— Ваше предложение исключить из школьной программы солженицынский «Архипелаг Гулаг» вызвало бурю эмоций…
— В основном — положительных. 90 процентов откликов в интернете за меня. «Архипелаг» не то что ребенка, иного доверчивого взрослого озадачит. Зачем внушать детям, что они живут в чудовищной стране, уморившей, по мнению Солженицына, 70 млн. граждан? Пожалуйста, изучайте «Один день Ивана Денисовича», он уже был в программе в 60-е годы. А еще я спросил: почему деятели культуры, которые ссорились с нашей страной и даже порою оказывались на стороне ее геополитического противника, имеют преференции по сравнению с теми, кто не ссорился и не перебегал. Я не против празднования в 2018 году 100-летия Александра Исаевича, тем более что есть постановление Правительства, а с чиновников на местах уже спрашивают план мероприятий. Я недоумеваю, почему забыли про 100-летие К. Симонова в 2015-ом, почему не вспоминают про 150-летие Горького и 200-летие Тургенева в том же 2018-ом? Это случайно или нарочно? Проморгали юбилеи Твардовского, Леонова, Катаева. Ростроповичу памятник поставили, а Свиридову забыли. Если это тенденция, политика, то писателей патриотической ориентации после ухода советской плеяды будет меньше, чем уссурийских тигров. Но, вроде одумались: готовят решения по юбилеям Симонова, Горького и Тургенева. Так что своего я добился.
— А вы как собираетесь праздновать? Ждёте подарков?
— Лучший подарок — встреча с хорошими людьми. Я пригласил друзей детства, юности, соратников по литературе, театру, кино, общественным делам. А собственно подарки — это вторично. Они часто ходят по кругу, и возможно, мне вручат то, что я сам подарил кому-то лет 5–10 назад…
«В Китае нас зауважали — за Крым»
Писатель Юрий Поляков — о том, какой сегодня видится Россия с Востока и Запада
Писатель Юрий Поляков только что вернулся из Китая, где публика познакомилась с его инсценированным романом «Грибной царь». А на другом конце Евразии, в Польше скоро выйдет сатира «Козленок в молоке», переведенная на польский. Как «прочитываются» и понимаются столь разные произведения в столь непохожих регионах земного шара? Какой представляют себе Россию их жители? Об этом — наш разговор с популярным прозаиком и публицистом.
— У нас в последнее время вновь стало модно говорить о России как об острове, окруженном враждебными, не понимающими ее странами…
— Если речь о Китае, то это точно не так. Говорю на основании многих поездок, последняя из которых — в город Тяньцзинь, спутник Пекина, в полутора сотнях километров от столицы, население — 13 млн. человек. Там замечательный театр, где любит гастролировать наш балет, а на этот раз туда приехал МХАТ имени Горького с двумя спектаклями: «На дне» Горького и «Грибной царь» по моему одноименному роману. Интерес в Китае к нашей литературе очень серьезный, и привлекает в ней прежде всего ее социальная острота. У них с такой прямотой говорить о язвах общества не принято. Притом что с реальными коррупционерами в Китае поступают предельно жестко — безжалостно расстреливают. Это определенный парадокс: у нас можно писать, о чем захочешь — но и воровать, сколько угодно. Даже не знаю, что лучше: может, на некоторое время нам с китайцами стоит поменяться — им делать, как мы, а нам — как они… Мои романы «Грибной царь», «Замыслил я побег» и «Козленок в молоке» там переведены и изданы; во время встреч со студентами и преподавателями тяньцзиньских университетов (которых там девять) я видел их в руках у публики. Наши литературные отношения сейчас вообще на подъеме: в Китае при поддержке государства выходит 50-томная библиотека современной российской литературы, где, кстати, один том посвящен мне. А у нас в ответ издается 50-томник китайской литературы…
— Что вошло в ваш «китайский» том?
— Там впервые в Китае публикуются мои ранние вещи. В этой стране и теперь с критикой коммунистической партии не очень, а тогда, в середине-конце 80-х, нельзя было единого критического слова сказать. Но сейчас они уже перевели все — скоро выйдет мой последний на сегодня большой роман «Гипсовый трубач».
— Они вообще понимают, о чем речь, или Россия для них — такая же экзотика, как для большинства россиян Китай?
— Очень хорошо понимают, потому что прошли во многом через то же самое — через реконструкцию социализма в капитализм. Только у нас это произошло на самопогромах и самооплевывании, а у них спокойно, без агрессии против «священных коров» — просто осуществлена экономическая перестройка. То есть путь, к которому призывали Николай Рыжков и другие умеренные реформаторы: хозяйственную систему менять надо, а тратить время и силы на споры — выносить ли Ленина из Мавзолея и гений ли Сталин или преступник — не стоит. Там на нравственно-исторические баталии вокруг фигуры Мао Цзэдуна и великой культурной революции с ее многомиллионными жертвами наложено табу, они решили отложить этот разговор лет на 30. Конечно, интеллигенция внутри себя это обсуждает — но в общегосударственное информационное пространство это не выходит. Правы ли они? Судя по печальному опыту России, которая минимум на 10 постперестроечных лет впала просто в ничтожество, — может быть, и правы. Это я вам говорю как автор тех самых «перестроечных» повестей. Если бы мне тогда сказали, что одним из результатов их публикации будет распад Советского Союза с последующим экономическим и геополитическим коллапсом России, я бы, может, и решил: давайте пока это не печатать.
— У нас принято подозревать полуторамиллиардный Китай в экспансионистских настроениях. Может, и культуру нашу они изучают, чтобы потом ловчее нами править?
— Нет, наша классическая культура их всегда искренне восхищала. И на новейшую китайскую культуру она оказала огромное влияние. Кроме того, там сохранился глубокий пиетет по отношению к Советскому Союзу — огромной стране, которая совершила гигантский скачок в 20–30-х годах, победила фашистов, одолела японцев… У нас об этом сейчас помалкивают, а японцы же проводили настоящий геноцид китайцев, и китайцы помнят, кто им помог спастись. Иное дело — современная Россия. К ней китайцы как истинные конфуцианцы относятся внешне с подчеркнутым уважением, но уже вполне понимая, какой мы себе нанесли урон, как обрушили собственную экономику, потеряли геополитические позиции. Но экспансионистских настроений я там не увидел. Вообще китайское государство всю свою историю развивалось в рамках «традиционного вмещающего ландшафта», как говорил Лев Гумилев, и никогда за его пределы не выходило. Разумеется, здесь речь не о трудовой миграции, которая, при таком перенаселении, неизбежна, а именно о расширении государственных границ. Для того, чтобы на него решиться, понадобилась бы принципиальная ломка мировидения китайцев. Конечно, насчет экспансионизма вам бы лучше поговорить со специалистами, но по крайней мере я не увидел со стороны китайцев ничего подобного тому, как смотрят на Россию и поступают с ней американцы, которые сейчас нагло, просто с ногами влезли на Украину — фактическую часть русского мира… Кстати, мне и раньше китайцы говорили: что же вы так даете вытирать об себя ноги Западу? А сейчас они высоко оценили ту решительность, с которой Россия защитила русское население и свои геополитические интересы в Крыму, поломала эту наглую американскую интригу на Украине… Отсюда и новый всплеск интереса к нашей стране, ее политической, культурной жизни.
— Какая человеческая встреча в Китае вам особенно запомнилась?
— С руководителем театра, где проходили гастроли. Это очень известный просвещенный бизнесмен, взявший огромное помещение (1800 мест) в аренду. При прежней власти его обвинили в злоупотреблениях и посадили на восемь лет. А теперь он включен в список 15 самых влиятельных организаторов китайского культурного пространства. Жизнерадостный человек, светившийся от гордости, когда на наш спектакль приехал российский посол. Знаете, глядя на него, я удивлялся, сколько общего в конфуцианской этике с ее уважением к честному труду и в нашем православии, особенно старообрядчестве. Только у них все живо, а у нас жестко выкорчевывалось, и будет страшно трудно это возродить.
— А теперь перенесемся в Польшу, где издается ваш «Козленок в молоке».
— Да, через восемь лет после выхода там же романа «Небо падших». Долгое время в Польше считали, что современная русская литература — это исключительно постмодернизм. Наконец терпение их издателей лопнуло: «Все, больше мы этот бред переводить не будем».
— Имеете в виду Пелевина, Сорокина?
— Ну, те, кого вы назвали — еще хорошо, там же крутится масса третьестепенных пелевиных и десятистепенных сорокиных, которых до конца дочитать невозможно. Они агрессивны, но их тексты совершенно ничего не говорят о современной России. Потому что написаны теми, кто либо целиком ушел в литературную игру и судьба народа их не интересует, либо людьми, сидящими на чемоданах и западные столицы представляющими себе лучше, чем собственную страну… И вдруг поляки обнаружили, что в России есть другая, реалистическая литература, и она гораздо популярнее у русского читателя, хотя, может быть, меньше отмечена всевозможными Букерами.
