Эх, “по душам” о многом бы можно потолковать с Вами, — говорит архимандрит, но сожалеет, что не видит по вечерам и не может добраться до квартиры В. В. Розанова. “Вот если бы как днём у Вас побывать (часов к 12, с часик-два), ну это бы ещё ничего… А пока, когда ещё состоится наше личное знакомство, я бы позволил себе предложить для ознакомления своё сочинение”.
10 февраля 1907 года к В. Розанову обращается с письмом один из будущих вождей обновленчества, ректор Московской духовной академии епископ Евдоким (Мещерский). Посылая журнал, он надеется на отзыв В. Розанова о новом религиозном издании: отзыв мыслителя, по его мнению, мог придать журналу популярности.
Глубокочтимый Василий Васильевич.
От г. Беха я узнал, что вы желали бы иметь в своей библиотеке наш новый журнал “Христианин”. С любовью исполняю Ваше пожелание. При отношении этом прилагаю и книжку журнала, а секретарю приказал высылать Вам наш журнал в течение всего года. Не будьте строги к нам. Журнал ещё не успел прочно остановиться на строго определённом направлении. …
Если будете делать отзыв, желательно, чтобы Вы не особенно нас порицали. Поддержите издание юное…
С любовью поместим в журнале и статью Вашу, если она не особенно много будет уклоняться от нашей программы. Вы могли бы дать нам прекрасную статью, наприм[ер] о немощах, недочётах современных христиан, отсутствии у нас на Руси настоящего христианства, которое наполняло бы собою все стороны нашей жизни.
Я Вас глубоко чту за Ваше вещее, чисто пророческое постижение жизни. Никто, кажется, в настоящее время не может так живо говорить о жизни и правде жизни, как говорите Вы.
Простите.
Сердечно Ваш Епископ Евдоким.
10 февр. 1907 г.
Примерно в эти же годы к В. Розанову пишет епископ Феодор (Поздеевский). Судя по письму, владыка осведомлён о его семейной истории. Епископ Феодор с 1909 года начинает настойчиво выступать в печати и проповедях против распространяющегося влияния движения за “обновление” христианства в Российской империи. В начале своего письма от 26 октября 1915 года владыка Феодор пишет несколько утешительных слов по поводу семейной жизни В. Розанова, добавляя: “Сочту своим нравственным долгом по силам молиться о Вас и о Варваре… (неразб. — И. В.)”. Далее он кратко поясняет В. Розанову вопрос, послуживший темой для письма В. В. Розанова к нему или его предыдущего письма.
“Наши”, разумею академическую среду и вообще богословствующую, никак не понимают, что христианство нельзя сочинять, а нужно его сначала воспринять как новую совершенную жизнь, и та будет источником живой воды, омывающей безводные пески нашей души, как хорошо сказано в псалме: “душа моя, яко земля безводная Тебе” (Пс. 142. 6. — И. В.).
“Наши”, да, может быть, и не только “наши” (последним извинительно), — не понимают, что “богословствование” и “богословская наука” не одно и то же: и первое — миг благодатной христианской жизни, а второе — от рассудка, часто “восстающего на разум Христов”. Первое идёт вглубь и есть творчество, второе — в поверхностную ширь и есть бессилье духа. Последние слишком горды, чтобы унизиться до первого, то есть “до простоты, аще о Христе” (2 Кор. 11.2. — И. В.), и воспринять в христианской жизни — силу, а не мёртвый капитал. Просите всё это побольше для души!
Спасибо Вам. Да хранит Вас Господь.
Ваш богомолец
Е. Феодор.
Архив В. Розанова хранит короткое письмецо, написанное наскоро на открытке со штемпелем г. Симферополя рукой епископа от 14 декабря 1912 года.
Василий Васильевич!
Я читал почти все Ваши сочинения. Сначала смущался, потом возмущался. Последние Ваши мысли (“Уединённое” и в “Нов. вр.”) стали радовать за Вас. А статья “Мы хороши”, сию минуту прочитанная, уже ободряет и нас. “Спасибо Вам”, — скажут здоровые души, а я, как духовный, скажу искренно: “да помилует Вас Господь!”. Хоть я ещё сильнее и прямее осудил бы убийцу: слабы люди.
Р. S. Не судите, что пишу на открытке: скорее написалось, не отложено “на завтра”.
Повествование о письмах к В. Розанову духовенства и монашествующих уместно было бы закончить письмом архимандрита Вениамина, показывающим, что Церковь, как и Глава её Иисус Христос, не устаёт с любовью ждать покаяния “заблудших” и возвращения их для спасения. Архимандрит Вениамин (Федченков) пишет В. Розанову 5 февраля из Твери после исключения мыслителя из членов Петербургского религиозно-философского общества в 1914 году за выступление в печати по поводу ритуального убийства христианского мальчика и обвинения в том еврея Бейлиса.
Глубокоуважаемый Василий Васильевич!
Вас исключили из Религиозно-философского общества.
Правда, мотивы к тому, кажется, были не собственно-религиозные; но и в капле отражается всё солнце. Поэтому, думается мне, данный факт, вероятно, ещё более раскрыл Вам глаза на то, с кем Вы имеете дело?
И в результате… Вы, вероятно (или должны бы), не только не скорбите, а рады случившемуся. По крайней мере, мне отрадно за Вас, — во 1-х, потому, что Вы как-никак сподобились пострадать за истину (я лично говорю сейчас о всём Вашем направлении, для меня — и вообще для верующих — действительно ценном и дорогом; а не о… (неразб. — И. В.) лишь Вашем по поводу некоего Бейлиса или евреев…; во 2-х, это Вас ещё больше сольёт с Церковью Христовой, к которой Вы так искренно возвращали себя, и как… (неразб. — И. В.) возвратились вполне. Господь воздаст Вам за это! (…)
Теперь Вы ещё более убедились, вероятно, что действительно в “мире” — мало любви; и если ещё сохраняется где-то теплота, то именно в Христовой Церкви, или, точнее — во Христе, а через Него и в живущих Им.
Чрез “отлучение” Вы стали нам ближе… (…)
Не скорбите: Вы не одиноки, и именно “душевно”, …не один, а с Церковью Христовою!
Так Русская Православная Церковь в лице отдельных её представителей продолжала сражаться за душу писателя, убеждая, разъясняя, согревая любовью.
Борис ОСЫКОВ Записки краеведа
ГОЛОВЧИНО, ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО
На полпути от райцентра Борисовка до районного городка Грайворон — по обе стороны шоссе — село Головчино. Почти две тысячи дворов, более пяти тысяч жителей. Большое село, старинное.
…После судьбоносной Полтавской виктории Петр I щедро одарил своих “птенцов” черноземными наделами. Государственному канцлеру, тайному советнику и кавалеру Гавриле Иванычу Головкину было “пожаловано… за усердную ево службу поместье ево в вотчину”. И слобода Спасская в Хотмышском уезде стала вскоре уже именоваться “Головкино, Спасское тож”. И хотя через каких-то три десятка лет село перешло к дворянам сербского происхождения Хорватам (после дворцового переворота и воцарения Елизаветы Петровны сын всесильного канцлера Михаил Гаврилович был обвинен в государственной измене и приговорен к смертной казни), в имени села изменилась всего лишь одна буква. Да так и осталось до наших дней: Головчино.
Осталась и память о последних владельцах села, незаурядных представителях дворянской фамилии Хорватов. Один из них — Иван Осипович Хорват сумел устроить в черноземном захолустье настоящий оперный театр. Кстати, Иван Осипович и сам неплохо играл на скрипке и даже сочинял музыку к оперным постановкам. Впрочем, всё это не мешало ему оставаться рачительным хозяином большого поместья, свеклосахарного, а также селитряного и конного заводов.
“Хороший хозяин, — характеризовал головчинского помещика историк И. А. Гарновский, — при всём своем увлечении театром, никогда не выходивший из бюджета в тратах на него, Хорват в общем хорошо рассчитал и вместо того, чтобы мыкаться пустодомом по нашим столицам, а еще хуже — проживать русские деньги за границей, бросая хозяйство на старост и управляющих, засел с семейством у себя в деревне, обставив жизнь вполне согласно со своими наклонностями… В конце концов в курской глуши Хорват создал такой уголок, где карты, водка, уездные сплетни, всецело занимавшие праздные умы уездных Добчинских и Бобчинских, стояли уже, во всяком случае, не на первом месте. Богатый помещик двух губерний, предводитель дворянства Грайворонского уезда… Хорват вёл очень открытый образ жизни, отличаясь большим гостеприимством, и его Головчино никогда не оставалось без гостей… “.
А гостей непременно “угощали” театром. Театр в Головчине небольшой, но “аккуратный, чистенький” — как изволил заметить один из гостей — “просто игрушечка”. И с “сюрпризами”. В передней взору каждого представало зрелище пресоблазнительное: шкаф, наполненный настойками, наливками, винами. Перед ним накрыт белой льняной скатертью стол — вроде буфетной стойки. И на нем в чинном порядке — холодная закуска и разные бутерброды. В антрактах лакеи подавали в ложи и зал виноград, дыни, арбузы, мороженое. Желающие откушать водки или вина требовали подать им в кресла…
