, озаглавленной "Великий муж будущего века") история петербургского доктора Виталиса. После многих приключений в разных странах и долговременных изысканий и опытов этот доктор находит наконец "средство продлить жизнь на несколько столетий и делать золото и драгоценные камни как пряники", но Виталис - алхимик-филантроп, делающий свои открытия ради будущего благоденствия человечества {Булгарин Ф. В. Полн. собр. соч., т. III. СПб., 1843, с. 78-122.}. В небольшом рассказе Петра Медведовского "Повесть без названия" снова идет речь о петербургском музыканте и любителе искусства, который заключает договор с дьяволом, но вскоре расторгает его и лишается рассудка {Медведовский П. Повесть без названия. - В кн.: Новогодник. Собрание сочинений в прозе и стихах современных русских писателей, изд. Н. Кукольником. СПб. 1839, с. 385-413. П. Медведовский псевдоним П. И. Юркевича, сотрудника "Севервой пчелы", близкого к Булгарину и Гречу.}.
Напомним, наконец, что героиня повести А. В. Дружинина "Лола Монтес" (1847) в одном из эпизодов читает "Мельмота Скитальца" в бессонную ночь. "То был второй том Матьюринова романа "Melmoth the Wanderer", - рассказывает сама героиня. - Книжка эта начиналась какими-то нелепыми ужасами, но мало-помалу я зачиталась ею. Там шел рассказ молодого испанца, которого родители засадили против воли в монастырь, чтоб передать все имение младшему его брату. Ребенок не хотел покориться правилам келейной жизни, страшно боролся с усилиями старых монахов, ненавидел их... Он был благочестив, как все испанцы: благочестие его пропало, вся вера исчезла из его души, дика казалась ему блестящая, залитая золотом церковь, стройные молитвы святых отцов казались ему и чужды, и враждебны". Мы привели эту цитату для того, чтобы засвидетельствовать, что еще в конце 40-х годов Дружинин хорошо помнил содержание "Мельмота Скитальца" и попытался представить себе, что в этом романе могла понять испанская авантюристка. Правда, от имени своей героини Дружинин свидетельствует, что она не дочитала роман Метьюрина: "История Монсады становилась все пошлее и пошлее, на сцену явился злой дух, а так как я не верю злым духам, то и бросила книгу" {Дружинин А. В. Собр. соч., т. I, с. 76-77, 80-81.}.
